Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры - Олег Хлевнюк

Наконец, важно напомнить о том, что импульсы «большому террору» придавали также регулярные поездки членов Политбюро на места с целью проведения чисток в республиканских и областных партийных организациях. Известны такие командировки Л. М. Кагановича в Челябинскую, Ярославскую, Ивановскую области, в Донбасс; А. А. Жданова — в Башкирию, Татарию и Оренбургскую области; А. И. Микояна — в Армению. Функции разъездного комиссара по репрессиям выполнял в 1937–1938 гг. А. А. Андреев[824].

Вывод о сугубой централизации массовых репрессий не означает, конечно, что в операциях 1937–1938 гг., как и во всех других акциях такого рода, не присутствовала известная доля стихийности и местной «инициативы». На официальном языке эта стихийность называлась «перегибами» или «нарушениями социалистической законности». К «перегибам» 1937–1938 гг. можно отнести, например, «слишком большое» количество убитых на допросах, превышение местными органами НКВД лимитов на аресты и расстрелы, установленные Москвой (хотя, как правило, эти превышения утверждались Москвой задним числом), продолжение расстрелов (фактически «заметание следов») после решения о прекращении массовых операций и т. д. Однако подобная «стихийность» и «инициатива» местных властей была неизбежным компонентом централизации, являлась следствием поощрительных приказов центра, назначения на первые роли в НКВД жестоких исполнителей и уничтожения всех тех, кто проявлял недостаточную активность.

Мобилизация «бдительности»

Непременной составной частью сталинских репрессивных акций были кампании мобилизации общественной активности, сплочения лояльных слоев населения вокруг правительства перед угрозой внутреннего и внешнего врага. Чистки и массовые операции 1936–1938 гг. не являлись в этом отношении исключением. Более того, так же, как массовый террор, мобилизация «бдительности» в этот период была особенно интенсивной и агрессивной. Важную роль в пропагандистском обеспечении террора и нагнетании истерии поиска «врагов» играли большие показательные московские процессы против лидеров бывших оппозиций, проведенные в августе 1936 г., январе 1937 г. и марте 1938 г. Московские процессы выполняли роль мотора массовой кампании «повышения бдительности», формулировали ее пропагандистские клише и лозунги. Вокруг московских процессов проводились многочисленные и шумные всесоюзные мероприятия — митинги, собрания, отсылка коллективных писем и заявлений в поддержку расправы с «взбесившимися врагами» и т. д.

В рамках, заданных московскими судами, в 1937 г. было организовано небывало большое количество открытых судебных процессов в регионах, санкции на проведение которых, как правило, также давал центр. Некоторые из этих местных судебных спектаклей были единичными, но большинство серийными, проводившимися в рамках всесоюзных кампаний. Так, 3 августа 1937 г. за подписью Сталина на места была отправлена директива об организации «в каждой области по районам 2–3 открытых показательных процессов над врагами народа — вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы […] широко осветив ход судебных процессов в местной печати»[825]. 10 сентября аналогичная директива за подписью Сталина и Молотова требовала организовать в областях два-три показательных суда «над вредителями по хранению зерна». На этот раз в директиве предлагался к исполнению стандартный для всех процессов результат — «расстрелять и опубликовать об этом в местной печати»[826]. Аппетиты Сталина нарастали.

2 октября новая директива, подписанная Сталиным и Молотовым, требовала проведения в каждой республике и области уже трех-шести открытых процессов «над вредителями по животноводству» «с привлечением крестьянских масс и широким освещением процесса в печати»[827].

Как показали важные исследования, проведенные в последние годы, главной целью региональных процессов была мобилизация населения (главным образом, крестьян) на поддержку репрессивной политики государства, направление социального недовольства, копившегося в деревне, против «врагов» из числа низовых чиновников[828]. Открытые процессы компенсировали невозможность использования в качестве инструментов пропагандистского воздействия совершенно секретные заседания троек. На заседания открытых судов собирались местные активисты и жители. Отчеты с судебных заседаний, препарированные в соответствии с общими установками кампании, публиковались в местной печати. Вокруг этих процессов (в соответствии с московскими аналогами) организовывались массовые мероприятия местного масштаба — митинги, собрания, «отклики» в печати и т. п.

Цепь массовых мероприятий в поддержку террора завершали многочисленные собрания, проводившиеся в низовых партийных, комсомольских, профсоюзных ячейках или по производственному принципу (в трудовых коллективах). Проведение таких собраний, несмотря на их многочисленность, также в значительной мере направлялось центром. Значительная часть собраний была посвящена обязательному обсуждению различных решений, принятых в Москве, например, решений пленумов ЦК. Таким же образом на собраниях рассматривались различные статьи центральной прессы о «врагах», «шпионах» и «повышении бдительности». Курский обком ВКП(б), например, 26 июня 1937 г. принял постановление «О проведении партсобраний, посвященных ознакомлению коммунистов с формами, методами и практикой вредительской, шпионской и диверсионной работы иностранных разведывательных органов и их троцкистско-зиновь-евской агентуры». Постановление предписывало не только провести соответствующие открытые партсобрания во всех партийных организациях, но также специальный политдень для беспартийных на всех предприятиях, в учреждениях, колхозах и совхозах. В качестве материалов для докладчиков и агитаторов руководители области использовался ряд брошюр о врагах и шпионах, массовыми тиражами расходившихся в то время по стране[829].

