Адъютант его превосходительства - Игорь Болгарин

— Для поручений при ставке поручик Петров… Весьма срочно! Вскрыть лично командующему. От Антона Ивановича Деникина.

— Хорошо, давайте ордер. — Кольцов принял пакет и расписался в ордере.

— Прошу вас, капитан, немедленно доложить, — ни на йоту не отклонялся от данной ему инструкции поручик.

— Конечно, конечно, поручик, — уверил его Кольцов, бережно держа пакет в руках, и как бы между прочим спросил: — Кстати, где вы будете отдыхать?

— Благодарю, — растроганно ответил поручик. — Я сейчас же возвращаюсь. Честь имею.

— Счастливого пути!

Кольцов прошёл в кабинет командующего и хотел было положить пакет в папку. Но задержал в руках. Внимательно осмотрел.

Шнур, которым был прошит пакет, цепко держала сургучная печать с двуглавым орлом. «Должно быть, важное донесение, — подумал Кольцов, — упустить такое нельзя».

Дерзкий огонёк забился в глазах Кольцова. Он посмотрел на дверь, ведущую в приёмную, и с пакетом в руках скрылся в личных покоях командующего. В гостиной на тумбочке, где Ковалевский всегда делал для себя глинтвейн, он нашёл спиртовку, зажёг её. Несколько раз пронёс печать над пламенем и, когда сургуч стал мягким, осторожно потянул за шнур. Шнур разрезал двуглавого орла пополам. После этого Кольцов слегка расшнуровал пакет и извлёк из него бумагу.

Но тут вдали проскрипела дверь.

— Павел Андреевич! — позвал Микки.

— Я здесь! — откликнулся Кольцов и спрятал распечатанный пакет в ящик стола, затем поставил на спиртовку высокий медный кувшинчик, открыл бутылку вина, вылил его в кувшинчик. За этим занятием и застал его Микки.

— Выпьете глинтвейна? — спокойно спросил Кольцов.

— Предпочитаю коньяк, но… за неимением гербовой, как говорится, пишут и на простой.

Кольцов приветливо улыбнулся:

— Садитесь!

— Не могу, Павел Андреевич, мало ли кому взбредёт позвонить, — отказался Микки, польщённый предложением Кольцова. Кольцов сочувственно кивнул. В это время и вправду вдали раздался требовательный звонок, и Микки торопливо выбежал из гостиной в кабинет, схватил трубку на столе командующего.

— Да, это я… Слушай, что там вчера было, в «Буффе»?.. Да… Ну а Рябушинский?.. — Микки уселся в кресло командующего, судя по всему, настроился на длинный разговор.

Кольцов осторожно развернул бумагу, извлечённую из пакета, прочитал:

«Совершенно секретно!

Командующему Добровольческой армией Его Превосходительству генерал-лейтенанту В. 3. Ковалевскому.

Ставлю Вас в известность, что окружённые в районе Одессы и Николаева три большевистские дивизии — 45,47 и 58-я — приказом командования 12-й армии образованы в Южную группу войск (командующий И. Якир, нач. штаба А. Немитц).

Командование Южной группы издало приказ о боевом переходе всех наличествующих войск на север, с тем чтобы прорывом на Умань, Фастов, Житомир вырваться из окружения и тем самым избежать разгрома.

Предлагаю Вам, Ваше Превосходительство, незамедлительно принять самые энергичные меры к тому, чтобы остановить и уничтожить противника. Часть пути Южная группа большевистских войск будет двигаться по территории (Христиновка, Умань), которую контролируют в настоящее время войска С. Петлюры.

Полагаю, что для разгрома Южной группы войск красных хороши все средства, даже временный союз с С. Петлюрой.

Деникин»

Прочтя, Кольцов вложил письмо обратно в пакет и, прислушиваясь к разговору Микки по телефону, стал зашнуровывать его. Снова подогрел сургуч, осторожно поправил печать.

«Если Деникин сумеет соединиться с Петлюрой, Южной группе войск некуда будет податься, — пронеслось в мозгу у Кольцова, — тогда красные войска очутятся между молотом и наковальней. А это — гибель…»

— Ну а князь что?.. Ну-ну!.. Что вы говорите?! — все ещё продолжал увлечённо допрашивать телефонную трубку Микки, когда Кольцов вынес в кабинет командующего два бокала дымящегося глинтвейна.

Микки благодарно принял бокал и отвёл в сторону телефонную трубку.

— Я расскажу вам, Павел Андреевич, потрясающую новость! Князь Асланов подрался вчера в «Буффе» из-за приезжей певички… и — как вы думаете! — с кем?..

— Потом расскажете, — скупо бросил Кольцов. — Хочу успеть в театр к разъезду.

И он успел. В ложу вошёл, когда госпожа Дольская-Кармен — пела свою заключительную арию. Потом пел Хозе.

Юре очень понравился Хозе. Был он чем-то похож на Семена Алексеевича — такой же невысокий и крепкий, и у него так же была разорвана рубаха. А когда появилась на сцене стража и стала уводить Хозе, он тоже пошёл, сутулясь и даже так же волоча ногу, как вчера на Екатеринославской Семён Алексеевич.

С тех пор как Юра увидел на улице в толпе пленных красноармейцев Красильникова, он не переставал думать о том, как помочь этому человеку. Юра понимал, что чекист Красильников принадлежал к враждебному лагерю красных, из-за которых рухнула вся прежняя Юрина жизнь, погибли отец и мама. Все это так, но… Было общее понятие: красные-варвары, бандиты, залившие Россию кровью. И был конкретный человек, которого Юра не мог представить врагом, человек, неизменно добрый к нему, спасший ему жизнь. Теперь он сам оказался в беде, и ему нужна помощь. Но как, чем ему помочь? Юра — несколько раз порывался поговорить с Кольцовым, но все не мог выбрать подходящий момент. Конечно, Кольцов не всесилен, но он мог что-нибудь посоветовать, подсказать.

Замерли последние аккорды музыки, все вокруг задвигались, зааплодировали.

Ковалевский, все ещё глядя на сцену, спросил Юру:

— Ну как, лейб-гвардия, понравилось?.. Когда-то я слушал госпожу Дольскую в Петербурге. Ах, как она тогда пела!..

Лицо у Владимира Зеноновнча было размягчённое, какое-то домашнее, и Юра подумал… Ну, конечно, как он раньше не догадался: вот кто может помочь — Владимир Зенонович! Нужно попросить его. Быстро что-то придумать, потому что правду сказать нельзя. И попросить…

— Владимир Зенонович! — прошептал Юра. — У меня к вам просьба.

— Какая, Юра? — отечески склонился к нему Ковалевский, не в силах ещё отрешиться от власти только что отзвучавшей музыки.

— Пожалуйста, распорядитесь освободить одного пленного красноармейца, — уже настойчивее произнёс Юра. — Я видел, его вели вчера по улице.

Ковалевский неохотно оторвал взгляд от сцены, где раскрасневшаяся отьрадостного успеха Дольская посылала в зрительный зал воздушные поцелуи, и удивлённо уставился на Юру:

— Откуда у тебя такая блажь? И почему его надо освобождать?

Юра отвёл глаза в сторону — как же трудно лгать! — и невнятно стал объяснять: