Рыцарь золотого веера - Кристофер Николь

– Как твоё имя, мальчик? – Меня зовут Филипп, мой господин. Я не знаю, что это обозначает.

– А кто твоя мать? Мальчик нахмурился:

– Не знаю, мой господин. Уилл схватил его за плечи:

– Как не знаешь? Она умерла? Магдалина умерла? Мальчик раскрыл рот от удивления:

– Магдалина, мой господин? При чём тут госпожа Магдалина?

Руки Уилла разжались и скользнули по коричневому шёлку его кимоно:

– Ты часто видишь госпожу Магдалину?

– О да, мой господин. Она всегда бывает добра ко мне. – Глаза его снова наполнились слезами.

О Боже, подумал Уилл. Теперь больше никаких сомнений быть не может. Да, действительно, Норихазе не нужен меч, чтобы убить меня.

– А другие не бывают так добры с тобой?

– Иногда меня бьют, мой господин.

– Кто именно?

– Мужчины, к которым я прихожу.

– Мужчины… Господин Норихаза?

– О да, мой господин. Мой господин Норихаза всегда бьёт меня. Я не обижаюсь, когда меня бьют ради удовольствия. Вы тоже будете бить меня, мой господин?

– Нет, – ответил Уилл. – Я не буду бить тебя, Филипп. Снова слезы на глазах:

– Потому что я не нравлюсь вам?

– Напротив, Филипп. Ты очень нравишься мне. Мне кажется, я люблю тебя.

– Мой господин! – Филипп просиял. – Это самое большое удовольствие для меня, если я нравлюсь кому-то. – Его кимоно распахнулось, схватив руки Уилла, он положил их себе на бёдра, а сам принялся поспешно развязывать его пояс. – Какой большой, – выдохнул он. – Какой большой. – Его руки были холодны, но более настойчивы, чем руки Сикибу, и Уилл ощутил, как вся кровь его тела сбегает вниз, переполняя его орудие.

– Боже милостивый! – вскричал он и машинально отмахнулся. Удар пришёлся Филиппу повыше уха, и он отлетел к стене. Дверь скользнула в сторону, пропустив двух молодых служанок, принёсших лакированный столик и красные лакированные чашки для еды. Уилл вскочил на ноги.

– Ты, – крикнул он первой, – Ложись. Быстро. Развяжи пояс. Девушка уставилась на него. Потом медленно нагнулась и поставила столик на пол.

За её спиной плакал Филипп.

– Я хочу тебя, – сказал Уилл. – Сейчас. Ты будешь моей сейчас. Скажи своей спутнице, чтобы ушла.

Девушка повернулась, взглянув на Уилла:

– Вам не нравится мальчик, Андзин Миура?

– Нет… Не сегодня. Ты…

Она медленно выпрямилась, одновременно пятясь от него, и покачала головой:

– Я не могу, мой господин.

– Не можешь? Клянусь Богом…

Он потянулся к ней, но она отбежала к двери. Вторая девушка поспешно поставила чашки на стол и кинулась за подругой.

– Подожди, – крикнул Уилл. – Я не причиню тебе вреда. Дверь открылась, и в комнату вошли остальные девушки с подносом пищи и жаровней. Первая пара, казалось, обрадовалась их приходу. Конечно уж, он не сможет овладеть одной из них, если все четверо воспротивятся.

– Почему не можешь? – спросил он у первой.

– Это приказ моего господина Норихазы, – ответила девушка. – Вам предоставлен мальчик, Андзин Миура. Мой господин Норихаза сказал, что вы предпочитаете это, и предупредил, чтобы ничего другого мы не допускали. – Его кимоно оставалось распахнутым, и взгляд служанки упал на тело Уилла. – Мы уйдём, мой господин. Я могу разжечь жаровню позже.

– Нет, – Уилл завязал пояс. – Я буду есть сейчас. А потом приму ванну.

Девушки поклонились. Филипп медленно сел, потом поднялся на колени. До созревания ему ещё по крайней мере год. Но он уже мог реагировать. Мог и хотел.

– А я, мой господин? – прошептал он.

– Я не сержусь на тебя, Филипп, – сказал Уилл. – Я ещё хочу поговорить с тобой. Но я принял обет целомудрия. Знаешь, как священники.

Филипп не сводил с него глаз. – Поэтому я хочу, чтобы ты побыл здесь, но не давал воли своим рукам.

– Да, мой господин.

– А теперь иди сюда и сядь рядом. Я хочу, чтобы ты разделил со мной трапезу.

– Я, мой господин? – Ты.

Мальчик помедлил и уселся рядом с Уиллом. Девушки обменялись взглядами, потом положили палочки для еды и ему.

– Сакэ, – приказал Уилл.

Девушка поклонилась и поставила на стол маленькую бутылочку. Он налил чашку, осушил её и снова наполнил. Девушки не сводили с него глаз.

– Ты познал многих мужчин, Филипп? – спросил он.

– О да, мой господин, – горделиво ответил мальчик. – Даже даймио пользуются моими услугами. А когда они устраивают пиры, я представляю там.

