Грешница и кающаяся. Часть II - Георг Борн

— Нет, не уйдешь! — воскликнул разгоряченный охотник.— Теперь уж я не смогу показаться дяде Эбергарду на глаза, если не всажу в тебя пулю!

И он направил Исландца в неглубокий овраг, в котором пытался укрыться олень и за которым виднелись лачуги угольщиков.

Неподалеку на возвышении стояла часовенка, но мальчик не обратил на нее внимания.

Наконец ему удалось приблизиться к животному на расстояние выстрела. Иоганн сжал коленями бока верного Исландца, бросил поводья, прицелился и выстрелил.

Олень припал на передние ноги и стал биться, Иоганн радостно захлопал в. ладоши и закричал так громко, что голос его разнесся далеко вокруг:

— Попал, попал! Я подстрелил его!

Он взялся за поводья, чтобы скакать к тому месту, где находилось раненное животное, как вдруг совсем рядом сверкнул огонь, прогремел гром, и грудь его пронзила острая боль.

Иоганн без чувств упал с коня; Исландец через кусты потащил его за собой, пока ноги мальчика не высвободились из стремян; он остался лежать на земле, а. Исландец с ржанием ускакал.

Из-за густого вяза вышел человек в легком плаще и широкополой шляпе, надвинутой на лицо; к нему подошел второй, укрывавшийся неподалеку; оба они походили на разбойников.

Они направились к тому месту, где лежал мальчик; из груди его сочилась кровь.

— Это он! — сказал Фукс, приподнимая немного свою шляпу.

— Отличный выстрел! — сказал второй, Рыжий Эде, наклоняясь к мальчику и осматривая его.— Ему конец, пуля попала в сердце.

— Ну вот, я и отомстил господину Эбергарду, князю Монте-Веро! — воскликнул Фукс.— Представляю, как обрадуются графиня и барон, что я смог, наконец, сдержать свое слово!

— Он удачно подставил себя под твой выстрел,— заметил Рыжий Эде.

— Если бы он сам не подставил себя, все равно я подкрался бы к нему, если бы даже для этого пришлось пробраться в самую гущу охотников. После побега из Ла-Рокет мне уже ничего не страшно. Сюда, сюда, господа! — закричал он громко.— Здесь подстрелена отличная дичь!

— Смываемся отсюда побыстрей! — торопил его Рыжий Эде.

— Нет, погоди! Я хочу сполна насладиться своей местью, хочу увидеть князя на коленях и в слезах перед этим бездыханным трупом! Пусть поймет, с кем имеет дело, и перестанет преследовать Фукса!

— Звуки рогов все ближе.

— Они кличут мертвеца! — ответил Фукс, и слова эти были ужасны.

У ног его лежал юный Иоганн, глаза мальчика были широко открыты, но взор их потух. Зеленый охотничий костюм и палые листья вокруг залиты кровью, ягдташ отлетел в сторону, руки безжизненно раскинуты.

Иоганн умер! Этому милому и ни в чем неповинному мальчику не суждено было увидеть свою мать, приветствовать Жозефину сладостным и доселе неведомым ему словом «сестра»! А между тем обе жаждали его увидеть! И он умирал в то время, когда мать с беспокойством думала о нем; он умер, так и не вкусив материнской любви.

Горе негодяю, подлому убийце, осмелившемуся торжествовать у его трупа!

Но настанет и его час, и кончина негодяя будет ужасной!

Юный Иоганн, любимец князя, многообещающий и не по годам развитый мальчик, пал жертвой низкого заговора, жертвой Леоны и Шлеве!

Но ведь хромой барон для того и помог освободиться Фуксу из тюрьмы Ла-Рокет, чтобы он совершил еще и это убийство. Низкий, ничтожный завистник, он не имел мужества самому сквитаться с князем Монте-Веро, непосредственно излить на него свою ненависть. Да, он остро ненавидел князя, одного из лучших людей своего времени! Ненавидел за то, что чувствовал свое ничтожество по сравнению с ним; так всякий подлец ненавидит человека благородного. Да, если бы его храбрость равнялась его ненависти, чтобы открыто восстать против князя и вызвать его на открытый честный поединок, тогда, по крайней мере, можно было бы говорить хоть о каком-нибудь характере. Но он, ничтожный трус, предпочел действовать через каторжника, наемного убийцу, и тем самым пал еще ниже Фукса, чьими услугами воспользовался, еще ниже графини Понинской, чья мстительность, по крайней мере, выражалась открыто и преследовала хотя и дьявольскую, но определенную цель!

Трус и негодяй, носивший титул барона, исчадие порока и греха, заслужил кару, которая ни в чем не должна была уступить каре, предопределенной небом прямым преступникам — Фуксу и Рыжему Эде.

Время расчета приближалось. Негодяи сами громоздили вину на вину, и чаша терпения была переполнена!

Звук рогов раздавался все ближе и ближе. Без сомнения, охотники слышали оба последовавших друг за другом выстрела и обнаружили исчезновение юного Иоганна.

Никто и подозревать не мог, что любимец Эбергарда пал жертвой проклятых убийц и сейчас бездыханный лежит неподалеку от лесной часовни.

Рыжий Эде схватил за руку своего расхрабрившегося товарища, все еще стоявшего над окровавленным телом мальчика.

— Вернемся в часовню,— говорил он,— оттуда мы все увидим и услышим.

— Да, они уже близко,— говорил Фукс и, тем не менее, не трогался с места.— Ха, вот если бы они нас поймали! То-то радости было бы захватить такую добычу! Но ничего, теперь, я думаю, у них пройдет охота продолжать борьбу со мной. Вот им расплата за все — за наше путешествие по морю в ореховой скорлупке, за испытанный нами смертельный страх, за дни, проведенные на корабле! — воскликнул он, скрежеща зубами и указывая на тело мальчика.

Рыжий Эде дернул его за руку и потащил за собой. Сдавленным голосом он произнес:

— Тихо, молчи! Они совсем близко!

— Пусть слышат! — как сумасшедший, закричал Фукс. Вид крови превратил его в дикого зверя.

Голоса охотников звучали совсем рядом, доносился уже конский топот и шорох кустов.

Эде и Фукс побежали к лесной часовне, издалека видневшейся между деревьев.

Едва они скрылись, из чащи показались Эбергард и Рамиро.

Со всех сторон доносилось пенье рогов, и эхо отвечало им негромко и печально.

Вдруг Рамиро увидел ружье Иоганна, а затем и его самого, лежащего на земле. Он подбежал ближе и наклонился над ним.

— О Боже! — воскликнул он в ужасе.— Вот он! Его убили! Вы были правы, господин Эбергард, утверждая, что из двух выстрелов только один сделан из ружья Иоганна…

Князь соскочил с лошади, бросил поводья негру и замер у обагренного кровью тела.

— Мой Иоганн… Он убит! — воскликнул он и издал глухой стон. В этом звуке вылилось все глубокое горе, пронзившее его душу, вся любовь, которую он питал к мальчику. Он стал перед ним на колени, поднял его на руки и заглянул в тусклые безжизненные глаза.

— Он мертв, помочь ему уже нельзя,— промолвил он и сжал кулаки.— О изверги, кто это сделал?! У кого поднялась рука на безвинное дитя? Или пуля, посланная в грудь мальчика, предназначалась мне? О, я поймаю этого злодея, и он ответит за безвинно пролитую кровь. Сандок! Побудь здесь, пока я не вернусь!