Герои - Джо Аберкромби

Насколько мог судить Ручей, дела пошли вразнос.

У Союза на южном берегу реки двойной ряд лучников. Присели за оградой и заряжают свои проклятые мелкие самострелы. Резко вскакивают, все как один, и выпускают трескучий град болтов в северную оконечность моста. Там за утыканной стрелами щитовой стеной сгорбились карлы, позади, бестолково запутав копья, к ним плотно прижимаются трэли. Пару визжащих воинов, тоже утыканных стрелами, вытаскивали из рядов, не прибавляя сражавшимся храбрости. И, заодно, храбрости Ручью. Тому, что от неё осталось.

С каждым выдохом он, почти что вслух, проговаривал слова. Пора бежать. Куча тех, кто уже. Матёрые дядьки, с именами и прочим, спасались, убегая из боя на том берегу. Какого чёрта сидят Ручей и другие? С хера ль их колышет, удержит ли Коль Долгорукий какой-то город или сохранит ли Чёрный Доу на своих плечах старую бетодову цепь?

К югу от реки бой окончен. Союз вломился в последние дома и перерезал защитников, либо начисто сжёг их, с тем же итогом — по воде ещё тянулся дым. Вот теперь они готовы взяться за мост, с той стороны подходил слитный клин солдат. Ручей никогда не видел настолько тяжело бронированных воинов, закованных с ног до головы в металл так, что они казались скорее выкованными у горнила, нежели рождёнными. Он подумал о кособоком оружии своей еле шевелящейся команды. Тупые ножи и гнутые копья. Всё равно, что пытаться булавкой сразить быка.

Новый шквал маленьких стрелок с присвистом прилетел из-за водной преграды и большой, могучий трэль подпрыгнул, пронзительно вопя, сметая с пути соратников, а затем рухнул с моста прямо в воду. Там, где прошёлся он, щитовая стена провисла, задний ряд растянулся порознь, открывая прорехи. Никому из них не охота тупо сидеть на корточках и быть нашпигованными, а встречать грудью бронированных нелюдей хотелось ещё меньше. Может Чёрному Доу и по душе запах палёных дезертиров, но Чёрный Доу отсюда далече. А Союз страшно близко, и упрямо старается сблизиться ещё теснее. Ручей почти глазами видел, как защитников покидают кости, когда те опасливо попятились, сразу все вместе — щиты расцепляются, копья вразнобой.

Названный, тот, кто возглавлял щитовую стену, обернулся и заорал, размахивая секирой, затем упал на колени, пытаясь дотянуться куда-то сзади себя. Он рухнул вниз лицом, из тонкого плаща торчал арбалетный болт. Затем кто-то на другой стороне моста протяжно закричал, и Союз двинулся вперёд. Весь этот начищенный металл, топоча, приближался, как один разъярённый зверь. Не диким набегом оравы карлов, но неумолимой, исполненной цели поступью. Вот так, без единого нанесённого удара, стена щитов распалась и воины побежали. Как только они показали спины, очередной шквал стрел свалил не меньше дюжины и раскидал остальных по площади, как Ручей хлопком распугивал мотыльков.

Ручей смотрел, как по мостовой волочится человек с тремя болтами в теле. Смотрел на него во все глаза, дыхание ёрзало в горле. На что похоже ощущение, когда в тебя входит стрела? Глубоко в плоть. В шею. В грудь. В яйца. А меч? Такой острый металл — в такое мягкое тело. На что похоже ощущение, когда отрубают ногу? Насколько сильной может быть боль? Он долгое время ежедневно мечтал о битве, но так уж вышло, что ни разу прежде о ней не задумывался.

Пора бежать. Он повернулся к Терпиле, сказать об этом, но тот отправил в полёт стрелу и, ругаясь, доставал следующую. Ручей должен был делать то же самое, как и велел Поток, но лук стал весить тонну, рука так ослабла, что едва ли могла на нём сомкнуться. О, мёртвые, да он болен. Им пора бежать, но он настолько струсил, что не в силах даже вымолвить это. Слишком струсил, чтобы показать свой вонючий, вопящий, дрожащий страх товарищам внизу. Всё на что его хватало — стоять здесь, высунув в окно лук, и даже не натянув тетиву, словно парень, который достал свой хрен, чтобы пописать, но ничего не получалось, потому что кто-то был рядом.

Он услышал, как снова дёрнулась тетива Терпилы. Услышал, как тот кричит:

— Я спускаюсь! — идя к ступенькам, вытаскивая одной рукой длинный нож, в другой уже был топорик. Ручей смотрел на него полураскрыв рот, но не произнёс ни звука. В тисках между страхом остаться здесь и страхом спуститься вниз.

Он пересилил себя и выглянул в окно. Воины Союза наводняли площадь, тяжеловооружённые, и позади шло множество новых. Дюжины. Сотни. В них били стрелы из домов, прямой наводкой. Повсюду трупы. С крыши мельницы слетел камень и вмялся в шлем, сбивая союзного наповал. Но они были везде, рыскали по улицам, колотили в двери, рубили отползавших раненых. У моста стоял офицер Союза, указывая взмахом меча на здания, одетый в чудную скоморошью куртку с золотым шитьём, как тот взятый Трясучкой пленный. Ручей поднял лук, нашёл себе цель и наконец-то натянул тетиву.

Не смог. Его уши заложило безумным грохотом, он разучился думать. Он так отвратительно задрожал, что едва способен был видеть, и под конец зажмурил глаза и выпустил стрелу в никуда. Его единственный выстрел. Бежать слишком поздно. Они повсюду вокруг дома. Попались. Он упустил шанс, а теперь везде был Союз. В лицо полетели щепки, и он отшатнулся внутрь чердака, поскользнулся и упал на задницу, проехав каблуками по половице. Расщепив древесину, в оконную раму зарылся арбалетный заряд. В комнату заглянул яркий, прошедший насквозь наконечник. Он лежал и смотрел на него, упираясь локтями. Он хотел к матери. О, мёртвые, как же он хотел к матери. Каково это, для мужчины, хотеть к маме?

Шаркая, Ручей поднялся. Повсюду стоял звон и грохот, вовсе не по-людски звучали стенания и рёв — снизу, снаружи, внутри, его голова дёргалась во все стороны на каждый отголосок шума. Они уже в доме? Они идут за ним? Всё на что его хватало — стоять здесь и истекать потом. Ноги вымокли от пота. Чересчур вымокли. Он обоссался. Обоссался, как ребёнок, и даже не понял сам, пока не начало холодить.

Он вытащил отцовский меч. Прочувствовал его вес. Оружие должно было придать ему ощущение силы, как всегда прежде. Но вместо этого к нему пришла тоска по дому. Тоска по пропахшей комнатушке, где он всё время его вынимал, смелые грёзы, что вместе с ним шелестели наружу из ножен. Поверить невозможно, что он стремился к такому. Он боком подкрался к лестнице, вывернув голову, выглядывая краешком прищуренного глаза, словно неполный обзор как-то мог его уберечь.

В нижней комнате царило беспорядочное движенье: тени и более тёмные тени, отсверки света сквозь разбитые ставни, повалена мебель, блестят клинки. Мерно трещит и крошится дерево, кто-то пытается пробиться. Голоса, накладываются друг на друга и ничего не говорят ему. Союзные слова или не слова вовсе. Крики и шёпот.