Многие собрания созывались по прямым приказам из Москвы. Так, 29 ноября 1937 г. на места была отправлена телеграмма за подписью Сталина, в которой сообщалось, что ЦК ВКП(б) в связи с третьей годовщиной со смерти Кирова предлагает провести открытые партийные собрания, «мобилизуя членов партии и трудящихся на беспощадное выкорчевывание троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок и изменников родины»[830]. В декабре 1937 г., в самый разгар репрессий, было организовано шумное празднование 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Накануне во все обкомы, крайкомы, ЦК компартий республик пошла телеграмма, подписанная Сталиным: «Цека предлагает отметить двадцатую годовщину ВЧК-ГПУ-НКВД двадцатого декабря в печати и на совместных заседаниях актива партийных, советских, профсоюзных, комсомольских, других общественных организаций, а также провести беседы, доклады, собрания на предприятиях и колхозах, разъяснив роль и значение советской разведки в борьбе со всякого рода шпионами, вредителями и другими врагами советского народа»[831].

Правила проведения подобных собраний предполагали не только формальное обсуждение официальных материалов, но и их привязку к ситуации в конкретном учреждении, на предприятии или в колхозе. Участники собрания, «развивая критику и самокритику» должны были каяться сами и обличать своих коллег и знакомых. Благодаря этому собрания периода террора выполняли несколько функций. С одной стороны, они были методом пропаганды сталинской политики чисток и соответствующего «промывания мозгов». С другой — являлись способом коллективного разоблачения новых «врагов» и поощрения взаимных доносов. О механизме учета таких доносов дает представление решение бюро Азовско-Черноморского крайкома партии от 7 февраля 1937 г. «О проверке и расследовании фактов, приводившихся при выступлениях на пленумах и собраниях партактива». Постановление предписывало горкомам и райкомам «тщательно расследовать все факты, изложенные при выступлениях». Причем аналогичные решения райкомы и горкомы должны были принять в отношении проверки заявлений, сделанных на собраниях в первичных партийных организациях[832]. Однако в какой мере такие «сигналы общественности» действительно использовались НКВД пока неизвестно.

Митинги, собрания и другие коллективные мероприятия были главными формами практики непосредственного участия широких масс населения в кампаниях «повышения бдительности». Кроме этого, под террор перестраивалась деятельность всего пропагандистского аппарата. Рассказами о «вредителях» и «шпионах» были переполнены газеты, радиопередачи, кинофильмы, соответствующие сюжеты вводились в учебную литературу и т. д. Несмотря на примитивность и однообразие, пропаганда террора имела ряд сильных сторон, которые повышали ее эффективность. Можно отметить, что значительная часть материалов описывали конкретные (хотя и не реальные) ситуации, максимально «приближенные к жизни». Троцкист Ц., который «долгое время маскировался под активного комсомольца», в 1928 г. был осужден и выслан из Ленинграда в один из городков Северного края. Там, поселившись на квартире в семье М., он сумел обработать их дочь, 16-летнюю комсомолку, в «троцкистском духе», возвратился с ней в Ленинград, устроил ее на оборонный завод, где она, в свою очередь, вовлекла в контрреволюционную работу еще несколько молодых ребят. Шпион Л. в 1930 г. ездил в заграничную командировку, где увлекся красивой иностранкой Кларой и в пьяном виде дал ей расписку, что поможет германской разведке. Вернувшись в СССР, Л. уже начал забывать об этой истории, когда один из иностранных инженеров, работавших на его заводе, передал ему письмо от Клары, предъявил расписку и потребовал секретные материалы. Л. стал предателем. Молодой иностранный ученый X., приехавший в СССР на практику, снимал квартиру у заведующей столовой воинской части. Заведя с ней дружбу, X. устраивал вечеринки, на которые приглашались военные, «всякими коварными способами опутывает их и организует довольно широкую шпионскую сеть» и т. д.[833] Что удивительного было в таких историях, кроме их многочисленности? В самом деле, редко ли люди заводят новые знакомства, собираются на вечеринки. Многие инженеры и ученые в те годы действительно ездили в зарубежные командировки. Стандартность и обыденность «шпионско-вредительских» примеров усиливали доверие к пропагандистским штампам. Тем более что население страны приучалось к «поискам врагов» в течение многих лет, а какие-либо альтернативные источники информации, способные поколебать официальные версии событий, полностью отсутствовали.