Том 24. Наш общий друг. Книги 1 и 2 - Чарльз Диккенс

«Бедный папа!» — подумала Белла, прижимаясь к нему еще теснее.

— А о тебе, мой друг, я скажу одно, — кротко, без тени жалобы в голосе продолжал херувим. — Ты всегда была такая отзывчивая! Такая отзывчивая!

— Нет, папа, у меня скверный характер. Мне бы все только ныть да капризничать. До сих пор я над этим почти и не задумывалась, но сегодня посмотрела на тебя из окна кареты, когда ты шел по улице, и вдруг почувствовала угрызения совести.

— Вот и напрасно, друг мой. Я и слушать этого не хочу!

Какой папа был разговорчивый и довольный в тот день и какой нарядный во всем новом! Да может статься более счастливого дня он не знал за всю свою жизнь, не исключая даже того — знаменательного! — когда его мелодраматическая избранница шествовала к брачному алтарю под похоронный марш из «Саула»!

Маленькое путешествие по реке было восхитительно, и маленькая комнатка окнами на Темзу, где их усадили обедать, тоже была восхитительна. Все было восхитительно. Парк был восхитительный, пунш был восхитительный, рыба под белым соусом восхитительная, вино восхитительное. Но всего восхитительнее была на этом празднестве сама Белла! Она весело болтала с папой, называла себя не иначе как обворожительной женщиной, требовала, чтобы он заказывал то одно, то другое блюдо, заявляя каждый раз, что обворожительную женщину обязательно надо угощать всем самым вкусным, — короче говоря, довела папу до полного упоения тем, что он действительно приходится папой такой обворожительной женщине.

А потом, когда они сидели, глядя на корабли и пароходы, уходившие в море вместе с отливом, обворожительная женщина стала фантазировать о том, какие путешествия предстоят им с папой. Вот папа — владелец того неуклюжего угольщика с квадратными парусами, отплывает в Ньюкасл* за черным золотом, которое обогатит его. Вот папа уходит на этой красивой трехмачтовой шхуне в Китай за опиумом и, вернувшись, навсегда разделывается с фирмой «Чикси, Вениринг и Стоблс», а своей прелестной дочке привозит горы всяких шелков и шалей. А вот и трагическая судьба Джона Гармона рассеялась как сон; он приезжает домой и убеждается, что лучше этой обворожительной женщины нет никого во всем мире, а обворожительная женщина убеждается, что нет никого во всем мире лучше Джона Гармона, и они уезжают на собственной стройной шхуне взглянуть на собственные виноградники. Шхуна расцвечена флагами, на палубе играет оркестр, и папе отведена самая большая каюта. Или Джон Гармон снова покоится в могиле, и богатейший негоциант (имя его остается неизвестным) влюбляется в обворожительную женщину и женится на ней, и он так сказочно богат, что все, что только ходит по реке под парусами или на парах, — все это принадлежит ему, и еще у него есть целая флотилия увеселительных яхт, и вон та маленькая бойкая яхта с белоснежными парусами называется «Белла» в честь его жены, которая устраивает на ней пышные приемы, точно современная Клеопатра. Или еще так: когда вот то транспортное судно подчалит к Грэйвзенду*, на него поднимется важный и очень богатый генерал (имя его тоже остается неизвестным), который не захочет торжествовать будущую победу на поле битвы без своей жены, а жена его все та же обворожительная женщина, и ей суждено стать божком всех этих красных мундиров и синих бушлатов. А может статься, будет и так: видишь, буксирный пароход тянет судно? Как по-твоему, куда оно пойдет? Оно пойдет туда, где коралловые рифы и кокосовые орехи и тому подобные чудеса, а зафрахтовал его некий счастливчик по имени папа (сам он на борту, и как его уважает команда!). Он доставит из дальних стран груз ароматичного сандалового дерева — товара невиданно прекрасного и неслыханно выгодного, и этот груз принесет папе целое состояние, да иначе и быть не может, потому что купила и снарядила это судно все та же обворожительная женщина, которая замужем за каким-то индийским раджой, а он весь с головы до ног в кашемировых шалях, в тюрбане, украшенном сверкающими изумрудами и брильянтами, смуглый — настоящего кофейного цвета, и предан ей бесконечно, хотя, пожалуй, слишком уж ревнив. Так фантазировала Белла к великому удовольствию папы, а он, уподобившись султану из восточной сказки, окунул бы голову в чашу с водой* столь же охотно, сколь и мальчики, которые ныряют за брошенными в Темзу монетами.

— Я вижу, друг мой, — сказал он после обеда, — что мы потеряли тебя навсегда. Надо полагать, ты к нам больше не вернешься?

