Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер

Он уткнул лицо в ладони и застонал.

— Спи, — приказал Бересфорд. — Отдохнешь, и голова прояснится. Мы найдем выход. И помни: у тебя есть сорок лет, чтобы решить эту проблему.

— Тысяча чертей! — выругался Оксфорд. — Я не могу быть викторианским затворником всю оставшуюся жизнь. И жена ждет меня домой к ужину.

Внезапно ему стало смешно от контраста между необычным и обыденным, он потерял контроль над собой и, откинув голову назад, дико засмеялся; его хохот, грубый и страшный, заставил маркиза содрогнуться.

Эхо этого дьявольского хохота пронеслось по всем «Чернеющим башням».

И, возможно, проникло сквозь время.

Глава 17

РАЗУБЕЖДЕНИЕ

«Ничто не вечно, и менее всего та сущность, которую вы считаете мной».

Эдвард Оксфорд бушевал весь вечер, пока Бересфорд не призвал на помощь Брока; вместе они почти силой утащили путешественника во времени наверх, в спальню. Там они раздели его — оба уже научились снимать его облегающий белый костюм — и положили на кровать. Он заснул судорожным прерывистым сном, что-то бормоча, постанывая, вскидываясь и переворачиваясь.

Когда на следующий день он приковылял в гостиную, вид у него был болезненный, изможденный и жалкий, вокруг глаз темнели круги.

— Ешь, — скомандовал Бересфорд, указывая на блюда, которые дворецкий расставил на столе.

Оксфорд сел и стал машинально жевать, не разбирая, что ест, и уставившись в никуда.

— У меня вопрос, — сказал маркиз.

Оксфорд что-то невнятно промычал.

— Где твой предок сейчас, в июне 1837-го?

— Ему пятнадцать лет. Он живет с матерью и сестрой в съемной квартире на Вест-плейс, в Ламбете.

— А где он окажется, когда ты убьешь его?

— В Грин-парке.

— Так отправляйся в Ламбет, найди его и убеди в том, что он будет убит, если в 1840-м поедет в Грин-парк.

Оксфорд откинулся на спинку стула и посмотрел на маркиза.

— Да, — пробормотал он. — Если я сумею так сделать… если смогу взять себя в руки и не нервничать… может, и сработает!

— Ты знаешь, где Вест-плейс?

— Да, рядом с Императорским военным музеем.

— С чем?

— С Имп… А… подожди-ка, его еще не построили. Нет, там королевская больница. Как ее? Забыл…

— Ты имеешь в виду Бедлам?

— То самое место, где мой предок проведет двадцать четыре года, если я помешаю себе убить его.

— Он был… то есть является, я хотел сказать… сумасшедшим, да?

— Как раз сейчас, в 1837-м, у него начали появляться первые симптомы душевной болезни. Пик безумия придется на 1840-й, когда он совершит преступление. Его схватят, будут судить и заключат в этот… как ты сказал… Бедлам. За следующие двадцать лет рассудок к нему вернется, но он останется в заключении. Со временем его переведут в Бродмур, потом освободят и депортируют в Австралию, где он женится на девушке. У них будет ребенок, который и станет моим… прапра-… не знаю, сколько раз, прадедушкой.

Бересфорд наклонился, положил подбородок на руки и внимательно посмотрел на своего странного гостя.

— Так теперь ничего этого не произойдет?

— Я вернулся обратно во времени, чтобы предотвратить преступление, — ответил Оксфорд. — И вместо этого убил его.

— Теперь не будет счастливого конца в Австралии?

— В любом случае его и не было, Генри. Вот, взгляни.

Оксфорд вытащил из кармана бумажник, вынул из него сложенный листок и подал Бересфорду. Маркиз развернул его. Письмо было написано чернилами, которых он раньше никогда не видел. Он прочел следующее:

«Брисбен, 12 ноября 1888 года.

Моя дорогая!

На всем белом свете нет другой такой, как ты, и то, что я так плохо с тобой обращался, мучает меня даже больше, чем тот предательский поступок, который я совершил в 1840 году. Я не желал ничего другого, как только дать тебе и нашему сыну хороший дом, и до конца своих дней я буду сожалеть о том, что стал пьяницей и вором, а не хорошим мужем, а еще я чувствую, что дни мои сочтены и я ослабел как телом, так и душой.

Я ни в коем случае не осуждаю тебя за то, что ты сейчас делаешь. Ты еще молода и должна устроить жизнь себе и нашему ребенку в Англии, вместе с родителями, а если бы ты осталась здесь, я бы принес тебе еще больше горя и несчастий, потому что я одержим дьяволом, который выбрал меня своим подручным, еще когда я был подростком. Поверь мне, прошу тебя, именно его зловредное влияние навлекло горе на всю нашу семью, ибо моя истинная душа не желала ничего другого, кроме покоя и счастья с тобой. Ты помнишь, я сказал тебе, что отметинка у тебя на груди — знак того, что Господь простил мое преступление и даровал мне тебя, вознаградив за годы, проведенные в больнице, когда я пытался восстановить свой рассудок?

Сейчас я молю Его, чтобы Он с состраданием взглянул на мое падение, и чтобы эта отметинка, напоминающая по форме радугу, которая есть и на груди нашего сына, передалась бы и всем нашим будущим потомкам. Пусть она явится знаком того, что за страшное зло, совершенное мною, возмездие обрушилось только на меня, а не на другого Оксфорда, ибо это я нажал на курок, и никто другой. Пусть с моей смертью, которая уже недалеко, вся эта история завершится, и грязное пятно на моем имени будет стерто.

Ты была самым лучшим, что даровала мне жизнь.

Будь счастлива и вспоминай лишь наши самые первые дни.

Твой любящий муж Эдвард Оксфорд

P. S. Передай привет своим дедушке и бабушке. Они были одними из моих первых друзей и проявили ко мне, еще подростку, столько доброты, что я до сих пор вспоминаю о них с большой любовью».

— Это копия письма, которое он послал своей жене, после того как она бросила его и вернулась в Лондон к своим родителям. Оригинал у меня дома. Письмо передавалось в нашей семье из поколения в поколение, — объяснил Оксфорд.

— Невероятно! — воскликнул Бересфорд. — Письмо из будущего!

— Для меня из далекого прошлого, — возразил Оксфорд. — А теперь письмо уже не будет написано.

— И, тем не менее, оно здесь, у меня в руке, — с удивлением пробормотал Бересфорд. — В связи с письмом возникает несколько вопросов. Во-первых, кто его жена?

— Не знаю. Ее имя не сохранилось. Я знаю только, что она была из семьи, с которой он познакомился еще до преступления. Обрати внимание на постскриптум.

— А преступление квалифицировалось как государственная измена, да? Видимо, оно было очень тяжким, иначе ты не отправился бы в наше время, чтобы предупредить его.