Сэвилл - Дэвид Стори

Гэннен улыбнулся. И посмотрел на него.

— А вы пишете стихи?

— Немного.

— Но все-таки.

— Очень мало.

— Вы не похожи на поэта, — сказал Гэннен примерно так же, как говорил с ними в классе. — Мне всегда казалось, что поэты — худосочный народ. Во всяком случае, все мои знакомые поэты были такие. Впрочем, у меня на них никогда не хватало времени. — Затем, словно решив, что был слишком резок, он добавил: — Насколько я понимаю, они просто проходили определенную стадию. Во всяком случае, каждый раз это подтверждалось. В большинстве неплохие были ребята. И вскоре так или иначе начинали преподавать, как и все мы, грешные. — Он засмеялся. Его голос далеко разносился по улице. — В любом случае поэзией много не заработаешь. Это вообще не профессия. А чем бы вы хотели заняться, чтобы зарабатывать себе на жизнь?

— В конце концов буду преподавать, — сказал он.

— А на поле во время схватки вы сочиняете? — спросил Гэннен, явно довольный его признанием.

— Нет, — сказал он. — Там уж не до этого.

— Иногда, насколько помнится, я замечал у вас определенную апатичность, — сказал учитель, посмотрел вперед и добавил: — Это уже остановка? Я бы ее не нашел. — Он указал дальше по улице. — По-моему, я слез где-то там.

Когда наконец появился автобус, Гэннен протянул ему руку.

— Надеюсь, вы объясните родителям, какие это даст вам преимущества, — сказал он, — не упоминая про поэтическое призвание. На вашем месте я бы ограничился перечислением профессий, доступ к которым открывает университет, — добавил он, влез в автобус, не оглянувшись, прошел вперед и сел там, словно уже забыв о том, куда он ездил и зачем.

В этом году он постоянно играл в первой команде, выступал за школу на легкоатлетических соревнованиях, а в пасхальные каникулы нанялся на ферму и начал готовиться к июньским экзаменам. Это было чуть не самое счастливое время в его жизни. Даже регби его увлекало, потому что игру приходили посмотреть девочки — Одри, и Мэрион, и сдержанная тихая Маргарет, которая всегда стояла чуть в стороне от их шумной компании. Даже тренировки два раза в неделю доставляли ему теперь удовольствие: с нападающими занимался Гэннен, а с остальными — Картер, преподаватель физкультуры. Нападающие играли между собой, строили схватку с игроками второй команды, отрабатывали отражение захвата, прорывы, вбрасывание, а также позиции в схватке, часами, как им казалось, толкая металлический тренажер. Гэннен командовал: «Ниже, ниже, спину не прогибать, нажим вверх», просовывал мускулистую руку между торсами, пригибал головы, ставил бьющие по мячу ноги в правильное положение, а с другого конца поля доносились выкрики Картера — Стэффорд передавал мяч или с другим игроком разучивал удары по воротам издалека.

В конце концов было решено, что он пойдет в колледж. Гэннен больше не упоминал ни о том, как был у них, ни о своем разговоре с его родителями. Когда он сказал ему, что поступает в колледж, Гэннен, который стоял у своего стола, кивнул и добавил:

— Хорошо, что вы все-таки не бросаете учиться. — Он собрал свои книги. — Если я могу чем-нибудь помочь, то буду рад.

Колледж находился в соседнем городе, и он поехал туда на автобусе, чтобы подать заявление о приеме. Бесконечные коксовые печи и фабрики, заводы и склады, улицы, тесно застроенные домами, глухие стены и рекламные щиты наконец уступили место небольшому парку. В конце асфальтового проезда стояло кирпичное здание колледжа, справа и слева протянулись два спортивных поля.

Человек, который разговаривал с ним, казалось, был удивлен. Невысокий, с черными волосами, гладко зачесанными назад, темнобровый, темноглазый, он сидел за своим столом с непроницаемым видом.

— Откровенно говоря, я думаю, что вы делаете ошибку, — сказал он. — Лучше останьтесь в школе еще на год. Получите степень. Мы вам будем только рады, но я искренне считаю, что для вашей подготовки требования здесь слишком низки. — Он добавил: — Ну, и вдобавок служба в армии. Ведь так вы просто получаете отсрочку на два года.

— И все-таки я хотел бы подать заявление, — сказал он.

— Нас вполне устроит, если вы поступите к нам. Я имел в виду только ваши собственные интересы. — Он говорил и быстро писал что-то на листе перед собой.

