Большие Надежды (СИ) - Оськина Варвара

Неожиданно новый пинок вынудил почти потухший светильник улететь чуть дальше обычного. Его зелёные отблески мазнули по стенам, а потом их поглотила кромешная темнота. Артур сделал ещё несколько осторожных шагов и понял, что окружавший их коридор исчез. Он оборвался чем-то вроде небольшой комнаты, которая почему-то поглощала в себе любое эхо. Замечательно. Ступив наугад вбок, Хант ощутил, как царапнул по камням доспех на плече, а потом осторожно опустил Флор рядом с сухой и почему-то тёплой стеной. Видимо, рядом находился один из работавших сейчас на износ генераторов, которые питали сетку Щита. И Артур не был уверен, что это соседство так уж для них хорошо, но додумать не дал раздавшийся кашель.

– Нам нужен ещё свет, – пробормотал он, когда Флор затихла. На самом деле, хотелось выругаться, но вместо этого Артур поджал губы и достал два новых хемосветильника. Оставалось ещё три, и он очень надеялся, что им этого хватит…

Видимо, Флор подумала о чём-то подобном, потому что вдруг остановила его руку, и Артур услышал:

– Не надо. Нам ещё выбираться отсюда. – Её голос звучал тихо, но вполне уверенно, что внушало осторожную надежду. Однако очередная пустая жертвенность снова разбередила затихшее внутри раздражение.

– Я сам решу, – огрызнулся Хант, а в следующий миг со всей силы сжал ладонь, где жалобно хрустнула пара ламп. Их ярко-зелёное излучение резануло по непривыкшим глазам и выхватило из темноты бледное лицо Флор, которое всё было в кровавых разводах. О, Господи…

Артур нахмурился, придвинулся ближе и дотронулся до одного из потёков. Тот оказался неожиданно липким, оставив на пальцах тонкую плёнку. Кровь, очевидно, свернулась, но кто знал, не начнётся ли всё по новой, если Флор опять решит поиграться с бессмертием. Так что, усевшись напротив, Артур деловито достал ёмкость с полимерной водой, зачем-то оглянулся в поисках тряпки, а потом уставился на тёмное платье. Портить его отчаянно не хотелось, но выбора, кажется, не было.

– Можно? – спросил Хант и неловко подцепил подол покрытой пылью юбки. Так себе тряпка, но лучше, чем ничего. – Надо стереть засохшую кровь, чтобы понять, есть ли ещё где-то очаг…

– Оно тебе определённо не нравится, – перебила Флор с сиплым смешком, и Артур нахмурился.

Да, он был не в восторге от своей же несдержанности в Оранжерее, но сделанного не изменить, и тёплое ощущение чужой кожи под пальцами, её аромат – теперь всегда будут жить в его голове. И нет, ему нравилось это платье. Уж точно оно было лучше непонятного облака, которое постоянно напяливала на себя Лина в попытке создать ореол загадочности. Даже смешно. Какие могут быть тайны, если он знал её едва ли не до самых костей? С Флор же всё было иначе. Она не старалась ни поразить, ни удивить. Наверное, ей даже не приходило подобное в голову. Однако всей своей простотой и открытостью она иногда ставила Артура в настоящий тупик из своих поступков, решений и выборов, в первопричинах которых он так хотел разобраться. Да. Флоранс Мэй была пока нерешённой задачей. И что-то подсказывало, всех ответов он никогда не найдёт.

Но вряд ли стоит сейчас объяснять, почему ему не хотелось портить это, в общем-то, обычное платье. А потому особенно красноречиво вздохнув, Артур дёрнул коротко затрещавшую в руках ткань и скупо ответил:

– Нравится.

Послышался новый смешок.

– Долго думал, – хмыкнула Флор, а потом неожиданно зло добавила: – А мне нет. Глупый вычурный мешок.

– Вовсе нет.

– Вовсе да! – возмутилась она, но снова закашлялась, сплюнула в подставленную ткань комок свернувшейся крови и затихла.

Артур молча оторвал ещё один кусок, смочил и принялся оттирать её лицо, пока лампы ещё давали достаточно света. Но чем больше он смывал крови, тем тревожнее становилось. Да, глаза и руки, похоже, были в порядке, но насколько обожжены лёгкие, и каким образом Флор вообще ещё дышит, оставалось загадкой. Видно, она продолжала выживать исключительно из собственной вредности и необходимости всех переспорить. С какой-то усталостью Артур подумал, что уже сбился со счёта, в какой раз за один-единственный день злился на эту женщину, но всё же сказал:

– Что творится в твоей голове? Мне просто интересно. Я постоянно пытаюсь угадать, на какое безумство ты снова решишься, но никак не могу. Чёрт тебя дери, ты хоть понимаешь, что едва не погибла?

