Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл - Владимир Анатольевич Ткаченко-Гильдебрандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Человек Желания» – произведение переломное для самого Сен-Мартена. В нем автор предпочел самозабвенное погружение в дионисийские бездны сердца сухим спекуляциям аполлонического разума, господствовавшим в ту пору в среде мистически настроенного дворянства. Вот почему так сложно определить его жанр. Что это? Религиозные песнопения, плач сердца или, может, непрерывный поток сознания ревностного христианина?.. Все перечисленное присутствует в «Человеке Желания» и тем самым собой являет как бы определенный хаос, изначально пребывающий в душе верующего, вставшего на путь его преодоления и божественной реинтеграции.
Работу над «Человеком Желания» Луи-Клод де Сен-Мартен начал еще во время своего посещения Лондона. К ней он приступил по настоятельным просьбам философа Тиманна. В 1790 г. в Лионе увидело свет первое издание «Человека Желания», представлявшее собой два небольших тома. До сих пор неизвестно, отлучался ли в Лион автор во время своего пребывания в Эльзасе, или он доверил публикацию сочинения своим тамошним друзьям, тем более что в Лионе Сен-Мартен любил издаваться.
Французский исследователь середины XIX в. Маттер справедливо заключает, что «Человека Желания» нельзя рассматривать как сборник религиозных гимнов, хотя иногда и поражает внутренняя аналогия произведения с библейской Псалтирью. Согласимся с английским эзотериком Артуром Эдвардом Вэйтом, что «Человек Желания» самое вдохновенное сочинение Сен-Мартена. Однако прав и Маттер, считавший его отнюдь не поэзией. Со своей стороны, осмелимся определить жанр «Человека Желания» гимнософией, назвав Сен-Мартена галльским гимнософистом. К тому же, общий поэтический фон произведения скорее богословско-эпический, нежели лирический. После выхода книги Сен-Мартен, судя по манере изложения, даже удостоился сравнения с немецким экстатичным мистиком Якобом Бёме. Действительно, некоторые пассажи и аллюзии «Человека Желания» напоминают тевтонского философа, хотя Сен-Мартен в ту пору еще совершенно не был знаком с его произведениями и сам о нем мало слышал.
Родовой дворянский герб Луи-Клода де Сен-Мартена
По тексту видно, что Неизвестный Философ иногда слишком использовал поэтическую форму, иногда ее нарочито ломал, оставляя отдельные элементы, отчего невозможен и равномерный перевод «Человека Желания» на русский язык. Но за этой стихийностью стиля и формы лучше чувствуется смятение человеческой души, в сей мир пришедшей издалёка. Собственно, произведение предстает мгновенными вспышками прорвавшегося из инобытия света, блестками воспоминаний человеческой души о своем первоначальном состоянии в лучах Божественной Славы. Вот почему в «Человеке Желания» не стоит искать никакой логики, ведь логика и откровение – вещи несовместные. Вот почему «Человек Желания» это и своеобразное поэтизированное преодоление стройного «Трактата о реинтеграции существ» Мартинеса де Паскуалиса, пылкий призыв отойти от сухих теургических формул и ритуалов, обратившись к сердечному деланию как средоточию бытия.
Франкмасонский герб (Исправленный шотландский устав) Луи-Клода де Сен-Мартена, Неизвестного Философа, с наименованием Людовика к Звездному Льву
В «Человеке Желания» уже весьма сильно ощущается дефицит дискурсивности, столь присущей франко-галльскому аполлоническому мышлению, из-за чего Сен-Мартен занимает особое место среди французских эзотерических писателей, поскольку характер его мистики совершенно восточный, дионисийский вплоть до ломки и растворения всяческих форм, вплоть до уничтожения формообразующих начал. Потому в свое время, основываясь на недопонимании, и возникло среди французских критиков подозрение Сен-Мартена в пантеизме, хотя никаким пантеистом Неизвестный Философ, конечно же, не являлся. Немудрено, почему современники, как, к примеру, Лафатер и барон фон Либисдорф, отмечая превосходства «Человека Желания», не могли определить его доктринальной направленности и в целом не разумели произведения. На этом фоне исключительной кажется оценка Кирхбергера, рассматривающая его как наиболее совершенное по ясности мыслей. Однако квинтэссенция «Человека Желания» столь же проста, сколь во многом и непостижима западному формальному умозрению: загляни очами разума в свое сердце; оно – средоточие связи с Богом и точка единения со всем сущим, проросшее в человеческое тело и душу Всеединство. И как закономерность: в «Человеке Желания» Луи-Клод де Сен-Мартен отрекается от традиционной схоластики (напомним, элементы ее органично входили в учение Мартинеса де Паскуалиса). Отсюда, несмотря на то, что до последнего издыхания он пребывал в лоне римской церкви, Неизвестный Философ до сих пор не примирен с католицизмом.
Наряду с этим, значение «Человека Желания» заключается еще в том, что произведение стало основой мартинистской духовной антропологии, которую можно свести к нижеследующим характерным чертам.
Бог пребывает во всяком Творении, ему сообщая жизнь, движение и бытие. Любой приходящий в мир человек наделен Словом Божиим, которое является его Внутренним Светом. Со своей стороны, Человек есть совершенный храм Господень. Существуют три различные степени божественного Присутствия; они же предстают тремя ступенями проявления Божества. При исхождении Адама Бог сообщает первому человеку свободную волю, т. е. способность принимать божественные законы, предписания и повеления, или отказываться от них. Господь желает действовать лишь с согласия Человека, при его полной и сознательной поддержке. Прикровенным Он остается для того, чтобы в каждом из нас пробудилось бы Желание Его. Это первый этап, ознаменованный Соломоновым Храмом, в котором божественное Присутствие пребывало в Святом Святых, сокрытом от народа завесой. В тот период был возведен Храм в соответствии с Желанием Человека. Тогда для всех Предвечный оставался неосязаемой, недоступной причиной, неизвестным управителем, вселенским двигателем их эфемерного существования. Материалисты и люди, увлекаемые потоком бытия, ищут в Творении Первопричину, которая принадлежит не миру естества, но божественному миру. В данный период Человек Потока (увлекаемый потоком бытия) является рабом собственного «эго».
Человек Желания, наоборот, чувствует недостаток и неполноту такого положения вещей и устремляет свои взоры к Неведомому, существующему за пределами видимого мира. Благодаря чему он просит, призывает и привлекает Бога проявиться в нем. Постепенно он приближается к Его присутствию или, как лучше выразиться, заставляет это святое Присутствие приблизиться к нему. Это этап Исхода из Египта, совлекающий рабские путы и делающий Человека Желания другом Господа. Сорок лет блуждания по пустыне явно свидетельствуют, что святое Сретение еще случайно и мало определенно, поскольку Человек еще увлечен истуканами. Идолопоклонство заключается в
