Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд

— Понял.

— Тогда начинаем через несколько секунд. — Леви выключает микрофон. Мы с ним обмениваемся еще одним взглядом, на этот раз затяжным.

Вот и все.

Мы сделали это.

Ты и я.

Вместе.

Затем Леви поворачивается и кивает Ламару, чтобы тот начинал процедуру. Мне почти ничего не нужно делать, поскольку протоколы уже запрограммированы и готовы к работе. Я откидываюсь назад, смотрю на монитор, фиксируя взгляд на сидящей форме Гая.

Надо будет купить ему подарок, думаю я. Бутылку чего-нибудь дорогого. Билеты на концерт Бритни. За то, что был так терпелив, когда я продолжала стрелять тета-всплесками в его мозг. За то, что был таким милым. За то, что лгала ему. Затем задание загружается, и я слишком занята наблюдением, чтобы думать о чем-либо.

Все начинается как обычно. Задача парня — распознавать стимулы, когда они появляются на экране. Он астронавт, и на базовом уровне работает в десять миллионов раз лучше, чем я, обычный повседневный слабак, когда-либо могла бы. Через несколько минут Леви подает еще один сигнал, и активируется протокол стимуляции мозга, который я написала.

Проходит десять секунд. Двадцать. Тридцать. Я смотрю на оценки показателей эффективности — ничего не происходит. Точность и время реакции колеблются около тех же значений, что и раньше.

Черт. Что происходит? Я нервно ерзаю на своем месте. Задержка между началом стимуляции и улучшением показателей обычно уже позади. Я смотрю на Леви с обеспокоенным выражением лица, но он спокоен, сидит в своем кресле, сложив руки на груди, и попеременно смотрит то на Гая, то на показатели. Единственный признак нетерпения — его пальцы, барабанящие по бицепсу. Он делает это, когда сосредоточен. Леви. Мой Леви.

Я стимулирую дорсальную премоторную кору Гая — почему, черт возьми, он не совершенствуется?

Внезапно, цифры начинают меняться. Точность подскакивает с 83 процентов до 94. Среднее время реакции уменьшается на десятки миллисекунд. Новые значения колеблются, а затем становятся стабильными. Клянусь, вся комната в унисон вздыхает от облегчения.

— Мило, — пробормотал кто-то.

— Мило? — спрашивает Ламар. — Это эпично.

Я поворачиваюсь, чтобы ухмыльнуться Леви, и вижу, что он уже смотрит на меня со счастливым, не поддающимся расшифровке выражением лица. По крайней мере, все идет отлично. Вся моя жизнь — дерьмо, но это работает. Мы сделали что-то хорошее, полезное и просто крутое.

Я же говорила тебе, не так ли? Что надежно, и заслуживает доверия, и никогда, никогда не бросит доктора Кюри? Наука. Наука — это то, что нужно.

Пока не перестанет.

Я первая поняла, что что-то не так. Большинство инженеров переговариваются между собой, а глаза Леви все еще смотрят на меня с любопытным, серьезным выражением. Но и значения, и мониторы находятся в поле моего зрения, поэтому я замечаю, как цифры меняются до значений, которых мы никогда раньше не видели. И то, как судорожно дергается локоть Гая.

— Что… — Я указываю на него. Леви тут же поворачивается. — Он в порядке?

— Рука? — Брови Леви сходятся. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Это похоже на то, что произошло бы, если бы мы стимулировали его моторную кору, но мы определенно не… Вау. — Подергивания становятся значительно больше. Все тело парня начинает дрожать.

Леви включает микрофон. — Гай. Там все в порядке?

Ответа нет.

— Гай? Ты меня слышишь?

Тишина. И Леви все больше хмурится.

— Гай, ты…

Парень падает со стула с громким стуком, его тело одновременно жесткое и вялое. В комнате управления начинается хаос — все стоят, полдюжины стульев скребут по полу.

— Остановите протокол! — кричит Леви, и через секунду он уже выходит из комнаты в лабораторию. Я вижу, как он появляется на мониторе, опускается на колени рядом со спазмирующим телом Гая и берет его на руки. Он поворачивает его на бок и очищает пол от близлежащих предметов.

Припадок. У Гая припадок.

В комнату врываются другие люди — врачи NASA, инженеры — и задают Леви вопросы о протоколе стимуляции. Он отвечает как может, продолжая держать Гая на руках, пока врачи работают вокруг них.

Это все из-за Пенни. Леви знает, что делать, благодаря Пенни.

Повсюду царит хаос. Люди бегают по коридорам, входят и выходят из комнаты управления, кричат, ругаются, задают вопросы, на которые нет ответов. Некоторые из них адресованы мне, но я не могу ответить, не могу ничего сделать, кроме как смотреть на лицо Гая, на то, как Леви обнимает его. Я падаю обратно в кресло. Через минуту или час мои глаза отводятся.

Шлем лежит на полу, откатившись в самый дальний угол комнаты.

— Ковальски?

— Его отвезли в больницу.

— С ним все будет в порядке?

— Да, он пришел в сознание. Это просто осмотр, но…

— …Они устроили ему гребаный припадок, что за…

— Какая катастрофа…

— …Конец BLINK, наверняка. Боже, какая некомпетентность.

Я — крепость. Я непробиваемая. Меня даже здесь нет. Я ни на кого не смотрю. Я изо всех сил стараюсь не слушать, пока иду к кабинету Бориса после того, как он шипел на меня, чтобы я была там по расписанию. Это было четыре с половиной минуты назад. Мне следует поторопиться.

Я стучусь, когда прихожу, но вхожу, прежде чем меня приглашают войти. Леви уже внутри, смотрит на красивую зелень Космического центра за квадратным окном. Я игнорирую его. Даже когда чувствую на себе его взгляд, колючесть взгляда, требующего ответа, я игнорирую его.

Мне интересно, о чем он думает. Потом я перестаю задаваться этим вопросом: вероятно, его все равно нельзя вынести.

— Где была ошибка? — спрашивает Борис из-за стола. Он всегда выглядит