Два актера на одну роль - Теофиль Готье

Это расположение повторялось в каждом этаже, но с некоторыми вариантами: здесь фарфоровые изразцы были заменены барельефами, изображающими различные сцены из сельской жизни. Оригинальное сплетение уродливых ветвей образовало балкон: косяки, раскрашенные в яркие цвета, служили пьедесталами бородавчатым химерам и фантастическим чудовищам, порождению изощренной фантазии. Обточенный золоченый карниз был снабжен бамбуковой балюстрадой с одинаковыми коленами с металлическими шарами на каждом стыке. Внутренность павильонов была не менее изысканна: на лаковых стенах были красиво написаны золотыми буквами стихи Ту-чи и Ли-тай-пе. Листья деревьев пропускали сквозь окна молочно-опаловый свет. Искусно расставленные на выступах горшки с пионами, ятрышником, китайской примулой, эритриной с белыми цветами радовали взор своими нежными оттенками. В углах комнат лежали подушки из великолепного шелка с разводами, а на отполированных, как зеркало, столах, всегда находились зубочистки, веера, трубки черного дерева, гладкие куски порфира, кисти и все, что нужно для письма.

На берегу этим красивым постройкам служили опорой искусственные скалы, из расщелин которых росли ивы и орешники, а со стороны воды их поддерживали крепкие деревянные сваи. Ива красиво склоняла к воде свои золотистые ветви с шелковистыми пучками листвы, а блестящие краски павильонов сияли в пестрой рамке деревьев.

В глубине кристальных вод резвились стаи голубых рыбок с отливавшей золотом чешуей; целые флотилии хорошеньких уток с изумрудными шеями плавали по всем направлениям, а широкие листья речных лилий лениво покачивались под алмазной поверхностью этого небольшого пруда, питаемого резвыми ключами. Весь пруд был затянут водяными растениями точно бархатом прелестного зеленого цвета, только в середине его мелкий серебристый песок на дне и бьющий оттуда ключ не позволял водорослям пустить корни.

Если бы не эта воздвигнутая враждой безобразная стена, во всей Срединной Империи, которая, как известно, занимает более трех четвертей мира, не было бы более восхитительного и живописного сада. Раньше каждый из соседей увеличивал красоту своего имения видом имения другого, ибо здесь, на земле, люди владеют лишь видимостью вещей.

Лучшего места для отдохновения и созерцания не мог себе пожелать ни один мудрец.

Ту и Куань вследствие ссоры лишились возможности любоваться очаровательными павильонами друг друга и видели взамен лишь стену; им оставалось только утешаться мыслью, что каждый из них насолил врагу.

Уже несколько лет длился раздор, тропинки, ведущие из одного дома в другой, заросли крапивой и сорными травами. И, будто зная о раздоре двух прежних друзей, ветки колючих кустарников крепко переплелись между собой.

В это время жены Ту и Куаня подарили своим мужьям по ребенку. Госпожа Ту сделалась матерью прелестной девочки, а госпожа Куань — самого хорошенького в мире мальчика. Эти события, радостно встреченные в обеих семьях, остались, однако, неизвестными у соседей, потому что со времени ссоры бывшие друзья не интересовались друг другом; общие знакомые избегали упоминать при них о соседнем доме, а слугам обоих домов было запрещено разговаривать под страхом кнута и «канга».[40]

Мальчика назвали Чин-Синг, то есть жемчуг, а девочку Жу-Киуань, что значит яшма. Их совершенная красота оправдывала выбор этих имен.

Когда дети подросли, то их внимание было привлечено перерезавшей пруд стеной, и они спрашивали у родителей, что находится за этой оградой и кому принадлежат виднеющиеся из-за нее деревья.

Им отвечали, что за ней находится жилище странных, угрюмых и необщительных людей и что эта ограда и поставлена для того, чтобы оградить себя от таких неприятных соседей.

Этого объяснения было достаточно детям, они привыкли к стене и не обращали на нее внимания.

Жу-Киуань была всеми любима и быстро совершенствовалась в женских работах, несравненно владела иглой.

Бабочки, вышитые ею на атласе, казалось, жили и трепетали крылышками, можно было поклясться, что ее птицы пели на канве, а цветы на ее вышивании манили, чтобы их понюхали. Но таланты Жу-Киуань этим не ограничивались, она знала наизусть книгу Од и пять правил поведения. Ничья рука смелее не бросала на шелковую бумагу более четких букв. Ее рука сыпала со своей кисти черный дождь букв быстрее полета драконов. Она знала все формы поэзии: Замедленную и Ускоренную, Возвышенную и Сдержанную, и сочиняла произведения на сюжеты, которые невольно привлекают внимание молодых девушек: на прилет ласточек, на весенние ивы, на цветы и тому подобные предметы. Не каждый ученый, считающий себя достойным оседлать золотого коня, импровизировал с такой легкостью.

