Черный человек. Книга 2 - Василий Головачев

Шевчук бесшумно вышел, но комиссар недолго оставалась одна (не считая молча работавших операторов), в зале один за другим появились Джума Хан, Ромашин и председатель СЭКОНа.

— Мне сообщили, что служба безопасности снова попала впросак, — заявил Ландсберг с тонкой усмешкой. — Шаламов ушел, Железовский похищен, завод ничего противозаконного не производит. А?

— Как быстро распространяются слухи, — недобро сощурилась Боянова. — Такое впечатление, что вы, Казимир, узнаете об операциях отдела намного раньше, чем их планирует сам отдел. Кто вам сообщил, что Железовский похищен? А тем более о том, что мы интересуемся заводом и его продукцией?

Ландсберг понял, что допустил промах, но не показал виду.

— У меня свои источники информации, не криминогенного характера. Или вы допускаете, что СЭКОН получает сведения от антисоциальных элементов?

В зале повисла хрупкая тишина, которую нарушил Ромашин:

— Почему бы и нет, Казимир? На месте комиссара я бы тоже удивился. Завод объявлен зоной ЧП всего полчаса назад, а вы уже тут как тут.

Краска бросилась в лицо Ландсбергу, глаза его метнули молнии, но тон остался дружеским.

— Просто я дежурил в центре координации над «сферой Сабатини» и услышал объявление по «треку». Вот и все загадки моего появления. К сожалению, вам оправдаться перед ВКС будет труднее: служба упустила Шаламова и не предотвратила самодеятельность Железовского. Комиссар, неужели и после этого инцидента вы будете утверждать, что Шаламов не представляет большой опасности для людей?

— Для обычных людей — нет, — негромко сказал Джума Хан. — Для тех, кто попытается его задержать силой, — да.

Ландсберг окинул безопасника насмешливым взглядом.

— Вы переводчик мыслей комиссара, молодой человек? Держитесь поскромнее, не вам судить о безвредности действий псинеура, да еще такого масштаба, как Шаламов.

— Почему бы и нет? — все так же спокойно произнес Ромашин. — Джума в свое время лечил Даниила и кое-что смыслит в этом деле. Кстати, наши мнения совпадают: Шаламова нельзя трогать вообще, разве что попытаться поговорить с ним, выяснить цель его шатаний по Земле.

— У меня другое мнение. — Ландсберг некоторое время смотрел на молчавшую женщину с неопределенным сожалением и скрытым превосходством. — Боюсь, ваш «сын сумерек» преподнесет еще не один сюрприз… если его не остановить. На Совете я потребую его захвата с последующим ограничением свободы. Он опасен. До скорой встречи.

Председатель СЭКОНа коротко поклонился Бояновой, небрежно кивнул Ромашину и вышел.

— Жуир, — пробормотал ему вслед Джума Хан.

— Что вы сказали? — очнулась Боянова.

— Человек живет в свое удовольствие. Вернее, получает удовольствие не только от того, что он делает, но и как делает.

— Да, — согласился Ромашин, — я тоже почувствовал нотки самолюбования, превосходства и… неискренности. Казимир изменился, раньше я знал его другим.

— Утоление рангового голода, — сказал Джума, и оба посмотрели на комиссара.

— У вас есть ко мне вопросы? — спросила Власта.

— Мы хотим предложить помощь в поисках Железовского, — сказал Ромашин. — Есть кое-какие идеи.

— Какие?

— Например, привлечь к поиску вашу сестру, она интрасенс, а также других интрасенсов.

— Хорошо, поехали ко мне.

Боянова направилась к выходу из зала, и в это время по сети «спрута» пришло сообщение о появлении возле «сферы Сабатини» «мыльного пузыря» с «миллионом глаз» внутри.

— Богоид! — воскликнул Джума Хан, переглядываясь с Ромашиным.

— Что? — оглянулась Боянова.

— Где появляется богоид — «тысячеглазый» орилоунский автомат или кто он там на самом деле, — почти всегда рядом Шаламов.

Джума хотел что-то добавить, но в этот момент пришло еще одно сообщение по «треку»: в доме, в котором жил Аристарх Железовский, произошел странный взрыв, разрушивший дом и необыкновенным образом изменивший весь квартал города. При этом свидетели перед взрывом видели тот же необычный объект с «миллионом глаз».

— По их заверениям, объект будто бы соткал вокруг дома черную паутину, а уж потом дом взорвался, — добавил дежурный. — Что интересно — жертв среди населения квартала нет.

— А Шаламова там не видели? — спросила Боянова.

— Следственная обойма еще работает, сведений нет.

— Кокон входа, — медленно проговорил Ромашин. — У Аристарха в квартире был кокон входа в трансфер.

Джума побледнел.

— Ты думаешь, он… свернулся?

— Похоже.

— Как же теперь Мальгину удастся выйти на Землю?

Боянова, наклонив голову, думала о своем, потом решительно шагнула в коридор. Джума и Ромашин, переглянувшись, последовали за ней, услышав по своим рациям знакомый, звенящий, заставляющий сильнее биться сердце сигнал тревоги.

Часть третья

КОЛДУН

Глава 1

Любое движение в этом желто-зеленом желейном мире отзывалось перестройкой прозрачных, пересекающихся, изломанных, отсвечивающих кое-где зеркалами слоев воздуха, больше похожих на зыбкие пласты липкого, рыхлого, вздрагивающего желатина. Пейзаж менялся не только от движения рук и ног, но даже от дыхания или взмахов ресниц, и привыкнуть к этому было непросто. Единственное, что здесь оставалось незыблемым, — скелет орилоуна, в котором машина «струнного» перемещения все еще работала.

Мальгин обошел орилоуна кругом, с любопытством вглядываясь в колеблющиеся картины многократных отражений и преломлений здешних красот друг в друге, и вернулся в приемную камеру орилоуна, умершего по крайней мере десяток миллионов лет назад. Цвета под куполом преобладали коричневые, черные и серые, и лишь мембрана перехода выделялась в полутьме нежным льдистым свечением, напоминая ледок в зимней проруби. Мальгин выбрал уютную ложбинку в складках пола и прилег. Физически он не устал, тело могло выдержать недельный бег или тяжелый труд, но душа просила не отдыха — расслабления.

Привычно проверив работу систем организма: нервной, скелетно-мышечной, эндокринной, сердечно-сосудистой, а главное — экстрарезервной, связанной с «темным знанием», которую он сумел-таки подчинить себе, — Мальгин приказал Харитону следить за обстановкой и погрузил себя в «сон второй степени». В этом состоянии разум повиновался причудливым извивам памяти и фантазии, соединяя несоединимое наяву, и перед глазами хирурга проплывали картины встреч с Купавой, Карой, отцом, друзьями… и недругами. Особое место в снах занимала дочь, Дарья, по которой Мальгин успел соскучиться больше, чем по кому бы то ни было.