Белла покачала головой. Она сама не знает. Трудно ответить на этот вопрос. Она может сказать только одно: мистер и миссис Боффин исполняют малейшее ее желание, ей ни в чем нет отказа, а об ее отъезде домой они не желают и слышать.

— А теперь, папа, — продолжала она, — выслушай от меня одно признание. Более корыстной маленькой дряни, чем я, нет на всем белом свете.

— Вот уж никогда бы про тебя этого не сказал! — ответил ее отец, глянув сначала на свои обновки, а потом на стоявший перед ним десерт.

— Я понимаю твою мысль, папа, но дело не в том. Деньгами ради самих денег я не дорожу, а вот то, что на них можно купить, это мне нужно.

— По-моему, все мы таковы, — возразил ей Р. У.

— Нет! Со мной, папа, никто не сравнится! О-о! — Белла сложила губы трубочкой, выкрикнув это «о-о!». — Я такая корыстная!

Бросив на нее грустный взгляд, Р. У. не нашел ничего лучше, как спросить:

— Когда же ты начала замечать это за собой?

— Вот, вот, папа! В том-то вся и беда! Живя дома и ничего, кроме бедности, не зная, я ворчала, но, по правде говоря, не так уж сетовала на судьбу. Живя дома и предвкушая будущее богатство, я смутно рисовала себе, сколько всего можно сделать на такие деньги. Но вот мои надежды на большое состояние рассыпались прахом, оно попало в другие руки, и теперь, когда мне ежедневно приходится видеть, сколько благ оно приносит людям, теперь я стала корыстной маленькой дрянью.

— Это все твое воображение, друг мой.

— Уверяю тебя, папа, ты ошибаешься! — сказала Белла, высоко подняв свои тоненькие брови и скорчив испуганную гримасу. — Это правда. Я только и делаю, что строю всякие корыстные планы.

— Бог мой! Но какие?

— Сейчас узнаешь, папа. Тебе я не постыжусь рассказать, потому что мы с тобой всегда были друг у друга любимчиками и потому, что ты больше похож не на папу, а на младшего толстощекого братишку. И еще, — со смехом добавила Белла, шутливо грозя ему пальцем, — еще потому, что ты в моей власти. Мы с тобой убежали тайком. И если ты нажалуешься на меня, я нажалуюсь на тебя. Скажу маме, что ты обедал в Гринвиче.

— Нет, друг мой, — проговорил Р. У. с легкой дрожью в голосе, — об этом лучше и не заикаться.

— Ага! — воскликнула Белла. — Я знала, сэр, что вам это не понравится! Так будьте добры хранить мою тайну, а я обещаю хранить вашу. Посмейте только предать обворожительную женщину — она обернется змеей! Ну-с, папа, теперь можешь поцеловать меня, а я займусь твоими волосами, потому что, пока меня не было дома, их совсем запустили.

Р. У. покорно подставил голову своему куаферу, и куафер, продолжая болтать, в то же время ловко наматывал пряди волос себе на указательные пальцы и вдруг отдергивал их в разные стороны. Клиент при этом каждый раз морщил нос и хмурился.

— Я, папа, чувствую, что без денег мне жизнь не в жизнь. Выпрашивать их, брать взаймы или воровать я не способна. И я решила выйти замуж по расчету.

Р. У. взглянул на дочь исподлобья, стараясь не мешать ее манипуляциям с его волосами, и проговорил укоризненно:

— Белла, дорогая моя!

— Я решила, папа, что, если мне нужны деньги, надо искать мужа с деньгами. И теперь я только и высматриваю, кого бы мне пленить побогаче.

— Белла! Дорогая моя!

— Да, папа, так обстоят дела. Вот это милое создание, которое ты видишь перед собой, самая корыстная дрянь, какая только может быть на свете, и все ее помыслы, все ее расчеты направлены в одну точку. Ну и пусть! Я ненавижу, я презираю бедность, и я не буду жить в бедности, если можно найти себе мужа с деньгами! А теперь, папа, ты у меня стал такой пушистый, что вполне можешь поразить своим видом лакея и заплатить ему по счету.

— Но, Белла, друг мой, такие мысли в твоем возрасте! Это меня просто пугает!

— Я же тебе говорила, папа, а ты мне не верил, — сказала Белла, с ребячливой серьезностью надув губки. — Ужасно, правда?

— Да, мой друг, если б ты сознавала, что говоришь, или действительно так думала, это было бы ужасно.

— Уверяю тебя, папа; я именно так и думаю. Любовь бывает только в сказках. И драконы, изрыгающие пламя, бывают только в сказках! — презрительно воскликнула Белла, хотя ее лицо и фигурка отнюдь не соответствовали таким словам. — А вот бедность и богатство — это не сказка, а действительность.

— Друг мой, ты меня просто пугаешь своим… — начал было ее отец, но она не дала ему договорить.