– Ты тоже, – пробормотала Флор, крутя в пальцах пуговицы с его кителя.

– Я Каратель. Мне не впервой…

– Как и мне, – хохотнула она, и Артур не выдержал.

– Флоранс! Это не повод для гордости или бахвальства.

– Мне было нужно. Я… Я не могу сейчас тебе рассказать, но обещаю, что ты всё узнаешь. Пожалуйста, не сердись.

– Я не сержусь. Я в бешенстве и отчаянии!

– Пожалуйста…

– Что произошло? Кого ты хотела предупредить? Я был в Лаборатории, знаю, что ты нашла. И, Бога ради, прямо сейчас мне бы арестовать тебя за укрывательство очередного «бракованного», но я не хочу… Понимаешь? Не хочу! И не могу. Мне приказали тебя убить. Убить, Флор! Сам Канцлер ждёт, что я принесу ему твою голову, которую он поставит на видное место в назидание мне за непослушание. Господи, Флор! Я рискую карьерой и жизнью в попытке спрятать тебя, а ты делаешь всё, чтобы это испортить. Неужели тот дурак, чей ген ты с таким трепетом искала, важнее твоей собственной жизни? Какого чёрта тебя понесло на эту площадь? Почему не ушла, как только зазвучала сирена? ФЛОР! ЗАЧЕМ ТЫ ТАК ПОСТУПИЛА?! ЗАЧЕМ!

Он понял, что орёт, когда до этого глохнувшее на первых словах эхо вдруг взлетело под невидимый в темноте потолок и многократно отразилось от стен. Оно гремело бесконечным «зачем», словно само хотело спросить и узнать. Словно сам Город пытался задать этот вопрос, и теперь многократно усиливал, чтобы услышать ответ. Но Флор молчала. Она смотрела в пол и нервно кусала пересохшие губы, отчего из груди Артура вырвалось глухое рычание.

Бесполезно. Бессмысленно. Без толку!

Нельзя заставить жить человека, если ему это не нужно. А то, что Флор давным-давно потеряла для себя смысл и интерес, даже чтобы просто дышать, Артур понял ещё в первую встречу. Наверное, потому и выбрал её, чтобы потом без малейшего трепыхания совести уничтожить, как уничтожают культуру в пробирке. Она тоже об этом знала, а потому не сопротивлялась. И раньше он бы только пожал плечами на подобную слабость, но теперьэтонужно было ему.Онхотел для Флор жизни. Какая бы та ни была… И он понимал, что ему нужно всё объяснить, но не знал как. Нести философские речи о смысле, долге, совести и душевных потребностях считалось уделом Суприма или церковников, а Артур Хант умел только спасать. И он спасал. Как мог. Но, видимо, этого было всё-таки мало, чтобы Флор оценила и поняла, как она ему чертовски нужна. А потому, сжав в руках ткань, отчего та жалобно скрипнула, Артур прикрыл глаза и попробовал успокоиться.

– Ладно. Бог с ними, с твоими тайнами. Не уверен, что хочу о них знать, потому что тогда мне в пору самому шагать на эшафот. – Он невесело хохотнул и покачал головой. – Но, Флор, я не смогу быть всё время рядом. Однажды может настать тот момент, когда я не успею, и тогда…

Артур прервался. Он медленно выдохнул и вдруг замер от неожиданности, когда холодными пальцами Флор коснулась его лица и вынудила на неё посмотреть. Их взгляды встретились всего лишь на миг, прежде чем она подалась вперёд и прижалась своими губами к его. И это был даже не поцелуй, нет. Всего лишь знак, что слов, похоже, на сегодня достаточно. Она поняла и просит прощения, однако Артур всё-таки прошептал:

– Я не знаю зачем, не представляю почему и как… Но ты нужна Городу. Раз за разом он приводит меня и…

– А тебе? – едва слышно спросила Флор, а потом подняла на Артура взгляд. И даже в этой зеленоватой тьме её глаза показались удивительно синими, либо то было всего лишь воображение. Однако, глядя в них, Хант тихо ответил:

– А я и есть Город.

Воцарилась зыбкая тишина, пока Флор словно что-то вычитывала в его взгляде, но затем она улыбнулась и, отстранившись, устало опёрлась на стену.