Корабли на суше не живут - Артуро Перес-Реверте

— Снайпер, — сказала я, садясь.

Инспектор поднял брови, дивясь лаконизму этого вступления. Сумку — а сумки у меня всегда большие, кожаные — я повесила на спинку стула, английский непромокаемый плащ расстегнула.

— И что со Снайпером?

— Желаю знать, где он.

Инспектор расхохотался в присущем ему стиле — весело и благодушно.

— А-а, ну как узнаешь, не забудь мне сказать. — Еще колыхаясь от смеха, он взглянул на меня иронически. — И мы прямиком направимся к Лоренсо Бискарруэсу. Настучим и озолотимся. Он обещал огромные деньги за любые сведения о Снайпере.

— Хочешь сказать, что не знаешь, где он может быть?

— Выражаясь точнее и с подобающей моей профессии строгостью терминов — не имею ни малейшего представления.

— И у полиции ничего против него нет?

— Ничего, насколько мне известно. Потому что полиция — это я. И мои подчиненные.

— И даже по делу Даниэля?

— Ни по этому, ни по какому другому. История наделала много шума оттого только, что шмякнулся сын Лоренцо Бискарруэса. Хотя до него были и другие.

— Римское право учит нас, — возразила я, — что тот, кто является причиной причины, и есть причина причиненного зла…

Пачон прищелкнул языком, давая понять, что до этого юридического постулата, как и до всех прочих, ему мало дела.

— Мы из кожи вон лезли, ища, на чем бы его прихватить. Особенно после этой истории… Нетрудно представить, как прессовал нас папаша… Но — ничего. Ответственность Снайпера — более чем относительная. А с точки зрения юридической ее не существует вовсе. Он сам не действует и даже рядом не стоит. Указывает цели, а тут уж каждый — на свой страх и риск. Более того — и это происходит безлично, не впрямую. Социальные сети — большое подспорье в таких делах.

— А что папаша Бискарруэс? Он-то как себя ведет?

— Никаких публичных заявлений не делает. Как, впрочем, и всегда. Всем известно, что у него хватит возможностей расквитаться с тем, кого он винит в гибели сына. Над свежей могилой поклялся отомстить и от намерения своего не отступит… Но вопрос открыт. И мы не знаем, как он закроется, чем накроется.

— Тем более что Снайпера нет в Испании.

— Да, говорят… — Инспектор воззрился на меня с интересом, оценивая степень моей осведомленности. — Но на самом деле точно никто ничего не знает.

— Я видела кое-что в Интернете… Этот самый мост через Темзу. Или другой — Метлак в Веракрусе. Несколько месяцев назад.

— Может быть, — подтвердил он после краткого раздумья. — Десятки сопляков ставят жизнь на кон, а один разбивается всмятку, слетев с крыши… Вдохновителем принято считать Снайпера, но доказать никто ничего не может. Неизвестно даже, будет он там или нет. Но это не важно. Разносится весть, что это его инициатива, и все бегут. Наперегонки.

Я вспомнила кадры из Веракруса: совсем еще зеленые юнцы снимают друг друга на видео, очень медленно продвигаются по узкому карнизу, прижимаясь к бетонной стене моста. Поливают ее краской из баллончиков и не могут хотя бы чуточку отстраниться от нее, потому что одно неверное движение — и они ухнут в бездну. Райтеры со всей Мексики скопом откликнулись на призыв Снайпера высказаться против гибельного насилия, к которому приводит наркоторговля.

— А что в Португалии?

Пачон, чуть улыбнувшись, взглянул на свои руки.

— Кое-кто божится, что он укрылся там, когда Бискарруэс назначил награду за его голову. Опять же — доказательств нет. И дело это меня не касается. — Тут он поднял голову и послал мне взгляд сообщника. — …Я так понимаю, ты имеешь в виду последние события в Лиссабоне?

— Вот именно. Фонд Сарамаго и прочее… Месяца два назад.

Он почесал нос, не сгоняя с лица благодушной улыбки. Точно такая же играла на его губах, когда он задерживал райтеров на станции Аточе, узнавая их с первого взгляда, что, в общем, труда не составляло: все они были с рюкзаками и вертели головой, выискивая, где бы оставить граффити. Впрочем, узнавали и они его. Эй, такой-то, кричал он им, я инспектор Пачон, и ты спекся. Жду тебя завтра в десять в комиссариате. И в назначенный час они неизменно оказывались в полиции. Минута в минуту. Безропотно приемля свой скорбный жребий. В альбомах, лежавших у него на столе, и в компьютере у Пачона хранились сотни фотографий, а на них — сотни образцов почерка и стиля. И поднаторев за столько лет, он научился безошибочно определять авторов граффити, даже если они не подписывались или меняли тэг. Это дело рук Почо из Аларкона. А это — U47, работающего в манере Почо. И тому подобное.

— В Лиссабоне они устроили то, что называется jam, — общую сходку и тусовку райтеров. По слухам, затея Снайпера, якобы он сам появился и лично все организовывал. Все — значит, эту бомбежку. Обошлось, слава богу, без жертв. Я связывался с португальскими коллегами, думал, сообщат что-нибудь интересное, но все было как обычно: Снайпер у всех на устах, но толком никто ничего не говорит… Райтер, понимаешь ли, он вроде пиромана: должен обязательно находиться где-нибудь неподалеку, насладиться тем, что сделал. Но Снайпер и здесь наособицу: никогда не ходит проторенными путями. Не угадаешь, что он выкинет в следующий раз.

— Сможешь связать меня с кем-нибудь в Лиссабоне?

— Да, если нужно, у меня там приятель. Вероятно, от него узнаешь побольше. Зовут Каэтано Диниш. Генеральный Директор Всемирного Центра Борьбы С Самыми Зловредными Граффити… Или иначе — начальник отдела охраны культурного наследия.

— Полицейский?

— Чиновник высокого ранга.

— Годится.

— Тогда записывай.

Я записала имя португальца, а Пачон пообещал укатать мне дорожку — позвонить и предупредить.

— А ты сам как считаешь — Снайпер может скрываться в Португалии?

— Может. Или мог. Две лиссабонские вонючки — так называемые Сестры — сообщили, что виделись с ним на акции у Фонда Сарамаго. И потом еще раз.

Я кивнула. Мне было известно, кто такие Сестры. Они с большим успехом выставлялись в крупнейших галереях. И в Интернете ссылки на них встречались на каждом шагу. Им посчастливилось пробиться, и они были теперь уже на полдороге к легальному искусству и арт-рынку, который с каждым днем взирал на них все благосклонней. При этом девушки не приспосабливались и не кривили душой для придания себе весу и значительности.

— А с чего это вдруг такой жгучий интерес к Снайперу? — осведомился Пачон.

— Готовлю книгу о граффити.

— А-а.

Он окинул мечтательным взглядом каталожный шкаф, стоявший у стены напротив росписи. На нем как бы в виде трофеев выстроились штук шесть классических аэрозолей — «Титан», «Фелтон», «Новелти». Все — использованные и перепачканные краской. Пачон — своего рода охотник за скальпами. И эта работа ему по душе. Весьма.