Багдадский вор - Андрей Белянин

– Я буду танцевать для вас, почтеннейшие! – свистящим шёпотом пропела она. В руках бывшей рабыни зловеще сверкнули длинные дамасские кинжалы.

Глава 68

Что плохому танцору мешает, а хорошему тенору помогает? Угадали!

Ходжа, конечно, понимал, что всё идёт по его же плану, но всё-таки… Всё-таки колющее оружие у женщины в состоянии наркотической эйфории выглядело весьма жутковато. Гашиш действительно вызывает у человека самые разные реакции: кто-то впадает в безумное веселье, кто-то в дикую работоспособность, а кто-то в волшебные галлюцинации. Марджина, как вы видели, прошла все три стадии, но, прежде чем наркотик свалил её, обессиленную и опустошенную, бывшая рабыня вполне могла натворить дел… В планы друзей это никак не входило, они почему-то надеялись, что мужененавистница быстро выдохнется и захрапит, а Лев, соответственно, беспрепятственно сунет её в мешок, дабы «украсть» куда подальше. Увы… глянув на покачивающуюся в танце женщину, упоённо отстукивающую кинжалом о кинжал ритм, у Оболенского резко пропало желание воровать. Резко, но ненадолго… Поразмышляв с минуточку, он высунул нос из-за двери, осмотрелся и пошёл корректировать планы. Или, иными словами, вносить в стратегические разработки Ходжи необходимые изменения по ходу дела…

– Бум-балаки-дон! Бум-балаки-дон! Смотрите на меня, почтеннейшие, ибо нигде и никогда больше вы не увидите ничего более прекрасного, чем мой танец!

– Спаси аллах, спаси аллах, спаси аллах… – на одной ноте надсадно бормотал начальник городской стражи, не в силах отвести глаз от тусклого блеска стали. Домулло, напротив, что-то пристально высматривал за спиной Марджины, казалось – среди лошадей бесшумно скользит чья-то громоздкая фигура.

– Бум-балаки-дон! Бум-балаки-дон! Что же вы молчите, уважаемые?! – Одурманенная танцовщица на миг замерла, пощекотав кинжалом фальшивую бороду Шехмета. – Вам не нравится?! Ах, значит, вот как… не нравится!

Связанный «купец» икнул и потерял сознание. Насреддин мысленно помянул «тупоголовых иблисов, принимающих в ряды городской стражи людей, склонных к припадочности»…

– А ты, бум-балаки-дон!

– Я – бум-балаки-дон?!

– Не строй из меня глупую женщину! – взвизгнула мгновенно оскорбившаяся домоуправительница. – Я никому не позволю… бум-балаки-дон! Бум-балаки-дон! Так как тебе мой прекрасный танец, о плешивейший из всех брадобреев?

– Вай мэ, клянусь Аллахом и Мухаммедом, пророком его, твой танец – есть живое совершенство, счастье для души, радость для глаз и услада для сердца! – с чувством ответил домулло, видя, как под чадрой лицо женщины буквально светится от удовлетворения. – Однако не позволишь ли ты мне, недостойному ценителю твоих красот, один вопрос, терзающий мой скудный разум?

– Бум-балаки-дон! Бум-балаки-дон! – Бывшая рабыня быстро забыла о собеседнике и, протанцевав ещё какое-то время, обернулась к нему, словно видя впервые: – Как тебе мой танец?

– Хвала небесам, это прекрасно, изумительно и достойно восхищения Всевышнего! – лишний раз подтвердил Ходжа. – Но неужели столь искусная в движениях красавица знает только один танец?

Марджина остановилась как вкопанная. Видимо, какая-то часть её мозга всё ещё боролась с наркотиком и чётко понимала, что зрителей пора убивать. С другой стороны, один из них и так уже не дышит, а другой смеет сомневаться в её возможностях?! Нет, это, знаете ли, слишком!

– Бум-балаки… ладно, танец с кинжалами я дотанцую после. Говори, что бы ты хотел увидеть? Каирскую плясовую? Бухарскую свадебную с выходом?

– «Укус пчелы»!

– Но… это же… бум-бала…

– О да! Это чувственный и страстный танец для самых храбрых женщин, но не каждая решится его…

– Довольно! – Марджина швырнула клинки наземь и, полуприкрыв глаза, начала плавно покачивать бёдрами, напевая сама себе одну из сверхпопулярных мелодий Древнего Востока.

Домулло скромно поздравил себя с победой и дважды больно пнул бессознательного Шехмета локтем в бок. Отважный начальник городской стражи слабо застонал, открывая глаза:

– Я уже на небесах? Тогда что за шайтан лупит меня по рёбрам…

– Ва-а-х, зачем так шумишь? Лучше посмотри, что происходит!

А на происходящее стоило посмотреть. Кое-как выползающие из сундуков воины замерли на полпути. Вышедший на шум во дворе Али-Баба встал столбом, прикрыв ладонью вытаращенные очи приёмного сына. Лев Оболенский, успешно выводящий за ворота уже третью пару лошадей, словно окаменел с поднятой ногой. Что говорить, благородные жеребцы и те повернули головы, а у впечатлительного Рабиновича разом отвисла челюсть…

Вы знаете, что такое танец «Укус пчелы»?! Вот и я не знал до тех пор, пока мой друг не поведал, с заблестевшими глазками и прерывающимся полушёпотом. Это стриптиз! Самый настоящий, неприкрытый багдадский стриптиз, без всяких топлесс… Марджина, мягко двигаясь по кругу, невесомыми пассами рук «отгоняла» от себя невидимую пчелу. Её уста сомкнулись, прекратив пение, а сквозь зубы вылетало навязчивое жужжание «насекомой». «Пчела» кружила вокруг молодой женщины, заставляя ту изгибаться в самых причудливых и сладострастных позах. Это было необычайно пластично и сексуально притягательно. Льву первому удалось стряхнуть с себя чары бывшей рабыни (в конце концов, уж он-то насмотрелся в своё время всяких разных стриптизёрш в десятках московских клубов!). Благословив общую оцепенелость, Багдадский вор неторопливо повёл за ворота следующую пару лошадей… А танец меж тем разворачивал своё мистическое действо, буквально завораживая слабые мужские сердца. Опасная «пчела» одним махом «залетела» в рукав танцующей, заставив ту завертеться волчком, срывая с себя одну деталь одежды за другой. Было видно, как женщина боится «укуса пчелы», как она топчет упавшее платье, рубашку, шаровары, но… ах! При снятии последнего, сугубо интимного предмета туалета «пчела» всё-таки исхитрилась совершить своё чёрное злодеяние! Гибкое смуглое тело вздрогнуло, невероятно прогнувшись, и словно забилось в последнем, яростном экстазе немыслимо сладкой боли…

– Вай мэ-э… какая женщина-а! – единым мужским вздохом пронеслось над упавшей в изнеможении Марджиной. Танец кончен… Мужчины – тоже. В смысле, что нечто подобное испытал и каждый из зрителей (ну, может быть, за исключением мальчика). Шехмет блаженно-вялыми глазами уставился на сглатывающего слюну Насреддина, гладя его кончиками пальцев по бедру:

– Она – пэри! Не правда ли, мой друг с обольстительно сияющей плешью?

– О да-а… – не сразу опомнился домулло. – Э, руки убери, почтеннейший! Не надо меня так трогать – от этого меня бросает в пот, а когда я потею, то пахну!