Таганский дневник. Кн. 1 - Валерий Золотухин

Но что я хочу, как я могу жить иначе, чтобы не оглядываться, не бояться этого цербера, не бросать ему жалкие кости, не обманывать его показухой?!

Все равно не отвечу, потому не знаю, а если и знаю, то не скажу.

Сегодня среда, а стало быть, выходной день. С Кузькой вышла теща.

Отнес произведения: «Дребезги», «2 Чайниковых» и «Шведову» Вучетичу в «Сельскую молодежь», пускай читают. Это мертвое дело. Никто не возьмется за мои рассказы серьезно, но пусть знают же же.

Вчера Лазарев рассказал отличный анекдот из серии о сумасшедших:

— Весь изодранный, морда покарябана, в ссадинах. Что с тобой? С вами плохо обращаются? Нет, что вы! Нам здесь очень хорошо, с нами сам заведующий часто играет в свою любимую игру — рисует нам на полу мелом черту, а мы под нее подлазим…

У меня сразу ассоциация: кто-то нам, театру, вообще художникам рисует такую вот черту и загоняет под нее. Та же Фурцева… нам чертит и сама себе. И лазаем…

Пятница.

Новое дело — нас не хотят пускать в Киев. — Мы этот театр критикуем, а вы его к себе приглашаете. — Боятся, вдруг театр получит успех и хорошую прессу, им сложнее будет с нами разговаривать. Теперь все зависит от Шелеста, как он поведет себя в этой ситуации. В Ленинград можно, а в Киев нельзя, что же это — заграница, что ли? И почему в столице, в Москве, на всеобщем обозрении театр живет и действует, как бы там ни шло, ни ехало, иностранцы смотрят, для них что ли мы существуем, похоже, что так, чтобы они не обиделись, нас держат и не закрывают. А советскому народу нас показывать не рекомендуется.

Идет «Галилей». Звонит Высоцкий.

— Ну как?

— Да нормально.

— Я думал отменят, боялся…

— Да нет… Человек две недели репетировал.

— Ну и как?

— Да нормально. Ну, ты сам должен понимать, как это может быть…

— Я понимаю…

— Володя! Ты почему не появляешься в театре?

— А зачем? Как же я…

— Ну как зачем? Все же понимают и относятся к этому совершенно определенным образом… Все думают и говорят, что через какое-то время после больницы… ты снова вернешься в театр…

— Не знаю, Валера, я думаю, может быть, я вообще не буду работать…

— Нельзя. Театр есть театр, приходи в себя, кончай все дела, распутывай и надо начинать работать как было раньше.

— Вряд ли теперь это возможно…

— Ты слышишь в трубку, как идет спектакль?

— Плохо. Дай послушать.

Снимаю репродуктор, подношу. Как назло — аплодисменты.

— Это Венька ушел.

— Как всегда.

— Володя, ты очень переживаешь?

— Из-за того, что играет другой? Нет, Валера, я понимаю, иначе и не могло быть, все правильно. Как твои дела?

— Так себе. Начал у Роома. Правда, съемки еще не было, возил сегодня на «Мосфильм» Кузьку, хочу его увековечить…

— Как «Мать»?

— Получается. Не знаю, как дальше пойдет, но шеф в боевом настроении, работает хорошо. Интересные вещи есть. Что ему передать…

— Да что передать… Скажи что-нибудь… что мне противно, я понимаю свою ошибку…

На сцене сильный шум. Все грохочет, Хмель рвет удила, Володя что-то быстро говорит в трубку, я ничего не могу понять, не разбираю слов, говорю только… ладно, ладно, может, невпопад, у самого в горле комок… думаю… сейчас выйду на сцену и буду говорить те слова, которые я СТО с лишним раз говорил Высоцкому, а теперь… его уже не будет за тем черным столом… Жизнь идет… люди, падая, бьются об лед… пусть повезет другому… и я напоследок спел: «Мир вашему дому».

— Как наши общие знакомые?

— Ничего. Все нормально. Она мне и сказала, что ты в больнице.

— Да, я должен лечь с сегодняшнего дня. У нее никаких неприятностей нет??

— Все нормально.

— Ну ладно, Валера. Я буду звонить тебе. Привет Нинке. Пока.

«Галилей» закончился. Во всех положенных местах были аплодисменты. Цветы. — Молодец, Боря! — из зала крикнул Бутенко[63]. Они опять сошлись с Тереховой, у них родилась девка.

Хмель выставил водки, как и обещал. А я думал, может, и грех: нет в нем все-таки искры Божьей. Худо ли, бедно, но он повторяет Володьку, его ходы, его поэтическую манеру произношения текста, жмет на горло и устаешь от него. Наглость его чрезвычайно раздражает. От него устаешь, он утомляет. Что касается профессии, то безусловно, он большой молодец, взяться и за 10 дней освоить текст, игру — профессионал, ничего не скажешь. Быть может, разыграется и покажет, но, если не обманывает меня глаз, виден потолок по замаху. Хотя я, например, считаю, что Водоноса[64] я заиграл ближе к «яблочку» только через два года.

— Надо беречь скрипку… Бога. Уважение к профессии можно в себе воспитать, натренировать себя. Можно начать с обыкновенной формалистики, но только придерживаться ее. Например, взять себе за железное правило играть любой спектакль: выбритым, трезвым. Не пить даже пиво, оно пахнет, а это может быть неприятно партнеру. Перед спектаклем обязательно сделать несколько упражнений гимнастических, размять тело, даже если ты только выходишь и молча стоишь в массовке, также поупражнять голос, хоть он тебе и не пригодится сегодня. Делай это постоянно и это станет твоей натурой, у тебя появится уважение прежде всего к себе самому, ты приобретешь достоинство артиста.

Вечер. Перед «Послушайте» Марина поздравила меня с утверждением мне высшей категории. Выходит, я вышел сегодня на подмостки артистом высшей категории, приятное дело, но и ответственность на плечах откуда ни возьмись — соответствуй, брат! Из всех занятых в спектакле я один такой, артист высшей категории, самый высокооплачиваемый, выходит, лучше всех и играть надо, соответствовать получаемому рублю. Вот так, когда-нибудь, с Божьей помощью, я выйду заслуженным и т. д. И опять меня Борис похвалил: — Наблюдал за тобой, какая же ты все-таки зараза, как точно у тебя все сделано, одно из другого перетекает и зритель это сразу чувствует, сразу проглатывает.

Вечер. «Галилей». Звонил опять Высоцкий, говорит: «Из-за меня неприятности у Гаранина с книжкой».

Теща 23 апреля уезжает недели на две с половиной по гостям — в Псков — Ленинград… Как я выкручусь с Кузькой, со съемками?! Зайчику совсем нельзя с ним выходить, он дергает сильно и может Ваську с места спихнуть. Конюшева нанять, что ли?

Завтра будем отмечать ПЯТИЛЕТИЕ театра. Высоцкий прислал всякие свои шуточные репризы-песенки на тему наших Зонгов. За столом будем сидеть: я с Зайкой, Бортник и Желдин с женой. Автограф Высоцкого я Таньке не отдам. Пусть и у меня будет автограф опального друга.