Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I - Александр Наумов

Останавливаясь на характеристикѣ населенія, я прежде всего скажу нѣсколько словъ о религіозно-нравственномъ его настроеніи и уровнѣ.

Подавляющая часть его въ моемъ участкѣ были православные, вѣрующіе, относившіеся строго къ исполненію церковныхъ обрядностей. Ранѣе я упомянулъ, какъ щедро сельскія общества относились къ улучшенію своихъ храмовъ.

Несомнѣнно отношеніе это являлось лучшимъ доказательствомъ преданности ихъ церковно-религіозному культу. Въ церковныя попечительства тоже выбирались все дѣльные, почтенные люди.

Составъ самихъ священнослужителей былъ въ среднемъ удовлетворительный и столь любимый своими приходами, что среди нихъ даже самъ Епископъ Гурій не рѣшался устраивать обычныя свои перемѣщенія. Лишь единственный изъ нихъ былъ отправленъ „на покой” — престарѣлый о. Дроздовъ, лѣтъ около 45 священствовавшій безвыѣздно въ Старо-Бинарадской церкви. Я еще его засталъ на томъ же мѣстѣ священнической службы.

Касаясь общаго уровня нравственности населенія, могу лишь замѣтить, что наиболѣе патріархальными, строгими и чистыми нравами отличались татары, у которыхъ мѣстный ихъ мулла игралъ рѣшающую роль блюстителя и руководителя, строжайше соблюдая семейную и личную чистоту членовъ своей паствы.

За ними, въ порядкѣ послѣдовательности, шли всѣ мордовскія селенія, — обоихъ нарѣчій „мокша” и „эрзя”, и на послѣднемъ мѣстѣ стояли русскія общества. Среди послѣднихъ издавна возникла и продолжала распространяться возмутительная секта „хлыстовъ”, имѣвшая своимъ главнымъ покровителемъ и вдохновителемъ, или „Христомъ”, какъ его называли сами сектанты, богатаго самарскаго купца Прохорова.

Организація этой „Прохоровщины” была широко раскинута по губерніи. Всюду имѣлись свои „богородицы”, вокругъ которыхъ происходили въ особо приспособленныхъ для этого помѣщеніяхъ — обычно подвальныхъ — тайныя „радѣнія”. На подобныя сборища сходились „вѣрующіе” обоего пола, пѣли свои „стихи” съ восхваленіемъ и вызываніемъ „Св. Духа”, кружились, бѣсновались до самозабвенія, до тѣхъ поръ, покуда не „накатывалъ” на нихъ всѣхъ „сходившій духъ святой”.

Браковъ хлысты не совершали, дѣтей же признавали лишь тѣхъ, которыя рождались у дѣвицъ послѣ „радѣнія” и „накатыванія”. Въ результатѣ такого культа, въ нѣкоторыхъ селахъ проживали цѣлые порядки „келейницъ” — обычно во все черное одѣтыхъ дѣвицъ, но семейныхъ, т. е. имѣвшихъ своихъ дѣтей, съ точки зрѣнія сектантской законныхъ, ло обычному же нашему пониманію незаконнорожденныхъ.

Центромъ хлыстовщины, или по мѣстному выраженію, „Прохоровскаго корабля”, въ моемъ районѣ служило с. Кирилловна, гдѣ обрѣталась сама „богородица” и происходили „радѣнія”. Допуская смѣшеніе удовлетворенія половыхъ животныхъ инстинктовъ съ проявленіемъ душевныхъ экстазовъ религіознаго порядка, устанавливая соединеніе свальнаго грѣха съ признаніемъ въ немъ божественнаго начала, секта эта собственно представляла собой не что иное, какъ обожествленіе разврата, являя собою соціальное уродство людского сообщества, не встрѣчаемое даже въ животномъ мірѣ.

Хлысты, фактически предававшіеся при отправленіи своихъ сектантскихъ обрядностей „свальному грѣху”, въ то же время оффиціально заявляли себя вѣрующими христіанами, посѣщали православные храмы, и внѣ своихъ хлыстовскихъ обрядностей, вели образъ жизни скромный и внѣшне даже строго благочестивый.