Чин-Синг также преуспевал в своих занятиях, его имя стояло на первом месте в экзаменационных листах. Несмотря на свою молодость, он мог уже надеть черную шапку, и матери молодых девушек начинали смотреть на него как на желанного зятя, который скоро достигнет важного ученого положения. Но Чин-Синг весело отвечал посредникам, что он еще молод и желает пользоваться своей свободой. Он последовательно отказался от Хон-Джиу, Ло-Мен-Льи, Пе-фо и других знаменитых особ. Никто из молодых людей, исключая красавца Фан-Гана, экипаж которого дамы наполняли апельсинами и сластями во время его возвращения со стрельбы из лука, не был так избалован и не получал так много лестных предложений. Однако его сердце казалось неспособным к любви, и это было тем более странно, что по тысяче мелочей можно было заключить, что душа его очень нежна. Казалось, что он носил в душе образ, любимый им в прошлой жизни, который он надеялся и теперь найти.

Сколько ему ни расхваливали брови, подобные ивовому листу, крошечные ножки или стрекозиную талию какой-нибудь красавицы, он слушал все это рассеянно, думая о чем-то другом.

Со своей стороны, Жу-Киуань была тоже очень разборчива и выпроваживала всех претендентов на ее руку. Никто не мог ей угодить: один неуклюже кланялся, другой был небрежен в одежде, у третьего был тяжелый вульгарный почерк, четвертый не знал книги стихов или сбивался на рифмах — словом, все имели какой-нибудь недостаток. При этом Жу-Киуань так тонко и похоже их высмеивала, что заражала этим и своих родителей, которые самым вежливым образом выставляли из дома бедного воздыхателя, надеявшегося уже перешагнуть порог павильона.

Однако в конце концов эта капризная разборчивость детей начала беспокоить родителей. Госпожа Ту и госпожа Куань день и ночь думали об этом. И однажды им обеим приснился странный сон. Госпожа Куань увидала во сне своего сына Чин-Синга; на его груди сверкала подобно карбункулу великолепная яшма, а госпоже Ту приснилось, что на шею ее дочери надет великолепный бесценный жемчуг. Что значили эти сны? Не предсказывал ли сон госпожи Куань, что Чин-Синг будет зачислен в Императорскую Академию, а сон госпожи Ту, что Жу-Киуань найдет клад в саду или под кирпичами очага? В этом не было ничего невероятного, но дамы не удовольствовались таким толкованием, а увидали в этих снах намек на блестящие партии, которые скоро должны заключить каждый из их детей. А Чин-Синг и Жу-Киуань все продолжали упорно отказываться от брака.

Куань и Ту удивлялись упрямству своих детей, тем более что брак обычно не представляет собой ничего неприятного для молодежи, и решили, что молодые люди имеют уже кого-нибудь на примете. Но Чин-Синг не оказывал предпочтения ни одной девушке, и ни один юноша не прогуливался вдоль решетки сада Жу-Киуань. Достаточно было нескольких дней наблюдения, чтобы убедить в этом подозрительных родителей. Это обстоятельство не разубедило матерей, они более чем когда-либо верили в пророческое значение своих снов, и обе отправились посоветоваться с бонзой храма Фо. Этот храм был великолепным зданием с резными крышами, круглыми окнами, с башней, сверкающей лаком и золотом. Он был украшен дощечками с обетами, высокими мачтами с развевающимися на них шелковыми флагами, на которых были изображены химеры и драконы. Вокруг храма росли тысячелетние деревья чудовищной толщины.

Бонза сжег перед идолом золотую бумагу и благовония и затем ответил госпоже Ту, что нужно соединить яшму с жемчугом, а госпоже Куань ту же фразу сказал наоборот и прибавил, что все затруднения окончатся после того, как это произойдет. Несколько разочарованные этим ответом, обе женщины возвратились домой разными дорогами, не видав друг друга, и их недоумение еще более увеличилось.

Однажды Жу-Киуань облокотилась на балюстраду балкона именно в тот час, когда Чин-Синг сделал то же самое.

Стояла великолепная погода, небо было безоблачным, и в окружающей тишине не дрожал даже лист осины, не морщилась зеркальная поверхность пруда, и лишь изредка появлялся на ней и быстро расходился круг, оставленный всплеском разыгравшейся рыбки. Деревья, росшие на берегу, так ясно отражались в воде, что трудно было различить, где действительность и где отражение. Глядя в воду, можно было подумать, что один сад рос как всегда верхушками кверху, а другой, соединяясь с ним корнями, — верхушками вниз, и казалось, что рыбы плавали между листвой деревьев, а птицы летали в воде. Жу-Киуань любовалась этой фантастической картиной, когда вдруг заметила отражение противоположного павильона, виднеющегося сквозь арку.