Стэффорд, откинув голову, медленно выпускал дым из ноздрей — отголоски его звонкого беззаботного смеха замирали среди деревьев. Он был в смокинге, под подбородком был безупречно завязанный черный галстук. В сумраке его светлые волосы, казалось, испускали слабое сияние.

За одним из столиков в одиночестве сидела Маргарет. На ней было голубое платье, волосы стягивала лента. Она держала в руке бокал, который ей, по-видимому, только что принесли, — краем глаза он успел заметить фигуру, ускользнувшую к компании Стэффорда.

— Тут кто-нибудь сидит? — сказал Колин, подходя.

— Нет, — сказала она. Белокурые волосы, не очень густые, она завязала на затылке в «конский хвост». Платье с короткими рукавами и пояском было без всякой отделки, если не считать большого белого воротника.

Некоторое время они молча смотрели на группу по ту сторону лужайки, откуда вскоре донесся громкий смех Мэрион.

— Ты часто здесь бываешь? — сказал он.

Она улыбнулась.

— Нет. Я тут в первый раз.

— Ну, а почему сегодня такое исключение?

— Я получила приглашение, — сказала она. — Как и ты.

— Ты тоже в этом году кончаешь?

— Нет. — Она покачала головой. — Я еще в выпускном классе. То есть только перешла. — Она добавила: — А ты кончаешь, мне Мэрион рассказывала.

У нее были прозрачные серые глаза, чуть впалые тонко обрисованные щеки и слегка вздернутый нос — лицо, исполненное такой хрупкой нежности, что в сумерках, подумалось ему, оно кажется выточенным из льда. И в ней была та светлая легкость, которую он заметил, еще когда в первый раз увидел ее на центральной площади и потом — в очереди на автобус. Ни тогда, ни после он с ней не разговаривал, если не считать вечеринки, устроенной первой командой на рождество, когда он танцевал с ней.

— А что ты думаешь делать теперь? — спросила она.

— Поступаю в колледж. — Он пожал плечами.

— А в армию тебя не призывают?

— У меня отсрочка.

— А Стэффорд остается еще на год.

— Да, — сказал он и добавил: — Принести тебе чего-нибудь выпить?

— Спасибо, у меня еще есть, — сказала она.

Некоторое время они молчали. Под деревьями медленно, неловко танцевали две-три пары. Патефон заиграл новую мелодию. Родители Мэрион, устроившие вечеринку, совсем недавно переехали в этот дом на краю города над самой долиной — высокий кирпичный особняк с крутой щипцовой крышей. Лужайка сбоку от дома и деревья вокруг нее были иллюминированы — ветер покачивал длинные гирлянды китайских фонариков, подвешенные между ветками. По краям лужайки стояли белые металлические столики. Мэрион в платье с открытыми плечами чмокнула его, когда он пришел, притворно удивилась его подарку — хотя на столе позади нее лежала целая груда коробок и пакетов — и, пожав его локоть, быстро отошла, едва появился Стэффорд.

Солнце скрылось за деревьями, и фонари словно загорелись ярче.

— Потанцуем? — сказал он.

— С удовольствием.

Она встала из-за столика, вышла на траву и приподняла руки.

Он вел ее, только чуть придерживая.

Они медленно двигались по краю лужайки. Оттуда, где сидела компания Стэффорда, доносились взрывы смеха, дымок от сигарет проплывал под фонариками, которые светляками мерцали на красном фоне заката.

Потом они ушли в сад. Между деревьями вилась дорожка. Она выводила на лужайку поменьше, к каменному парапету и обсаженной розами террасе. Внизу под ними сверкали огни города. Солнце уже зашло, и последние отблески догорали высоко в небе на западе. Прямо напротив, на севере, черными силуэтами вставали купола, башни и высокий шпиль собора. Он сжал ее пальцы, а когда она не отняла руки, слегка обнял за талию.

Позади них звучали приглушенные деревьями и мглой голоса и медленная, почти тоскливая музыка танца.

— Ты живешь в городе? — спросил он.

Она покачала головой.

— Не совсем. Примерно в миле от него. — Она неопределенно махнула рукой в сторону долины. — Мой отец врач. И мы обосновываемся поближе к месту его работы.

— Вероятно, то же справедливо в отношении каждого человека, — сказал он.

— Разве? — Она поглядела на него. — Да, пожалуй. Хотя не всегда это осознаешь, — добавила она.

Несколько секунд они неловко молчали, глядя туда, где за садами соседних домов виднелся холм с фундаментом замка. Немного ниже тянулась зубчатая линия развалин с единственным огромным проемом окна в обрушившейся каменной стене.

— Ты куда-нибудь ходишь? — спросил он. — То есть тебя кто-нибудь приглашает?