Берег Живых. Наследники Императора - Анна Александровна Сешт

– Хорошо, – кивнул воин и замолчал.

Анирет подумала о том, что Мейе, наверное, и правда было непросто разговорить Нэбмераи, даже пустив в ход всё своё знаменитое обаяние. Но отчего-то в молчании своего спутника царевна начинала находить что-то скорее умиротворяющее, чем раздражающее.

– Я всё думаю о словах того воина, предавшего твоего брата, – вдруг сказал Нэбмераи. – О том, что тебе лучше не возвращаться в Апет-Сут… о том, что многие боятся твоего возрастающего влияния.

– Я тоже, – вздохнула царевна, вспоминая Паваха.

Как тяжело было поверить в его предательство! И как всё было… запутанно. Верховный Жрец Джети говорил, что не во всём случившемся был повинен Павах, и что Боги возложили на бывшего телохранителя тяжёлое бремя. Но царевна всё равно не могла найти в себе силы говорить с ним как раньше. По его вине Хэфер погиб и остался непогребённым… Одна эта мысль наполняла её обжигающим холодом.

– Он, к слову, влюблён в тебя.

Девушка резко покачала головой.

– Это совершенно неважно.

– Я бы хотел поговорить с ним… как подобает, – продолжал Нэбмераи, и ей стало не по себе от того, как вдруг сверкнули его глаза. – Но я нужнее тебе там, куда мы направляемся. К тому же в Обители его уста вскоре откроются.

– Его будут пытать? – упавшим голосом спросила Анирет.

– Зачем? Богиня умеет прозревать в суть сердца. Он сам всё откроет… Главное, чтобы не слишком поздно.

– Почему должно быть поздно?

– Потому что те, кто стоит за ним, уже сделали не один шаг.

Конечно, не все вельможные роды готовы были поддержать Хэфера, сына жрицы Каис. Но кто мог зайти так далеко, чтобы по-настоящему навредить ему! Мысль о том, что Павах служил кому-то из королевства Данваэннон, пугала. И как, а главное, почему, Павах решился пойти на такое? Ведь они с Хэфером были друзьями…

– Я выслежу твоих врагов, – сказал Нэбмераи, – как бы близко от тебя они ни скрывались…

Да, он сказал именно так – «близко» – и Анирет похолодела. Сколько безумных, безликих мыслей успело пронестись в её разуме, но ни за одну она не решилась ухватиться. К счастью, Нэбмераи не стал озвучивать её страхи.

– Расскажи мне о местах, где тебе доводилось бывать, – мягко попросил он, почувствовав её напряжение. – А я расскажу тебе, как один очень самонадеянный мальчишка получил свои первые шрамы сразу после войны. Гарнизон эльфов, видишь ли, располагался тогда слишком близко от наших границ – так ему казалось…

Глава 17

4-й месяц Сезона Всходов

Окна покоев Владыки выходили в сад. Там, за волнующимися от лёгкого ветра тончайшими занавесями, беззаботно щебетали птицы и в воздухе разливались запахи цветов и плодов. Сердце великой Империи рэмеи было надёжно защищено от любой угрозы, и война отсюда казалась лишь далёкой зыбкой тенью прошлого. Таковой она пока и оставалась, и нельзя было допустить, чтобы тень обрела плоть.

Коротко вздохнув, Хатепер отвернулся от окна и посмотрел на брата. Император сидел у стола, инкрустированного голубым и бирюзовым перламутром. Подперев кулаком лицо, Владыка изучал разложенные перед ним карты, отчёты и письма. Без своего традиционного драгоценного убора он казался старше. Несмотря на то, что Сила Ваэссира поддерживала его тело, годы взяли у него больше, чем у Хатепера. Побелевшие ещё много лет назад волосы сейчас не были скрыты под клафтом[34], а плечи, не украшенные широким золотым ожерельем, казалось, поникли сильнее. Морщины, пересекавшие лоб Императора, когда он хмурился, и тревожные складки у губ стали глубже. Сейчас они были наедине, и в масках, используемых при народе, не было нужды. Хатепер знал своего брата близко, как никто другой понимал его мысли и тревоги – насколько вообще возможно было понимать того, кто провёл на божественном троне больше половины жизни, того, чей образ мыслей уже слишком отличался от образа мыслей смертных. Секенэф справился с потерей, как сумел, и продолжал оставаться светочем и опорой своего народа. Немногие знали, какой ценой… Подобно древнему храму, сохранявшему своё величие, но оставленному жрецами, он понемногу, по песчинкам рассыпа́лся.

Хатепер помнил о том, что Императоры далеко не всегда проживали срок, обычный для рэмеи. Энергия Первого Эмхет давала им больше возможностей, чем кому-либо из живых, но смертная форма имела свои пределы. Жизнь некоторых Владык в истории была блистательной и краткой, как падающая звезда. Кто-то из тех, кто мало прибегал к Силе Ваэссира, не являя миру чудес, даруемых ею, доживал свой век до конца, а иногда и продлевал свои годы энергией предка, вместо того чтобы направлять её на свершения, достойные рода Эмхет. Секенэф был из тех, кто балансировал на середине. Он не щадил себя, но и не пережигал. На своём веку ему пришлось совершить немало того, за что легенды называли Владык живыми Божествами. Как и его предшественники, он был живым бьющимся сердцем своей земли, чувствовал и беды её, и радости, неуловимую для других пульсацию её жизни. Но без крайней нужды он давно уже не прибегал к своей Силе… до недавнего времени, когда она потребовалась ему – просто, чтобы выжить и не впасть в безумие.

Да, Хатепер знал, какую цену его брат платил за своё могущество, за недоступную другим божественную мудрость, к источнику которой он мог припасть подобно величайшим из жрецов. Власть всегда шла рука об руку с ответственностью. То, что Владыка жил для своей страны, жил её жизнью, не было лишь красивой метафорой из легенд. По крайней мере, для истинных Владык Таур-Дуат это было правдой, хоть история знавала и тех, кто был не вполне достоин своего высокого титула. Император не имел права ни на горе, ни на слабость, и помнил об этом. Но сколько лет жизни забрали у Секенэфа его потери, дипломат боялся даже подумать.

– Справедливости ради хочу заметить: ты не можешь винить его в том, что он не следует твоему приказу, – мягко заметил Хатепер, отвечая на последние слова Императора. – Обстоятельства в корне изменились.

– Я и не виню его, – Секенэф со вздохом покачал головой, отодвигая последнее письмо Нэбвена. – Ренэф молод, и в нём кипит ярость, сейчас вполне обоснованная. К тому же…

Их взгляды встретились, и привычно братья точно обменялись мыслями – такое общение было намного глубже, чем могли передать любые слова.

– К тому же наш враг прекрасно понимает, что отступи мы после такого, это будет означать слабость, – продолжал Владыка. – Но ты сам понимаешь, что будет, если я направлю войска в Лебайю. А сотня воинов не