Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдаваться в подробности Уми не стала, но Ямада ни о чём и не расспрашивал. Он лишь кивнул в ответ и плавно поднялся на ноги, словно был лёгким кленовым листом и почти ничего не весил.
Идти к месту встречи с каннуси было решено пешком: ездить верхом Ямада не умел, а нанимать рикшу ему не позволяли обеты.
– Не должен человек тянуть жилы, чтобы везти другого. К тому же пешими мы привлечём к себе меньше ненужного внимания, – пояснил Ямада своё нежелание как-то ускорить их передвижение по городу.
Уми пришлось с ним согласиться. Несмотря на череду безрадостных размышлений, которая то и дело накатывала, как вода на галечный берег, ей нужно было о многом поговорить с Ямадой. И она решила сполна воспользоваться представившимся случаем.
– Я так и не успела поблагодарить вас за то, что вытащили меня из пруда, – начала издалека Уми.
– Это мой долг как вашего телохранителя, – слабо улыбнулся монах. – Пускай я и не смел рассчитывать на столь серьёзную должность, когда только пришёл сюда.
– Насколько я могу судить, вы с честью выдержали допрос, который устроили вам отец и Ёсио, – с одобрением закивала Уми.
– Не самый приятный разговор в моей жизни, но бывало и хуже.
– Вы не так просты, господин Ямада, – улыбнулась Уми. – Хороший монах должен быть крепок не только телом, но и духом, не так ли?
– Не одной лишь крепостью достигается мудрость – так говорил мой учитель. Открытый ум и лишённое корысти сердце – вот главные добродетели служителей Дракона.
– Открытый ум?
– Способность видеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими нам их хочется видеть, – пояснил Ямада.
– Удалось ли вам достичь этого умения?
– Нет, и вряд ли одной человеческой жизни хватит, чтобы постигнуть ту мудрость, на которой зиждется мир, – вздохнул Ямада. – Но другой жизни у нас нет и не будет, так что следует делать всё возможное, чтобы предки приветили нас в Стране Корней после смерти, а потомки не стыдились произносить наши имена.
– Раз за отпущенное нам время мы не сумеем постигнуть той мудрости, о которой вы говорите, тогда зачем же впустую тратить свою жизнь на достижение заведомого недостижимого? – нахмурилась Уми. – Какое нам вообще должно быть дело до того, что скажут о нас мёртвые – и скажут ли что-то вообще? Они же умерли!
– Из костей наших отцов прорастаем мы, чтобы дать почву нашим детям… Всё дело в гармонии, молодая госпожа Хаяси, и ни в чём ином – я уже говорил вам об этом и не устану повторять снова и снова. Как бы вам ни хотелось вырваться из этого круга, нет смысла бороться против законов, установленных силами гораздо более высшего порядка, чем может себе вообразить человек. Это всё равно что умирать от жажды и выбросить в бездну флягу с последним глотком воды.
Уми немного помолчала, обдумывая услышанное. К тому времени они уже добрались до моста Нагамити и теперь влились в толпу людей, желавших попасть на тот берег. День обещал быть ясным, как слёзы горного ручья. Лишь в отдалении на востоке серел тонкий пояс облаков, суливших дождь. Пройдёт ли он стороной или направится прямиком к Ганрю – то пока было неведомо.
– Возможно, я не совсем понимаю, о каких законах идёт речь, – снова заговорила Уми, когда они миновали почти половину моста, – но мне ясно одно: никакой гармонии в этом мире не существует. Знаете, почему наш клан так уважают во всём Ганрю – и даже полиция не осмеливается идти против нас? Да потому что якудза были и остаются той единственной силой, которая хоть как-то поддерживает порядок в этом городе. Предшественник отца, старый глава Нагаса́ва, начинал работу в портовом квартале: в те годы полиция туда вообще соваться боялась. Любого могли прирезать в каком-нибудь вонючем проулке за паршивый медный сэн. А если девушка отказывала неугодному жениху, её отца и братьев могли убить прямо у неё на глазах, а саму несостоявшуюся невесту вместе с матерью и сёстрами продать в бордель… Вот что творилось в портовом квартале до тех пор, пока старик Нагасава не навёл там порядок. Пускай он действовал твёрдой и жёсткой, а порой и жестокой рукой, но зато теперь портовый квартал ничем не отличается от того же Фурумати или Отмели, только что дома там победнее. Преступники усмирили преступников, меньшее зло остановило большее – и никакие высшие силы, прошу заметить, помощи якудза не оказывали.
Ямада слушал Уми с неослабевающим вниманием. Ободрённая его молчаливым поощрением, она продолжала:
– Работая в игорном доме, я довольно насмотрелась на то, какими порой кошмарными и чёрными бывают помыслы иных, наделённых огромной властью людей. Большие начальники полиции, богатейшие фабриканты – в их руках сосредоточено столько силы, что даже мне, дочери главы клана якудза, страшно вообразить, на что они могут быть способны. Но знаете, чем предпочитают заниматься такие люди? Они могут просадить за одну ночь целое состояние и ставить на кон даже не слуг, а родных детей или неугодных братьев, свою родную кровь! О какой гармонии вы можете говорить, когда в нашем мире живут подобные люди? Отчего и зачем дано им столько силы, которую они используют во благо лишь для себя? И тут уже даже клан Аосаки не в силах ничего сделать: на деньги этих разжиревших свиней мы хоть как-то стараемся уберечь этот город от того, чтобы он не уничтожил сам себя. Чтобы люди могли жить здесь, не боясь за свою жизнь и за своё дело, в которое они вложили столько труда. Чтобы столица провинции Тосан процветала.
Уми закончила, и Ямада погрузился в раздумья, видимо, подбирая подходящие слова. Только когда они сошли с моста и двинулись вдоль набережной вниз по течению реки, монах наконец заговорил:
– Вы задаёте сложные вопросы, молодая госпожа Хаяси. Даже мой учитель не сразу нашёлся бы с ответом. Но я скажу так: применяя меру исключительно добра или исключительно зла, никогда не познаешь истинной сути вещей. Как сезоны сменяют друг друга один за другим, так и чувства, которыми руководствуются люди, могут измениться. Не стоит говорить, что чья-то душа полностью черна – даже злейший из демонов может обратиться к свету, как и мудрейший из праведников – обагрить свои руки кровью.
