Капитальный ремонт - Леонид Соболев

Морозов посмотрел на него, как молодой бычок, набежавший на канаву: недоумевая и даже наклонив слегка набок голову.

- Чеканить надо, сырость внутрь пойдет, - ответил он с разбегу.

Ливитин пососал со вкусом ложечку и собрался продолжить этот спокойный технический разговор, но Греве опять вернулся к оборванной Ливитиным теме.

- А я никакой трагедии не вижу, - объявил он авторитетно. - Антагонизм штабов и флота - явление естественное: снизу всегда кажется, что кто-то наверху чего-то недодумал, в чем-то запутался, это еще в "Войне и мире" верно схвачено. Помните? "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт..." Важно не это. Важен именно тот дух личного состава, о котором Ливи упомянул. И ронять этот дух такими паническими разговорами, как ваши, не следует. Русский флот, - Греве выпрямился на стуле, - русский флот в самые тяжелые минуты умел с честью выносить и бой... и ошибки организации. Поздно сейчас заниматься критиканством, Петр Ильич, поздно и бесполезно! Да и не так все мрачно обстоит, как вам кажется... Тот же Бошнаков только что вернулся с адмиралом из Ревеля, послушайте, что он говорит о крейсерах и о минной дивизии. Это у нас на линкорах возможны такие речи, как ваша, там вас не слушали бы так благодушно, как Николай Петрович. Какой подъем! Если у нас матросы грузят, как черти, и сами идут с Ливитиным на мачту, то там матросы охотниками просятся на заградители, обступили Бошнакова, качали, спрашивали, скоро ли война... Бригада крейсеров буквально в бой рвется...

- Где тонко, там и рвется, - вставил Морозов мрачно.

- Неостроумно... и, извините, глупо! - вспыхнул Греве.

Бошнаков действительно рассказывал что-то вроде. И Греве тоже был по-своему прав. Еще не разлилась по России волна патриотических манифестаций, которыми люди спасали себя от ясной оценки внезапно вставшей над ними войны, пряча, как страусы, голову в тень национальных флагов, - и дух флота еще нечем было измерять. "Матросы работали, как черти" - это был первый и пока единственный показатель боевого духа. Из рассказов Бошнакова в передаче Греве и в пересказе кого-нибудь третьего, как снежный ком, творилась легенда о рвущихся в бой кораблях, и линкоры утешались, что на крейсерах "прекрасный дух", а крейсера, в свою очередь, кивали на линкоры, где было "настоящее боевое настроение". Впрочем, крейсера (вернее, кают-компании крейсеров) чувствовали себя бодрее: призрак боя на центральной позиции не мог стоять перед ними во весь свой рост так, как он стоял перед офицерами линкоров. Их ждало другое: разведки, лихие крейсерские бои, обстрелы берегов, уничтожение миноносцев...

Крейсерские бои, разведки, отражение миноносцев! Громоздкие высокобортные корабли с частоколом фабричных труб, которых было едва ли не больше, чем пушек, тихоходные мишени для подводных лодок, цусимские и доцусимские старушки: "Диана" (1899 год спуска), "Россия" (1896), "Громобой" (1899), "Богатырь" (1901)... - какую разведку, какие лихие бои могли они вести?

- Давайте, Владимир Карлович, бросим легенду о мощи российского флота! Дух - духом, но таким кораблям разве святой дух да Микола Мирликийский поможет, - сказал Морозов жестко и отошел от аквариума. - Плывет этакая непобедимая армада каравелл старше нас с вами возрастом, плывет навстречу только что спущенным со стапелей германским кораблям - и обидно и горько на ней тонуть... Уж если нам - новому кораблю, единственной пока надежде российского флота - капитальный ремонт котлов нужен! Да что им! Всему флоту он нужен, сверху донизу!.. Все заклепочки прочеканить, все пушечки, что горохом стрелять собрались, сменить, все старое нутро выкинуть, а новое... Да где его, новое, возьмешь!..

Морозов безнадежно махнул рукой и пошел из кают-компании.

- Нигилист, ей-богу, нигилист! - фыркнул Веткин. - Право, если б я не знал, что Морозинька склонен к истерике, я бы попросил Шиянова его суток на семь посадить... Что у него, невеста на берегу, что он так разнервничался?

Греве сделал пальцами неопределенный жест, означающий догадку: "Механик, чего же спрашивать..."

Он помолчал, следя за Веткиным, выходящим из опустевшей кают-компании, и поднял глаза на Ливитина.

- Я удивляюсь, Ливи, - сказал он потом, медленно притушивая папиросу. Вы всегда так приветливо слушаете эту непристойную демагогию. Сколько раз я ни обрывал этого, - он поискал слово, - этого дешевого оратора, вы ни разу меня не поддержали. А между тем, пожалуй, вы единственный, с чьим мнением он считается... Такое фрондерство, неприличное флотскому офицеру, вас как будто забавляет?

- Отчасти, - ответил Ливитин, так же медленно гася окурок. - Это имеет свежий вкус.

- И - острый?

- Возможно.

- Даже если это - красный соус?*

______________

* Соус с красным перцем к мясу - излюбленное блюдо на английских кораблях.

- Я предпочитаю британскую кухню, - сказал Ливитин с полуулыбкой. Русские пироги очень тяжелы, пресны и располагают к вялости ума.

Греве усмехнулся. Наконец-то после утомительного студенческого спора с Морозовым, где вещи назывались своими именами, можно было отдохнуть на словесном фехтовании с Ливитиным! С этой точки зрения Ливи был превосходным собеседником.

- Не забывайте, Ливи, что острая пища почти всегда разрушает организм. Всякие излишества - политические в особенности - нередко вызывают кровавый понос. Что до меня, я не поклонник этой заразной болезни. В корабельных условиях она протекает в особо тяжелой форме...

Ливитин щелкнул портсигаром и положил его в верхний карман кителя. Обнаженная подушечка сломанного ногтя холодно и гладко почувствовала металл. Взгляд Греве был слишком прозрачным и ничего не выражающим для такой интересной беседы. Греве, Гревочка, карьерист, любимец гельсингфорсских дам, кавалергард во флотском кителе, вдруг показался ему совсем в ином свете. Почему-то припомнилась весенняя история с кочегарами и нехорошая роль, которую играл в ней Греве.

Ливитин улыбнулся.

- Я одинаково не склонен испытывать ни кровавого поноса, ни запора. Тем более - длительного и в Шлиссельбургской крепости. Ваши вдумчивые прогнозы ошибочны, милый Гревочка. Вы плохо читаете в сердцах.

Еще в течение секунды оба лейтенанта смотрели друг другу в глаза, Греве - с пристальным вниманием, Ливитин - с живым любопытством. Двое вестовых замерли в отдалении, выжидая, когда господа офицеры окончат разговор, чтобы убрать приборы. Потом Греве встал первый.

- Все-таки, Ливи, на вашем месте я бы разъяснил юнцу нелепость его поведения, особенно в военное время!

- Я не верю в свои педагогические способности, Владимир Карлович, ответил Ливитин, также отодвигая стул. - Неужели всю войну будет по три разводки в день? - добавил он с комическим вздохом, пропуская Греве вперед.