Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У него большие поместья; он должен заниматься ими, а, с другой стороны, всем известно, что он не мог вести дела совместно с бароном Тугутом и графом Кобенцелем. Одному он казался слишком рьяным и свободомыслящим, другому — чересчур податливым и плохим патриотом.
— Граф живёт теперь в своё удовольствие, занимаясь чем ему вздумается, — сказал Цамбелли. — Вы, кажется, знакомы с ним, фрейлейн?
— Да, граф Вольфсегг иногда удостаивает нас своим посещением, — ответила она, краснея.
Армгарт слегка нахмурил брови.
«Я напал на больное место», — подумал Цамбелли, и в голове его возник ряд вопросов: какие дела могли быть у графа в этом доме? Чем объяснить его дружбу с белокурым Эгбертом и отношения с Армгартами? Ещё недавно Антуанета в разговоре с ним упомянула о поездках своего дяди в Вену, которые не особенно нравились ей, а маркиза несколько раз выражала своё неудовольствие, что граф Вольфсегг дружит с мещанами. Цамбелли не обратил тогда на это особого внимания, но теперь, припоминая различные обстоятельства, он всё более и более приходил к убеждению, что тут есть тайна, которой он может со временем воспользоваться против графа, если только ему удастся открыть её.
Хозяин дома прервал нить его размышлений, заговорив с ним о политике. Магдалена не слушала их. Неожиданный гость, на минуту заинтересовавший её своей своеобразной и изящной наружностью, перестал занимать её, несмотря на его ум и образованность. Она ожидала от него чего-то необыкновенного и увидела, что он ничем не отличается от остальных людей. Теперь все её помыслы были поглощены Эгбертом, который мог приехать с минуты на минуту. С напряжённым вниманием прислушивалась она к шуму экипажей на тёмной улице, ожидая, что какой-нибудь остановится перед их домом и она опять увидит дорогие черты любимого человека, услышит его знакомый звучный голос.
— Рука руку моет, — продолжал Армгарт, обращаясь к своему собеседнику. — Это меткая пословица. Мы многим обязаны графу Вольфсеггу. Он всегда был милостив к нам, особенно с тех пор, как моя Лени выросла и похорошела.
«Что это значит, что он выставляет таким образом свою дочь? — подумал Цамбелли. — Не хочет ли он уверить меня, что тут скрывается любовное приключение и что граф, несмотря на свои годы, ухаживает за этой девочкой, что она его возлюбленная!»
Цамбелли взглянул на Магдалену, которая сидела в полумраке, наклонившись над своей работой. Белокурые локоны почти скрывали её лицо; но вся фигура молодой девушки при необыкновенном изяществе форм поражала грацией и миловидностью, тем более что она, по-видимому, сама не сознавала этого.
«Нет, она слишком невинна, чтобы быть сиреной», — подумал Цамбелли и, обращаясь к Армгарту, сказал:
— Если я не ошибаюсь, господин секретарь, то вы прежде служили у графа Вольфсегга, а затем уже перешли на государственную службу?
— Да, к сожалению. Хотя это было для меня повышением, но, перейдя от Мецената к Тиверию, я сразу почувствовал разницу между ними.
— Вот удачное сравнение. Судя по слухам, барон Тугут очень походит характером на Тиверия.
— Да, это скрытный и коварный человек, хотя был искусным министром, который никогда не останавливался ни перед какими средствами для достижения цели. Его упрекали в деспотизме, но разве Бонапарт также не деспот и, пожалуй, ещё хуже него. Я поступил на государственную службу в тысяча семьсот девяносто третьем году по ходатайству графа Вольфсегга и главным образом благодаря знанию французского языка. Лени была тогда ещё совсем крошкой.
— Вы были во Франции?
— Я прожил там с графом более двух лет, с осени тысяча девятьсот восемьдесят девятого до марта тысяча девятьсот девяносто второго, и никогда не забуду этого времени. Хотя наша молодёжь утверждает, что никогда не бывало хуже, чем теперь, но они ошибаются. Вот если бы они видели, как двадцать пять миллионов людей ходили на головах, как это было во время французской революции, то наверняка пришли бы к иному заключению.
— Разумеется, — отвечал Цамбелли, — эта заря новой мировой эпохи должна была действовать одуряющим образом на современников...
— Брожение было не только в городах, но и в отдалённых замках и хижинах, — продолжал Армгарт. — Совершенно незнакомые люди при встрече на улице бросались друг другу в объятия. Всем казалось, что наступил золотой век свободы, братства и вечного мира. Много перемен переживает человек, но воспоминание об этих днях никогда не изгладится из его памяти. До сих пор, когда видишь хорошенькую женщину, то так и хочется назвать её citoyenne и заключить в свои объятия!
Цамбелли, улыбаясь, протянул руку секретарю и невольно взглянул в ту сторону, где сидела Магдалена; но стул её опустел, так как она незаметно вышла из комнаты. Старик говорил без умолку, так как вино заметно развязало ему язык. Но как различить, где правда, где притворство в этой полупьяной болтовне старого дипломата, который недаром славился своей хитростью. Неужели эта девочка любит графа? Сначала эта мысль казалась Цамбелли невозможной, но теперь он почти верил этому. Ему случалось видеть в жизни подобные примеры.
— Французские солдаты своими рассказами поддерживают у нас традиции великой революции, — сказал Цамбелли. — Четыре года тому назад они были в Вене.
— И опять явятся сюда в будущем году, — сказал Армгарт. — Разве вы сами не убеждены в этом?
— Я не приверженец политики графа Стадиона, — ответил уклончиво Цамбелли. — По моему мнению, Австрии необходимо во что бы то ни стало поддерживать дружбу с Бонапартом и предоставить ему перестроить мир по своему усмотрению. Из многих европейских народов должен составиться один народ, и новый Карл Великий...
— Скажите лучше Юлий Цезарь, — заметил Армгарт. — Он и его клевреты управляют миром. У нас в Вене немало людей, которые служат интересам Франции.
— Вы правы, — сказал Цамбелли, — всем известно, что планы и приготовления нашего правительства сообщаются Бонапарту. Даже вновь испечённые короли, баварский и виртембергский, имеют здесь своих шпионов.
— Которые получают самое скудное содержание, — возразил Армгарт. — Мы знаем, как плохо оплачивается служба у
