За кулисами. Москва театральная - Марина Райкина

Вчерашние «сыры» неодобрительно относятся к молодым, квалифицируя их как «нетрезвых и полукриминальных». Возможно, это лишь стариковское брюзжание. Хотя в Большом всегда можно встретить одного очень респектабельного господина по имени Автандил. Его нетрудно узнать по двум приметам. У него постоянное место в первых рядах – это раз, и два: только он дарит любимцам умопомрачительные по красоте и ценам букеты. Букет от Автандила узнает каждый. Но похоже, что он не входит ни в какую клаку и вписывается в жизнь Большого как индивидуал.

Большой был, есть и будет… Но страсти в его клаке сегодня – буря в стакане воды по сравнению с жизнью «сыров» Лемешева, Козловского, Плисецкой. И клака – это очевидно – переживает кризис. Но это рассуждения вообще. А в частности – это всегда человеческая жизнь. И в нашей истории – жизнь и судьба X, Y, Z и Игоря Пальчицкого. Не жалеет ли он, скажем, о том, что «сырная» жизнь переехала собственную?

Игорь Пальчицкий: Я не так уж страдаю от отсутствия этой самой личной жизни. Грущу по прошлой. Но скажу вам вот что: когда я приезжаю на Запад к своим театральным друзьям и рассказываю, что я видел, с кем знаком… Богатые люди из свободного мира не видели и половины того, что видел я. Ну, например, я четыре раза слушал «Норму» с Монтсеррат Кабалье. Я видел спектакли с Марго Фонтейн, первый приезд Гранд-опера, первые легендарные гастроли в Москве Ла Скала. С тех самых пор я дружу с Коссотой. Я могу показать фотографию, где я под руку с Марией Каллас (!!!). Не думайте, что это монтаж. Это подлинник. Американцы из клуба поклонников Марии Каллас умоляли продать ее за пятьсот долларов. Я сказал им: «Я ее никогда не продам. Она со мной в гроб уйдет».

Ну что тут скажешь?

Тех, кто считает, что публика – дура, а зритель – болван, просим не беспокоиться. Потому как г-н Шекспир был прав: весь мир – театр, а люди в нем – актеры. Особенно те, кого принято называть простым зрителем. Но не такой уж он простак.

А вообще, что такое зритель? Странная, бесполая, безвозрастная масса? Ну уж нет!.. Эта самая масса под воздействием искусства, если захочет, может:

– помочь артисту;

– выставить его полным идиотом;

– да и вообще сорвать спектакль.

Поэтому каждый артист, выходящий на сцену, на подсознательном уровне готов к схватке. К схватке со зрителем. С ним, как в метро, надо помнить строгое объявление:

Осторожно, зритель отрывается!

1

Итак, начнем со зрителя самого непосредственного – детского. Это стихия, которая проявляет себя поодиночке или группой и совершенно не учитывая, прилично это или нет. Или что по этому поводу скажут мама или училка.

Здесь рекордсмен – легенда подмостков, «Аленький цветочек» Аксакова в Театре имени Пушкина, его играют 70 лет. Почему-то именно этим детским спектаклем в свое время открывали бывший театр Таирова. Итак, финал первого акта. Аленушка просит Чудище, что таится от нее в кущах:

– Хочу увидеть тебя. Хочу узнать, какой ты.

– Не проси об этом. Что угодно исполню, но не это.

– Почему же?

– Страшен я, безобразен.

Но девушка не унимается:

– Не испугаюсь я. Если ты стар человек, будешь мне дедушкой. Если середович – то будешь дядюшкой. А если молодец, будешь мне братцем названым.

Зал напряжен.

– Так и быть, Аленушка, смотри же и прощай.

В этот момент истошный крик всего зала: «Не на-до!!!»

А вот «Аленький» из XXI века – в театре Терезы Дуровой. Современные дети не кричат от ужаса, а несколько разочарованы… «А почему он не такой страшный?»

2

А вот другой долгожитель – «Малыш и Карлсон, который живет на крыше». Его в Театре сатиры играют чуть ли не 50 лет. Нет даже сомнения, что дети всегда на стороне Малыша и его прожорливого друга с пропеллером на спине. Одобрение выражают, как на футбольном матче – криком, свистом, аплодисментами. Но как только появляется домомучительница фрекен Бок… Вся ненависть к педагогике вымещается на бедной женщине. Правда, она тоже хороша, за что однажды крупно пострадала. В сцене воспитания Малыша, когда фрекен Бок попыталась влепить ему подзатыльник, сверху раздалось: «Сука, детей бить нельзя!» Голос был отчетливый и громкий. Артисты даже растерялись. Впрочем, сие литературное слово – слабая невинность по сравнению с тем, как реагируют на спектакль взрослые.

Театр «Сфера». Спектакль «Два клена». Артист Александр Малов, голос которого входил в пятерку лучших рекламных голосов России, играл Бабу-Ягу, и он мне рассказывал:

– Обычно было так: когда я выходил творить гадости, первые ряды – а там обычно сидят маленькие – протестовали. Кричали: «Не надо! Уйди, Баба-Яга! Замолчи, проклятая бабка!..» Зато старшие только подначивали: «Давай, Яга, давай!»

И вот на одном из спектаклей Малов – Яга полз по сцене рубить клен, и одна девочка, сильно взволнованная предстоящим истреблением насаждений, подбежала вплотную к сцене и врезала артисту по голове подарком. Подарок рассыпался, но артист не растерялся – он выбрал самую хорошую конфетку «Мишка на Севере», остальные кинул в зал. Что тут началось! Но этим дело не кончилось. Артист Малов не предполагал, что это было только первое препятствие на его пути.

В следующей сцене работница Василиса обратилась к Бабе-Яге, указав на клены:

– Скажи, старуха, это дети? (В сказке дети были заколдованы в клены.)

– Да нет, это клены, – отвечает Баба-Яга.

Публика в ответ орет: «Дети!» Баба-Яга топает ногой: «А я говорю, клены». «Дети, дети, дети!!!» – не унимается зал. Зал завелся, раскочегарился, на сцену полетели пока еще нетяжелые предметы. Переорать детей в этом случае, знают все артисты, невозможно. Малов уловил момент, поднял руку и сделал вид, что согласился, мол, не клены это, не клены… И тут же через паузу, указывая в темный зал, говорит:

– А тебя после спектакля я обожду.

И тут наступает гробовая тишина.

Александр Малов:

– Это у меня родилось мгновенно. Такое придумать невозможно заранее, чтобы каждый подумал, что именно его Баба-Яга будет ждать после спектакля.

3

Посмотреть со стороны – играть для детей сущая каторга. Кричат, вопят, свистят, комментируют… Более интерактивного зрителя не сыскать. Говорят, когда не просят. А главное – ставят артистов в неловкое положение.