Берег Живых. Наследники Императора - Анна Александровна Сешт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но эти мысли были только бледной тенью, тающей в рассветных лучах её присутствия. Хэфер научился распознавать приход своей жрицы, даже не слыша её поступи. Так и сегодня, когда царевич ощутил особенный привкус её энергии, он невольно улыбнулся и закрыл глаза. Внутри разливалось удивительное тепло, на некоторое время притупившее острую тревогу, страх перед вероятным будущим, тяжесть осознания. Хэфер опустил руку с зажатой в ней стрелой. Памятуя об уговоре, он по-прежнему не оборачивался, хотя сегодня более чем когда-либо нуждался в некоем осязаемом подтверждении её присутствия.
– Прекрасного утра, царевич, – тихо пожелала жрица.
Ему так хотелось, чтобы она коснулась его сердца звучанием его имени. Все в общине уже давно звали его по имени, но она точно намеренно держала дистанцию… Вернее то, что ещё оставалось от этой дистанции.
– Прекрасного утра, жрица, – ответил Хэфер. Подняв лук так, чтобы она могла видеть, он усмехнулся и добавил: – Видишь, я пытаюсь постепенно стать достойным дара Ануи.
– Ты и был достойным его с самого начала, – возразила она. – Иначе разве Страж Порога привёл бы нас к тебе?
Старый пёс-патриарх вышел откуда-то из-за его спины, лёг неподалёку от царевича и посмотрел на него так, словно по-доброму ухмылялся. Ещё бы, ведь он тоже принял в новой жизни Хэфера самое непосредственное участие – этот зверь был в числе тех, через кого Ануи воплотил свою волю в тот день. Как объяснила жрица, они нашли то, что осталось от наследника Таур-Дуат, именно благодаря вожаку храмовых стражей. Пёс-патриарх был его спасителем в не меньшей степени, чем эта женщина, к которой стремилось его сердце.
Царевич опустился на одно колено, воткнул стрелу в землю и свободной рукой погладил пса по худой спине, ласково и с уважением. Страж благодушно лизнул его пальцы и потёрся головой о ладонь. Хэфер улыбнулся ему, а потом подумал, что и жрица гладила зверя по седеющей шерсти. Задумчиво почёсывая патриарха за ушами, царевич проговорил:
– Помнишь, была такая легенда… о запретной любви жрицы Хэру-Хаэйат и одного вельможи? Им нельзя было видеться, и их вестником стал большой храмовый кот, который доносил до каждого из них касание на своей шерсти до последних своих дней.
– Я не читала…
– Ты, должно быть, гладила стража за несколько минут до того, как он подошёл ко мне. Так что сейчас я почти касаюсь твоей руки… через него, – царевич тихо рассмеялся.
Зверь несколько раз неспешно вильнул хвостом, оценив поэтичное сравнение. А вот жрица, кажется, не оценила и молчала. Хэфер вздохнул и устало повёл плечами, стараясь по-прежнему смотреть перед собой.
– Тебе ведь не было запрещено касаться меня, пока ты исцеляла, – тихо заметил он.
Жрица рассмеялась своим шелестящим смехом.
– Но мы не просто так носим перчатки в присутствии тех, кто далёк от таинств Ануи. Кто из живых пожелает, чтобы до него дотрагивались те, кто готовит мёртвые тела для вечной жизни?
– Меня должно обуять внезапное отвращение? Что ж, оно несколько задержалось и не спешит появляться, – усмехнулся Хэфер, поднимаясь. – Я не знаю твоего имени, но уже знаю, какой храм приготовит мою плоть к путешествию на Западный Берег. И какой бальзамировщик.
– Надеюсь, до этого ещё далеко.
Ему опять вспомнились тела солдат. Мысли снова обратились к Лебайе и к мирному договору, на бережное сохранение которого его отец и дядя положили полжизни, не говоря уже обо всей той крови, которой было оплачено его достижение. Его мнимая смерть могла стать причиной войны. Уже становилась… Нет, Хэфер не мог обсудить это со жрицей, потому что знал, что она скажет ему. Она не поймёт чувства, разрывавшие его, слишком заботясь о сохранности его смертной формы. И потому он произнёс другое:
– Благодаря тебе – да, далеко. Если бы ты только знала, как сложно мне умерить своё нетерпение и подготовиться к грядущему бою с врагами моего трона. Глупо будет потерять жизнь сразу же после того, как она была дарована. Но однажды… – он нежно улыбнулся, – однажды и мой срок придёт… и тогда я вернусь к твоим рукам, и ты сохранишь память обо мне на века.
– Нет, я… я не хочу об этом… – прошептала жрица испуганно.
– Ты откажешь мне? – с грустью спросил Хэфер.
– Ты не совсем понимаешь, о чём говоришь.
– Такова моя воля.
– Никто в Таур-Дуат не нарушает приказ Эмхет, если только исполнить его в их силах.
– В данном случае это скорее просьба, – уже мягче объяснил Хэфер. – Когда я думаю о том, что именно ты сохранишь память о моей жизни, мне становится спокойнее. Просто поверь: это так.
– Ты не представляешь себе, как велика моя благодарность за твоё бесценное доверие… Но что если исполнить твою просьбу окажется просто не в моих силах? – спросила она печально. – К тому же я всей душой надеюсь, что ты переживёшь меня на много… на очень много лет, мой царевич.
– Ну, это вряд ли, – рассмеялся Хэфер. – Мне кажется, не так уж много лет нас разделяет. И это моё воплощение несколько… подпорчено моими врагами, а на твоей стороне – твоё целительское искусство.
Жрица молчала. Он понял, что по каким-то причинам то, о чём он говорил, было ей очень тяжело. Хэфер постарался исправить впечатление, тем более что говорить с ней хотел не только о своей смерти и о своей просьбе на будущее.
– Во время одной из наших самых первых бесед ты сказала, что хочешь, чтобы я возвращался сюда. Я тоже очень хочу возвращаться сюда снова и снова, как бы далеко ни увёл меня мой путь. Ваш храм стал мне домом.
– Я буду рада тебе здесь всегда, – просто ответила жрица.
От этих слов ему стало теплее.
– Так вам не запрещено касаться живых, если речь не идёт об исцелении? – спросил он будто между прочим.
– Нет, но… Тебе ведь известно отношение к нам. Почтение и страх, уважение и… ну что уж, некоторое отвращение. Согласно божественному Закону кощунственно осквернять тело, благословлённое дыханием Ануи. А нам ведь приходится рассекать форму, лепить её по-новому, чтобы подготовить к вечности. По сути, мы «оскверняем, чтобы освятить», – она процитировала знакомый Хэферу древний трактат о жрецах Ануи. –