Уилл выпил ещё чашку сакэ.

– Ты представляешь там?

– Обычно с моим другом Кокудзи. Странно, что господин Норихаза не прислал сюда Кокудзи, чтобы мы вдвоём развлекали вас.

– Да, – отозвался Уилл, – действительно странно. Девушки стояли напротив на коленях, улыбаясь. Знают ли они? Конечно. Или, во всяком случае, теперь догадались.

– Наверное, – сказал он, – господин Норихаза подумал, что тебя будет достаточно. Он, конечно, знает о моём обете.

Филипп взглянул на него, его губы дрожали.

– Он ничего не сказал мне об этом, мой господин. Он побил меня сегодня утром, чтобы я получше развлёк вас. Потому что, когда меня бьют, моя штучка становится очень твёрдой и высоко подымается. Мой господин, почему бы вам не поколотить меня? Тогда бы я был очень хорош. Даймио находят меня очень хорошим, мой господин.

Уилл обнаружил, что бутылка опустела. Он решил было хлопнуть в ладоши, да передумал. К чему пьянеть? Это даже опасно, потому что Филипп был в самом деле исключительно привлекателен, и сам воздух, казалось, был пропитан соблазном. Он взмахнул рукой:

– Унесите все это. – Но мой господин ничего не съел, – запротестовала одна из девушек.

– Я не голоден, – ответил Уилл. – Унесите это всё. И постелите постель. Я хочу спать.

Служанки переглянулись, посмотрели на Филиппа и снова хихикнули.

– Андзин Миура – человек огромной силы, – одобрила старшая из девушек. – Это хорошо. В январе ночи длинные.

Он стоял у окна, разглядывая лагерь Токугавы. Он стоял так каждый день, вот уже две недели, смотря на облака над горами, на то, как они, сползая в долину, проливались дождём, а порой шёл снег. Но снег тут же таял – слишком близко было море, да и февраль уже заканчивается. Не за горами и весна.

Он разглядывал и воинов Токугавы, работавших без отдыха. Внешний ров уже был засыпан, стена снесена – как и было оговорено. Но это произошло несколько дней назад, а армия сегуна оставалась по-прежнему в лагере. И продолжала работу. Над чем, он сказать не мог, из окна было не разглядеть. Но каждый день отряды, занятые на работах, шагали куда-то с кирками и лопатами, и каждый день самураи Тоетоми высыпали на стены центральной крепости, наблюдая за ними, трубя в сигнальные рожки и провожая их презрительными выкриками.

Как странно. Его должны были выпустить отсюда ещё неделю назад.

И что тогда? Исида Норихаза получил шанс отомстить, и он его не упустил. Покидая Осаку, Андзин Миура покинет и сына. И тот всю жизнь проведёт, погрязнув в содомском грехе и мужской проституции. Ничего, впрочем, постыдного – для самурая. Исида Норихаза, видно, долго думал над этим и нашёл способ отомстить. Он обращался с Андзином Миурой с изысканной вежливостью и окружил его большим комфортом и роскошью, чем даже полагалось заложнику неблагородного рождения. На взгляд японца. И этим он его уничтожил. Как теперь Андзин Миура сможет спокойно уснуть в своей постели, зная, что Филипп развлекает даймио в Осаке?

Это было тяжело. Но ещё тяжелее было думать о Магдалине. У неё ведь отобрали сына через несколько недель после рождения. И было ли это единственным её наказанием? Или она согласилась с планом Норихазы? Она, очевидно, снова пользовалась расположением принцессы Едогими, ведь она по-прежнему прислуживала ей.

Могла ли какая-нибудь женщина согласиться на нечто подобное, когда речь шла о её сыне? Кто знает? Кто знает, что за мысли в их головах. Даже в голове Сикибу.

Боже, как жарко. Ах, какая беспечная мысль. Сикибу наверняка просто убивается от тревоги за мужа, оказавшегося заложником в Осаке. Известие, конечно, уже дошло до неё.

Наверняка? Он выполняет свой долг перед Токугавой. Так зачем беспокоиться за его судьбу?

Он обернулся, заслышав звук открывающейся двери. Четырнадцать дней провёл он безвыходно в этих стенах, обслуживаемый только четырьмя девушками и Филиппом. Девушкам было ещё рано накрывать к ужину, а Филипп, как обычно, пристроился в дальнем уголке, что-то рисуя. Девушки как-то принесли бумагу и тушь, и Уилл набросал изображение парусника, потому что Филипп часто расспрашивал его о кораблях.

– Вы, Андзин Миура, – сказал тогда мальчик, – великий штурман. Мы много слышали о вас, мой господин.

– От своей матери? – вопрос вырвался у него совершенно непроизвольно.

– Всякий слыхал об Андзине Миуре, – ответил Филипп. – Человек, который умеет строить корабли получше даже голландских.

Поэтому он нарисовал Филиппу корабль. Английский корабль, гордо бегущий по волнам. Больше того – набросал внутренние планы и даже показал его в разрезе. Его работа. Он ведь корабельный плотник. Только и всего. Корабельный плотник, попавший в ад. И работавший на дьявола.