Валютчики - Юрий Иванов-Милюхин

В тот вечер выбраться на набережную тоже не удалось. Хлынул сильный дождь. Когда он закончился, я подумал, что успею только к шапочному разбору. Не пошел. На другой день Саша с Ядвигой объявились снова. Привели двоих человек из концертного состава. Я исполнил обет, обменял им доллары по самому высокому курсу. Александр опять оказался в приподнятом настроении, со мной обращался как со старым приятелем. Мы обнимались, целовались под недовольными взглядами Ядвиги. Я охамел, умудрившись пообжиматься и с Поплавской. Вдруг увидел в них обычных людей, без звездных комплексов. Помнится, когда приезжала Аллегрова, ее возили по городу одну в громадном автобусе. На перекрестке мы встретились взглядами. Я благодарно улыбнулся, она равнодушно отвернулась. Наверное, забыла, что Земля круглая. Вскоре обратился к ней спиной и ее протеже Игорь Крутой.

После необычной встречи настроение испортилось. Люди творческие голодают, их не выпускают на сцены, не показывают по телевидению. Таланты заменили борзотой. Мурло на мурле с отшибленными голосами, ведущие себя на сцене законодателями новых направлений. Срывающие баснословные гонорары за концерты для с оттоптанными ушами новых русских, для неизвестно из каких скотных дворов выдравшихся политиков. А имеющие голоса и тот самый талант принялись обивать пороги зачуханных закусочных в надежде заработать на кусок хлеба. Владимир Ивашов, этот способище, подался в прорабы. Умер, сочтя за унижение просьбы о помощи у возникших из ничего сильных мира сего. Кто его защитил? И кто защитит других, не из толпы? Кто руководит страной? Кому ни лень! В России власть всегда валялась под ногами. Под пленочкой надуманной державности, под коростой этой, личинка беспомощная. Голенькая гусеничка, не представляющая КТО ВИНОВАТ? и ЧТО ДЕЛАТЬ? Способная лишь упиваться собственным величием, да срать под себя.

А зачем представлять, когда в любой задрипанной книжонке всяк пожелавший найдет ответ: разделяй и властвуй. С татаро — монгольского ига идет раздвоение личности. Дамокловым мечом висит над нами стыд за испытанные, ставшие сладкими и потребными, навечно привившиеся угнетения, не давая возможности оглядеться и взяться за работу над собой.

Пример не восьмисотлетней давности, свежий. Товарищ на телевидении оператором вертелся. Полуармянин, полурусский. Как всегда, мать кацапка.

— Не могу, — жаловался. На лицо армянское смотреть тошно. — Не знаю, куда себя девать.

— Что такое? — интересовался с сочувствием.

— Раздвоение личности. Не выберу, к какому берегу прибиться. То я армянин мыслями и телом. То русский. Пойду в церковь, приму православную веру. Там, как Бог на душу положит.

Сходил, принял, армянский человек с русской душой. Теперь из собора православного днями не вылезает.

Да территории расслабухи добавили. Куда взгляд ни кинь, кругом русское. Вот что оставило после себя трижды проклятое узколобое, узкоглазое иго. В современной Монголии с тогдашними сателлитами степным ветрам задержаться не на чем ДО СИХ ПОР. Русь превратилась в Россию. Существительные русичи в прилагательных русских. Слава Богу, что Природа не наделила африканцев агрессивным характером, задержав в развитии на уровне вечных детей. Иначе люди снова взялись бы за каменные орудия.

В подъезде объявлялись очередные охотники за легкой добычей. Один фактор сдерживал отморозков от расправы. Напротив дома находился перешедший в частные руки супермаркет с продовольственным уклоном. Возле задней двери ошивался охранник с пистолетом в кобуре. С высоких ступенек черного хода открывался хороший вид на застекленные лестничные переходы в нашем панельном доме. Не единожды замечал, как грабители с пушками за брючными ремнями не решались ввязываться в драку. Что не уступлю и рваного рубля, наверное, были наслышаны. Но приходит момент, когда понимаешь, что добром закончиться возня не может. В детстве, в молодости я ощущал ангела — хранителя, что ли. Однажды пацаном сорвался с подножек товарного поезда. Хотелось из ремесленного в другом городе училища попасть домой поскорее. Левые нога с рукой легли на рельс. Тепловоз набрал достаточную скорость. Сквозь боль от падения лицом и грудью о щебенку я увидел, как накатывается блестящее колесо на подошву ботинка. Это продолжалось долго, словно в замедленном кино. Я успел убрать с рельсы и ногу, и руку. Над головой прогрохотал вагон. Затем весь поезд. Бежавший за мной стрелок — охранник с винтовкой приближаться не стал.

