Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.) - Андрей Трубецкой

Мы продолжали копать и уже прошли мерзлый слой земли, как в какие-то мгновения, последовательность которых различить сознание не может, вокруг прогремели взрывы, я непостижимым образом был сбит с ног и ощутил онемелость левой руки. Присел. Кругом шевелились мои разведчики, откуда-то бежали люди и спрашивали, где Братков. Я показал на кучу шинелей. «Нет его здесь». Сейчас же с другой стороны показался сам Братков: «Что такое?» — «Ранен». — «Куда?». — «В руку». - «Ну, это тебе повезло. Эвакуируйся». Кроме меня, ранило еще одного солдата по фамилии Суворов. Его спасла каска; ранение в голову было не сильным. В деревне мы нашли полковой медпункт, откуда нас перевезли в медсанбат. Ночью, в большом деревенском доме мы ожидали очереди на обработку. Тут же вместе с нами на полу, на корточках сидел раненый немецкий офицер-интендант в добротном грязном мундире, перепачканном кровью и землей. Мне удалили осколок из плеча, сделав большой разрез, перевезли затем в госпиталь в Прейсиш-Эйлау, где я несколько дней проблаженствовал в теплой комнате на постели с простынями, со всегда полным клюквенного морса графином на столе, с хорошей кормежкой.

Госпиталь размещался в бывшей казарме. В его коридорах на стенах были различные изречения, написанные готическим шрифтом, поднимавшие, наверное, дух солдат. В городе встречались редкие гражданские люди — немцы. Они расчищали дороги от развалин, были потрепаны, грязны и подавлены. Вскоре из нашей комнаты забрали со скандалом двух выздоровевших солдат. Они где-то нашли легкий миномет, втащили его на чердак и стали палить по городу.

Меня, как легко раненного, вскоре перевели в другой госпиталь, рангом пониже, находившийся в добротных домах пригородной деревни. Спали мы на нарах и от нечего делать бродили по окрестным брошенным хуторам.

Через некоторое время мне вырезали из раны «дикое мясо» — заживление вторичным натяжением (метод, когда, вынимая осколок, делали очень широкий разрез, который не зашивали — профилактика инфекции — газовой гангрены), и уже стерильную рану зашили. В результате я приобрел длинный, сантиметров десять, шов на руке, а дырочка от пули в гимнастерке была с горошину (гимнастерка и сейчас цела).

Особо ярких впечатлений того времени не припоминается. В своих прогулках мы забредали довольно далеко, безуспешно пытались навещать каких-то девиц, пасших стадо коров, рыскали по заброшенному станционному зданию (вне города), превращенному в склад электрических лампочек — их там было, наверное, миллионы. Позже мы видели, как оно горело. В соседней деревне располагался госпиталь, где раненых охраняли. Это были «самострелы» — членовредители. По выздоровлении им предстояло воевать в штрафбате.

Постепенно ликвидировались группировки немецких войск на побережье, и наши части отходили на отдых. Остатки такой дивизии проходили мимо нашего госпиталя — немного повозок и на них не люди, а тени людей, изможденных до предела. Да, мне повезло. Через месяц меня в составе команды выздоровевших отправили в запасной полк, стоявший недалеко от Прейсиш-Эйлау. Шли туда вечером, и было видно на чистом закатном небе, как подбили наш самолет — маленькая птичка черно задымила и стала медленно падать.

Запасной полк находился на территории бывшего лагеря военнопленных для русских, поляков, французов, англичан; теперь на одной его половине были бывшие хозяева-немцы, а на другой мы. По виду бараков, их внутренности, можно было догадаться, где какие пленные. У англичан был клуб со сценой, аккуратные двухэтажные койки. У русских — обшарпанные нары, да уж больно много накручено колючей проволоки. Она была даже в выгребных ямах уборных. Вокруг лагеря за внешней проволокой — ямы-секреты, из лагеря невидные. Наш барак через проволоку соседствовал с бараками немецких пленных. Через проволоку мы переговаривались, меняли всякие безделушки на курево. Однажды вечером нашему взводу выдали оружие, объявив, что немцы готовят массовый побег. Но ночь прошла спокойно.

В начале апреля был взят Кенигсберг, и войска из Восточной Пруссии убирались. Запасной полк был переведен в Инстербург, погружен в эшелон и отправлен в восточном направлении. Промчались мимо Каунаса, и тут мы задумались, куда нас везут. Ходили слухи, что много войск отправляют на Дальний Восток. Не доезжая Вильно, на станции Ляндварово эшелон повернул на Гродно. Так быстро я давно не ездил. Паровоз останавливался только набрать воды. Тогда нас кормили. Въехали в Польшу. В скорбном величии проплыла мимо разрушенная Варшава, а потом замелькали города, местечки, хутора и деревни западной Польши, все более и более чуждые по своему облику. Места сильно обжитые, густо населенные, ни тебе лесов, ни болот. В такие вот места осенью прошлого года и бросали с самолетов наши группы.

Недалеко от Познани нас выгрузили, и мы сейчас же двинулись пешком. Ежедневные переходы были большими и утомительными. Старшина Мироненко, с которым я сдружился еще в госпитале (он прибыл туда из штрафбата), использовал свой талант рассказчика, чтобы солдаты не отставали. А рассказчиком он был замечательным и знал массу завлекательных рассказов с ограблениями, подземельями, благородными бандитами и коварными красавицами, похищениями и превращениями, и все это очень длинно. Шел Мироненко в центре толпы, и никто не отставал. Приемом он этим пользовался, когда марш переходил и на ночь. Наконец, уже в Германии, нас передали в свои части, и я вновь попал к Браткову в разведку. Принял он меня очень хорошо и назначил помощником командира взвода разведки, которым командовал младший лейтенант Балоян, симпатичный молодой армянин. Уже на другой день мы тронулись на запад, двигаясь проселочными дорогами. В одном месте чуть ли не всем полком палили по стаду диких коз, бежавших довольно далеко от нас по чистому полю. Кроме испуга, вреда мы им не принесли, а вот начальство крыло нас нещадно. Надо сказать, что с кормежкой в походе было туговато. Двигаясь впереди батальона, мы заметили в лесу приблудную корову и кинулись ее ловить. Мы старались гнать ее по ходу батальона, чтобы не терять. Но вот дорога вышла к долине небольшой реки — знаменитой Нейсе. Здесь только что прорвали фронт, и лес на противоположном берегу был весь искорежен артиллерийским огнем. Изголодавшаяся корова, увидав зеленый прибрежный луг, бросилась на него, мы за ней. Наконец удалось поймать корову. И тут из землянки, расположенной у моста, выскочили два солдата и стали кричать нам, что здесь минное поле, что еще вчера на нем подорвались. Крики заставили нас присмиреть и оглядеться. Действительно, в сочных озимых можно было видеть серо-желтые лепешки мин, а поодаль пестрела одежда окончивших здесь путь местных жителей. Солдаты стали показывать, как выйти с этого страшного поля. Корова, как будто поняв разговор, повела себя тихо. Мы благополучно выбрались на дорогу, привязали корову к повозке и перешли речку. Привал был на той стороне, где недавно стояли немцы.