Императрицы - Петр Краснов

Громче и дружнее пели жаворонки, им стали отвечать из травяной гущизны перепела. Серебряным зигзагом, над самым солнцем, белыми крылами чибис прочеркнул и скрылся в золотом блеске восхода. Чёрный степной орёл высоко над головою Екатерины Алексеевны застыл в синеве небесной.

– Степь, – прошептала поражённая и восхищённая Великая Княжна. – Вот она – степь!.. Вот она какая Россия!!

Она вытянула маленькую руку с длинными и тонкими пальцами и сжала в кулачок. Сжала, потом разжала. Вот так взять, захватить весь этот простор, овладеть всеми теми, кто здесь живёт… Кто?.. Татары?..

Екатерина Алексеевна медленно вошла в палатку, и в тот же миг, где–то сзади, где стояла лейб–кампания биваком, барабанщик и горнист забили и заиграли утреннюю тапту.

Громадный стан просыпался для нового походного дня.

Кто же живёт в этой степи? – подумала Екатерина Алексеевна, зябко кутаясь на матраце в тёплое пуховое одеяло.

XIV

У Есмани малороссийские казаки были собраны в лагерь. При приближении поезда Государыни они построились бесконечным фронтом полков, каждый по тысяче человек.

Императрица приказала остановить экипаж, вышла из него и пригласила Великого Князя и Великую Княжну следовать к строю пешком.

День к вечеру склонялся, дневной жар стал мягче. На погорелой, пыльной, вытоптанной конскими ногами степи до самых хат Есмани, её скирд и садов тянулся ровный строй казаков.

Белой молнией над чёрными мерлушковыми шапками[19] блеснули выхваченные из ножен сабли. Трубы торжественно и протяжно затрубили.

Генеральный обозный Яков Лизогуб[20] в алом, золотом расшитом кафтане, в высокой чёрной смушковой шапке с длинным шлыком, на широкогрудом, тёмно–сером турецком жеребце полным карьером подскакал к Императрице и, круто осадив жеребца, отрапортовал:

– Ваше Императорское Величество… Десять полков реестровых казаков, два полка кампанейских и отряд надворной гетманской хорогвы, генеральные старшины и бунчуковые товарищи[21] имеют высокое счастие встретить матушку Государыню на рубеже Украины.

Екатерина Алексеевна стояла позади Государыни и оглядывалась с восторженным изумлением. Подлинная арабская сказка была перед нею. На каком волшебном корабле, на каком ковре–самолёте прилетела она сюда? Что за роскошь, что за красота были кругом!.. Русые усы генерального обозного, пробитые сединою, спускались вниз, из–под шапки блистал край голого, гладко бритого загорелого черепа. Светлые глаза горели голубым огнём. У жеребца грива и чёлка были оплетены в сетку красным с золотом шнурком, высокие луки седла были обделаны золотом и украшены самоцветными камнями. Генеральные старшины и бунчуковые товарищи плотным строем окружали Лизогуба. Седые старики и прекрасные юноши в драгоценных парчовых кафтанах на лёгких прекрасных лошадях закрыли собою строй полков.

Государыня помахала им рукою и сказала что–то приветливое, ласково улыбнулась очаровательной улыбкой. Старшины и бунчуковые товарищи ловко заехали и стали позади Государыни и её свиты. Полковой строй открылся перед Екатериной Алексеевной. Показались бесконечные ряды казаков в синих черкесках «с вылетами» и откидными рукавами. Сквозь «вылеты» были видны белые бешметы, на головах были черносмушковые шапки с белыми тумаками.

Императрица пошла к строю. Лизогуб ехал сбоку Государыни. Трубы пронзительно трубили, глухо рокотали литавры. Лизогуб докладывал Государыне:

– Лубенский реестровый полк…

– Здравствуйте, молодцы, – приветливо сказала Елизавета Петровна, – счастлива видеть вас в добром здравии!

Тысяча голосов гулко ответила Государыне, и крики «виват» понеслись по полю.

За Лубенским полком показался полк на серых конях, с казаками в синих черкесках с голубыми бешметами и отделкой золотым галуном.

– Нежинский реестровый полк!

Лубенский полк вложил сабли в ножны, повернулся по четыре направо и, загнув левым плечом, рысью пошёл позади фронта нежинцев, чтобы стать на левом фланге парада.

– Черниговский реестровый полк!

Из вылетов чёрных черкесок огнём горели пунцовые бешметы.

Лёгкие вороные лошади с Черноморья, с длинными тонкими шеями грызли удила.

Полки шли за полками.

– Миргородский… Гадяцкий… Переяславский… Прилуцкий… Стародубовский… Киевский… Полтавский…

Добрых пять вёрст пешком шла Государыня вдоль фронта казацких полков. Она раскраснелась, запыхалась, но каждому находила сказать ласковое слово привета; одного полковника похвалила за бравый вид казаков, другому нахвалила исправную одежду, третьему полюбовалась лихими конями и подробно расспросила, откуда их достали казаки. «Не из туретчины ли?..»

