Новый порядок. Часть 1 (СИ) - Dьюк Александр Александрович

Студент уже подумывал бросить нож, но взглянул на вздрагивающую грудь Даниэль. Оттянул платье за вырез, надрезал лиф вместе с корсетом, нетерпеливо надорвал трещащую ткань, обнажая левую грудь.

Чародейка сдавленно охнула. Постаралась не думать об испорченном платье. Еще одном.

Студент застыл, роняя нож. Алчно сжал упругую белую плоть, смял ее, стиснул пальцами, провел языком вокруг бледно-розового соска, прикусил его зубами. Крепко схватил Даниэль за талию, прижал ее к себе, втиснулся лицом между грудей, откинув на плечо чародейки надоедливую, мешающую медную бляшку, и глубоко, часто задышал, глухо рыча, насыщаясь доводящим его до безумия запахом.

Даниэль подалась навстречу. Если ему так нравится нюхать и облизывать потные сиськи, то пусть. Лишь бы не мешал и не отвлекал понапрасну.

Студент высоко задрал юбку чародейки, взялся за ее левое бедро, прямо за лозы черной татуировки. Пристроился между ног и нетерпеливо, грубо втиснулся в горячую щель.

Чародейка поморщилась, тихо застонав. Дрогнули веки и брови. Было больно — он оказался толще, чем она рассчитывала.

Где-то внутри сладко потянулась сквозь сон и довольно заурчала мерзость. Ей нравился секс во всех проявлениях, особенно в грязных, животных, сука с наслаждением пила и глотала похоть. Больше секса мерзость любила только боль. Требовала много вкусной и сладкой боли, особенно чужой, но любила, когда и Даниэль было больно. А еще больше, когда секс и боль сплетаются вместе. Можно взять шпильку и воткнуть увлеченному студентику в артерию. Он даже не заметит. Горячая кровь брызнет на лицо и губы, алыми струйками потечет на грудь и живот. Это будет сладко и приятно. Гораздо приятнее его члена, неуклюже и порывисто двигающегося внутри и растягивающего влагалище. Надо только чуть-чуть ослабить поводок.

Не дождешься, сука. Я справлюсь без тебя. Ты мне не нужна, дрянь.

Мерзость зевнула и поскребла когтями по низу живота.

Мы всегда здесь, хозяйка… помни о нас…

Это всего лишь тело. Какая разница, что с ним происходит, что с ним делают и что в нем туго двигается? Тело можно отмыть. Оно глупо. Ему можно даже приказать немного возбудиться, чтобы было чуточку легче. Приобнять очередного любовника за шею, часто и горячо дышать. Делать вид, что оно не против, когда впиваются в губы, грубо мнут грудь, щиплют и оттягивают сосок. Что не противно от несвежего дыхания, крепкого запаха пота, дешевого парфюма и спирта. Это все далеко, где-то в другой вселенной. Это происходит не с ней, а всего лишь с ее телом. Она совершенно спокойна и не отвлекается по пустякам, о которых почти сразу забудет. Она занята более важным делом — распутывает и распускает клубок тонких, ярких нитей, чтобы растекались радужными переливами по душе, рассыпались лентами, оплетали руки, ноги, туловище, голову, сплетались и переплетались с венами, проникали в них, наполняли текущую по жилам кровь энергией, ласковым теплом, легкостью.

Они увлеченно работали вместе: студент между ее ног, Даниэль — с клубком своего арта. И оба закончили почти вместе. Даниэль чуть раньше.

Она охнула от неподдельного удовольствия, от ощущения волной накатывающей эйфории, блаженства, спирающего воздух в тяжело вздрагивающей груди.

Студент принял это на свой счет. Воодушевился, сделал несколько резких толчков внутри чародейки. Та чувствовала, как он дрожит от изнеможения, едва сдерживается, чтобы не заполнить ее. Даниэль настойчиво заелозила, стыдливо замычала. Студент понял намек и исполнил ее последнее желание и каприз. Чародейка завела руку себе между бедер, взяла его за пульсирующее хозяйство, не настолько внушительное, как казалось, плотно сжала в кулачок. Распаленный студент блаженно застонал от предвкушения, мышцы спазматически сократились.

Чародейка открыла глаза. Студент заметил расширенные зрачки. И сияющую мстительным бирюзовым светом радужку.

Он впился чародейке в плечи. Даниэль стиснула его инструмент еще крепче. По плечу сбежали трескучие змейки молний, оплели ее ладонь.