Бороться съ этой сектой неоднократно принимались и духовныя и свѣтскія власти, но обычно безуспѣшно. Слишкомъ тайно, умно, осторожно вели себя „Прохоровцы”, и совершенно обратно вели себя въ дѣлѣ сыска консисторскіе агенты и чины полиціи.

Такъ или иначе, но существованіе секты вносило несомнѣнный соблазнъ, хотя бы ввидѣ образованія особой группы „келейницъ”, вокругъ которыхъ выростало особаго рода „безотцовское” молодое поколѣніе.

Въ нѣкоторыхъ селахъ подобныхъ „сиротъ” было довольно значительное количество, и это обстоятельство еще болѣе осложняло опекунское дѣло въ деревнѣ, обратившее также мое вниманіе.

Въ дѣлѣ сиротской опеки и защиты особенно часто переплетались законъ и обычай. Упорядочить эту область представлялось мнѣ вопросомъ большой важности. Повсемѣстно мною были заведены регистраціонные списки сиротъ и ихъ опекуновъ, провѣрялись общественные приговоры по учету сиротскаго имущества и т. д.

Вспоминается по этому поводу одно въ высшей степени характерное дело: скоропостижно умираетъ въ с. Кирилловнѣ богатый крестьянинъ Бугринскій, послѣ котораго оказалось наслѣдственное имущество. У скончавшагося старика остались въ живыхъ сынъ Кириллъ и дочь Марфа. Первый былъ давно женатъ и незадолго до смерти отца былъ имъ выдѣленъ, такъ что жилъ съ женой и дѣтьми отдѣльно въ собственномъ своемъ, надѣленномъ родителемъ, домѣ, получив при выдѣлѣ также и прочее немалое имущество — землю, скотъ, разную движимость и пр. Дочь же Марфа была незамужняя, жила всегда съ отцомъ, который ее любилъ и цѣнилъ за хозяйственную помощь, несмотря на то, что она вступила въ ряды „келейницъ”, и года за три до внезапной кончины ея родителя, прижила „со стороны” (народное выраженіе) дочку Евфросинью.

Тотчасъ же послѣ смерти старика Бугринскаго, Кириллъ, жадный и грубый по натурѣ, пользуясь безпомощностью своей сестры, заявилъ претензію на оставшееся послѣ умершаго родителя имущество, выставляя себя единственнымъ его наслѣдникомъ, и совершенно отстраняя свою сестру и ея тоехлѣтнюю дочку, какъ незаконнорожденную.

Въ одинъ прекрасный день къ осиротѣвшему родительскому дому подъѣхали подводы. Кириллъ со своими присными сталъ забирать цѣнное отцовское добро и отвезъ его къ себѣ, угнавъ со двора даже часть скота. Узналъ я обо всемъ этомъ лишь тогда, когда ко мнѣ пріѣхали съ жалобой на Кирилла его сестра и Кирилловскій сельскій староста, не знавшій, что предпринять противъ самоуправства молодого Бугринскаго, наотрѣзъ отказавшагося подчиняться его распоряженіямъ.

Какъ выдѣленный ранѣе своимъ отцомъ, Кириллъ безусловно лишался правъ на наслѣдство, Марфа же просила не только за себя, но и за дочь, которая по буквѣ закона считалась „незаконнорожденной”.

Въ этомъ отношеніи, для установленія опеки надъ ней представлялся единственный исходъ — обратиться къ Кирилловскому сельскому сходу, который былъ вправѣ санкціонировать назначеніе опеки надъ незаконнорожденной Евфросиньей, согласно „мѣстному обычаю”.

Пришлось мнѣ самому присутствовать на собранномъ по этому поводу сходѣ Кирилловскаго общества, на которомъ старики высказались за возможность назначенія опеки. Не забуду я высказаннаго на сходѣ мотива: „Чѣмъ же дитё виновато, что на Божій свѣтъ появилось?!”