Когда дошло до левого фланга, там начался тот же порядок: лубенцы, нежинцы, черниговцы и нижегородцы уже выстроили свой длинный строй.

– Ну, оных я, батюшка, уже видала, – сказала Императрица, платочком утирая лицо. – Не могу больше… Уморилась… Экая силища у тебя войска–то!..

Она сказала, чтобы подали экипажи. Старшины и бунчуковые товарищи расступились, давая место государыниной коляске. Императрица села в неё и пригласила Екатерину Алексеевну сесть рядом с нею, а против них сели Великий Князь и старшина Михаил Скоропадский.

– Ты, батюшка, – сказала Государыня Скоропадскому, – будешь мне показывать и рассказывать, какие ещё дальше у вас полки стоят.

Коляска шагом поехала к городу Глухову, оставляя Есмань в стороне.

За коляской Государыни ехал Лизогуб, по сторонам гарцевали генеральные старшины и бунчуковые товарищи. За Лизогубом шёл Полтавский полк с песельниками впереди.

Маститый старик литаврщик с седыми длинными усами сидел на широкой серой лошади. По сторонам седла были привязаны гулкие, в форме полушарий, медные барабаны, обшитые синим и жёлтым бархатом с серебром – полковые литавры. Бравый черноусый красавец с запылённым тёмною пылью лицом, на котором сверкали белые зубы смелой, задорной улыбки, глядя прямо в глаза Екатерине Алексеевне, завёл песню:

Казав мини батько,

Щоб я оженывся…

По досвитках не ходив,

Та–й не волочився…

Ленивый и будто сонный голос казака странным образом владел Екатериной Алексеевной, брал за душу, и непонятная песня казалась понятной. В вечернем тихом воздухе пряно пахло полынью и чернозёмной пылью. Мерно топотали казачьи кони, и тихо покряхтывала, качаясь на ремнях рессор, тяжёлая коляска. Литавры ударили и зарокотали, и хор дружно и плавно ответил на запевок:

По досвитках не ходив,

Та–й не волочився…

Замер в красивой гармонии, точно мощный орган проиграл в степи.

И опять сонный, медленный, хватающий за сердце голос казака.

А я козак добрый

Та–й не волочуся,

Де дивчину чую —

Там ночку ночую,

А де молодички,

Там я и дви нички…

Широкое лицо Императрицы расплылось в лукавую улыбку, в больших голубых глазах заблистал искрами–огнями весёлый смех.

– Ваше Величество, что он такое поёт? О чём он?

– Глупости, Катиша, Мужские глупости, тебе рано это знать, – по–французски ответила Государыня и стала слушать хор.

Хор пел.

Покиль не женився,

Потиль не журився…

В Гадяче, в громадных шатрах, ярко освещённых свечами в походных ставцах, вечернее кушанье кушали. Стол был установлен подковой. Императрица и её свита сидели на лавках, покрытых коврами и шёлковыми подушками. В изгибе подковы поместились песельники и музыканты. Старшинские жёны танцевали с молодыми хорунжими казацкие танцы.

Из Гадяча проехали в Киев, где были торжественно встречены лаврским духовенством и ряжеными семинаристами.

В Киеве Екатерину Алексеевну водили по пещерам святых угодников, показывали подземные храмы, кельи, где монахи годами жили, не видя Божьего света, как в могиле. Екатерина Алексеевна видела гробы, простые деревянные налои с тяжёлыми книгами в кожаных переплётах, закопчённые свечами стены и ощущала томительную тишину подземелья, запах ладана и тления. Странница, женщина лет сорока, вся в чёрном, провожала Великую Княжну и рассказывала, как она неделями жила в пещерах:

– Пойду, матушка, Ваше сиятельное Высочество, помолюсь у одного Божия угодника, лампадку затеплю, Евангелие почитаю, просвирку пожую, перейду к другому, и там опять так же… И так–то мне дивно всё, так хорошо, будто и я с ними в могилке.

Сентябрь прожили в Козельце, у Разумовского, в его новом доме. По большой государыниной свите дом оказался очень тесным. Екатерине Алексеевне пришлось спать в одной комнате с матерью, а их статс–дамы и фрейлины спали рядом в прихожей вповалку на полу, где им на ночь стелили походные матрацы.

Государыня выезжала верхом в отъезжее поле на несколько дней с Разумовским и казаками на охоту с борзыми собаками. Екатерина Алексеевна со своим двором приезжала на указанное место в телегах и смотрела лихую скачку тёти. Она слышала крики доезжачих, игру рогов и, увлекаясь, становилась на дно телеги и с волнением следила за травлей.