В восемнадцать лет, когда окончил курсы шоферов, мне доверили бензовоз. Права вручили сразу за днем рождения. Однажды вез солярку на колхозную усадьбу по ведущей на окраину городской улице. Декабрь. Дорога укатана до блеска. За стеклом мороз, в кабине «Урала» тепло. Зарплату домой приносил. До этой работы на двоих с воспитывавшей меня бабушкой — матерью доход был ноль без палочки. Садом кормились. Впереди нарисовалась двадцать первая «Волга». Посигналил, реакции никакой. Включил поворот, надавил на акселератор и попер на обгон. «Волга» вильнула в мою сторону. Потом оказалось, объезжала колдобину. Что оставалось делать! Или груженым под горловину «Урал — ЗиСом» давить легковушку вместе с пассажирами, или самому лететь в кювет на обочине. В этом месте шоссе над землей поднималось метра на три. Ударил по тормозам, бензовоз заскользил быстрее. Пришел в себя в смятой в гармошку кабине, придавленный рулевой колонкой и стоявшим на полу комбайновским аккумулятором с искрами от клемм во все стороны. Из трехтонной цистерны хлестала солярка, из бензобака булькал бензин. Смесь начинала просачиваться под меня. Дернулся еще раз. Бесполезно. Испугался не очень. Восемнадцать лет, весной в армию. По стеклам кабины ударили ломиком. Выручил шофер рейсового автобуса. Он же сорвал с аккумулятора клеммы. Собрались привыкшие ко всему горожане.

— Минут пять, как на этом месте играли дети, — всплескивали руками не осознавшие хрущевской оттепели, с окончания войны худосочные бабы. — Подавил бы, как пить дать.

— Не подавил, так сгорели бы…

И подобных случаев наберется достаточно. Испытать шоферскую судьбу до конца не пришлось. Как позднее забубенную жизнь алкоголика. Хотя, как знать, жизнь не кончилась.

Не откладывая и не оглядываясь, назначил днем ухода день проплаты. С таким решением вышел на работу. Не успел занять пригретое место, как подвалил под два метра правая рука бригадира. Натужно сопя, Вещий опустил пухлую длань на уровень моей груди. Не ощутив прикосновения баксов, уставился вопросительным взглядом.

— Желаю побеседовать с бригадиром, — приподнял я подбородок.

— Хоть с Господом Богом. Отстегни положенное, и сочиняй на здоровье.

— Бригадиру и передам, — отрезал я.

Вещий окинул с ног до головы. Бросив руку вниз, с раздражением произнес:

— Так и доложим, писатель отказался платить.

Громадная фигура закачалась по направлению ко входу в рынок. От трамвая за диалогом наблюдал прибазарный пьяница, копия полунинского асисяя. Узрев, что разборки не получилось, сосредоточился на толпе, отлавливая родственные души. Я отвернулся. Первый шаг сделан. Несколько месяцев назад переместились в мир иной отец Призрака, за ним Иван Михайлович, шестидесятипятилетний меняла на подхвате. Один во время застолья от кровоизлияния в мозг, второй от остановки сердца посреди улицы с карманами, набитыми рублями и баксами. Папен сделал предположение, что в морг бедолага попал без копейки за душой. После ухода с базара услышу, что Меченый, с объявления приватизации сколотивший группу подобных себе и ставший во главе ее, умрет от передозировки наркотиками. Его считали самым разумным из ваучеристов, из валютчиков. Он сумел сбить состояние, объездил мир. Его приковывали наручниками к батареям отопления, наставляли пушки в лоб. Только сейчас выяснилось, что не переставал употреблять наркотики. Выходит, не было никогда железных людей. И вообще, ничто не вечно под луной.

— Писатель, не понял твоего выпада. Посчитал себя умнее других?

Призрак зашумел еще от ворот. Не армия, даже не дисбат, не говоря о лагерях с тюрьмами. Каждое движение должно быть известно, любое отклонение пресечено. Хотя, на первый взгляд, всякий волен поступать как вздумается.

— Разве твой зам не сказал?

— Насрать, что ты ему нагородил, — налился бордовостью бригадир. При нехилой комплекции кровь ударяла в голову мгновенно. — Баксы отстегивай, если не хочешь нажить неприятностей.

— Я решил побеседовать с начальником уголовки.

Надо было посмотреть на реакцию подчиненных. Если существует круговая порука, то без помощи не выдерешься. Но Лесовик со Склифом слиняли без проблем. Правда, они вели себя разумно, а я человек пишущий.

— Баксы давай. Или дергай, чтобы духом не пахло, — завелся Призрак. Встряхнул отяжеленными лишними килограммами плечами. — Не понял?