Что-то лопнуло с противным звуком.

Лобок и бедра забрызгало горячим и вонючим.

Студент коротко завопил, бешено дергаясь.

Студент упал навзничь. Кровавое месиво на месте паха задымилось, источая мерзкую вонь горелых волос и обгоревшей плоти.

Тактично не подглядывавший извозчик, подпрыгнув от внезапного вопля, резко обернулся, мгновенно оценил, что произошло, и рванул к воротам. Даниэль не собиралась его отпускать.

Она вскинула руку и спустила в него крупную, гремящую молнию. Кучера било и колотило до тех пор, пока не вытекли глаза, пока он не почернел и не обуглился, а подошвы ботинок не рассыпались.

Чародейка размазала на пальцах что-то липкое и теплое. Глянула на правую руку, перемазанную в крови, и поморщилась от омерзения. Выругалась одними губами. Провела по бедрам и посмотрела на пальцы. Выругалась снова.

Я так разорюсь, подумала она отчужденно, обтерла испачканные руки о лиф уже испорченного платья и закусила зубами медную бляшку талисмана возврата.

А потом подобрала юбку и скинула туфли — бегать на каблуках она так и не научилась. Но очень хотелось узнать, кто настолько сильно хочет ее, что прислал сволочь с обструкторами.

Настолько, что Даниэль пожертвовала любимыми туфлями, выбежала из сарая босиком и взлетела, поднявшись высоко в небо.

Испуганная, ошалевшая лошадь протяжно заржала.

Глава 27

Выйдя за ворота имения барона Фернканте, Гаспар не сразу сообразил, что не так. И лишь помассировав виски, чтобы хоть немного унять головную боль, запоздало увидел, вернее, не увидел карету у обочины.

Извозчик, которому было уплачено за ожидание, смылся.

Менталист мог бы разозлиться, но не стал. Злость чревата напряжением, а напряжение чревато усилением болей.

Он расстегнул ворот рубашки и побрел по обочине, вдоль кустов акации и сирени.

— Далеко собрался? — окликнули его.

Гаспар машинально обернулся — сзади никого не было. Он повернул голову вперед и боковым зрением заметил кого-то.

— Эндерн, твою мать! — вскрикнул менталист. И пожалел. — Ты чего здесь делаешь?

— Тха, соскучился, — усмехнулся оборотень, — по харе твоей гнусной.

— Ты же собирался весь день валяться и ничего не делать.

— Собирался, сука, — проворчал Эндерн, — да передумал. Вас же, полудурков, на минуту одних оставить нельзя. Обязательно, сука, вляпаетесь в говно по ноздри.

— Не понял.

— Удивил. Ты когда, сыроед, хоть че-нить начнешь понимать, я тя первей Графини в десны расцелую.

Петер мог уйти только в одну сторону, в ту, куда вела пыльная дорога с глубокими колеями от груженых телег — к аккуратным пригородным домикам. И он не мог уйти слишком далеко.

Даниэль наклонилась вперед, прижала руки к туловищу и полетела, не заботясь о том, что левитация выжигает ее, опустошает и выкачивает все силы с чудовищной скоростью. Больше боялась разжать зубы и подавиться бляшкой талисмана из-за встречного ветра.

Она настигла его бредущим вдоль забора чьего-то клочка земли, огороженного от соседей. Петер заметил ее и обернулся только тогда, когда чародейка уже опускалась на землю. Когда кто-то вскрикнул за забором. Остолбенел, вытаращившись на вымазанные по локоть в крови руки.

Даниэль ухнула босыми ногами о дорогу, подняв облако пыли. Петер попятился, вытягивая пистолет и путаясь в полах рубашки.

Возможно, страх в воображении дорисовал кровь, капающую крупными каплями с пальцев Даниэль, стекающую с острых клыков в чудовищно перекошенном рту, текущую по подбородку вместе с голодной слюной на обнаженную грудь. Возможно даже, щелкнул, согнувшись кольцом, хвост.

Идиот, разозлилась чародейка.

Она взмахнула рукой, закручивая кисть.

Петера закрутило, подкинуло в поднявшемся вихре. Чародейка присела на широко расставленных ногах, толкнула воздух перед собой в сторону забора, плавно следуя телом за движением рук, — Петера зашвырнуло на чей-то двор. Даниэль выплюнула талисман, бегом бросилась следом, перемахнув через забор с невообразимой легкостью, почти не коснувшись его.