Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре - Евгений Елизаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, это не значит, что родитель или носитель (теперь уже государственной) власти не имеют права вмешаться в строительство его собственной семьи. Офицер еще в прошлом веке должен был получать согласие на брак не только родителей невесты, но и полкового командира. Однако в таком вмешательстве уже нет ничего личностного: власть следит лишь за соблюдением норм сословной «гигиены». Их нарушение нередко влечет за собой тяжелые последствия для всего государства. Так, военный министр и главнокомандующий вермахта генерал-фельдмаршал фон Бломберг из-за брака с 24-летей Эрной Грун, бывшей проституткой, оказался вынужденным подать в отставку, что повлекло за собой целую цепь драматических последствий, затронувших не одну Германию[471]. При условии же их соблюдения, молодой человек оказывается свободным в своем выборе. Что же касается родительской власти, то и она уже к Новому времени становится по преимуществу моральной. Правда, мы помним о судьбе младшего Мирабо, то есть о том, что конфликт с родителем еще в XVIII веке мог разрешиться тюрьмой. Но его заключение происходит по тайным приказам, без законного суда, и, к слову, практика таких приказов станет одной из причин революции 1789 года: «В одиночестве своего узилища он шлифовал лучший свой труд, написанный в замке, – «О тайных приказах и королевских тюрьмах». Это сочинение, которое выйдет без указания имени автора в 1782 году, всколыхнет общественное мнение и станет причиной Французской революции»[472].
Добавим следующее обстоятельство. Непокорные, своенравные дворяне мало подходят для исполнения должностей королевских судей и сборщиков налогов. Неудивительно, что во всех странах Европы королевская власть предпочитает набирать высших чиновников из третьего сословия, незнатных, но образованных и послушных богатых горожан (родитель Фигаро принадлежит именно к ним[473]). Но и они, достигнув высоких должностей, начинают покупать себе дворянские титулы и сближаться с природными дворянами. В XVI–XVII вв. эта категория еще отличалась от «дворянства шпаги» своим происхождением. Но постепенно ее связи с третьим сословием утрачиваются, и служилая верхушка превращается в прослойку господствующего класса феодалов – «дворянство мантии». К поледнему относилась судейская знать, члены парламентов, высших финансово-административных органов и др. В XVIII веке эта прослойка в лице своих виднейших семейств объединяется с титулованным дворянством.
Между тем уже к XVII столетию этот новый субъект истории сам определяет свою судьбу. Тот факт, что именно ему, в лице его высших представителей, адресуется знаменитый демарш: «Вы думаете, господа, что государство – это вы? Ошибаетесь! Государство – это я!», который историческая легенда приписывает Людовику XIV, подтверждает сказанное.
Впрочем, правильней обращаться не к дворянству в целом, но к среднему слою этой новой касты. Благодаря государственной службе, прочно стоящий на земле, ее представитель уже не зависит от милости сеньора, который может вознести своего вассала до небес, но может оставить его служение и без всякой награды. Так, Уильям Марешаль, будущий граф Пемброк, по мнению современников, величайший рыцарь всего христианского мира, четвертый сын в своем роду, не имел никаких шансов. Но однажды, простой оруженосец у своего дяди, он, прикрывая отход спасающейся бегством королевы, совершает подвиг. В арьергардном бою гибнут все, он один, тяжелораненый, остается в живых и попадает в плен. Королева не забывает своего спасителя и выкупает. Это становится началом, может быть, самой блистательной в истории европейского рыцарства карьеры. На склоне лет он – главный советник короля Иоанна Безземельного; его подпись стоит на Великой Хартии Вольностей в качестве гаранта ее соблюдения, в 1216 году он избирается регентом Англии… Другая королева двадцать лет не вспоминает о Д´Артаньяне, лишь однажды в ней просыпается благодарность, чтобы тут же снова забыть о нем… Между тем регулярный доход, сравнительно высокое общественное положение, виды на карьеру делают этот социальный слой независимым и в экономическом и в правовом отношении. Обретение же независимого от каприза высокопоставленных лиц статуса открывает возможность, не оглядываясь ни на кого, планировать собственную жизнь. А с этим – строить собственный «дом».
Именно здесь, в этой социальной нише, впервые появляется нуклеарная семья современного типа. По уровню материального достатка, духовного развития она тяготеет к «благородным». Между тем именно образ жизни высших сословий формирует культурную норму. Поскольку же копировать аристократа невозможно ни за отсутствием средств, ни, часто, вследствие юридических ограничений, предметом подражания для многих становится этот слой. Не является исключением и подражание в семейном строительстве. Поэтому в конечном счете именно такая семья освободившегося ли от всех форм личной зависимости дворянина, состоятельного ли представителя третьего сословия становится единым эталоном для всех обладающих личной свободой, необременительными (то есть оставляющим возможность досуга) обязанностями, наконец подобающим доходом.
Таким образом, семья современного типа создается людьми, которые вытесняются из потока социальной преемственности, людьми, утратившими право персонифицировать заслуги своего рода и вынужденными начинать строительство собственного «дома» с нуля. Но вместе с тем следует признать, что поиск конкретного социального слоя, в котором зарождается такая семья, обречен на неудачу. Документальных свидетельств ее рождения, разумеется, не существует. Однако можно сформулировать (по меньшей мере, необходимые) условия преобразования обособляющегося круга лиц, связанных кровным родством, в семью нового типа.
Как и патриархальная, она остается прежде всего культурным феноменом, и только во вторую очередь правовым, экономическим организмом. Поэтому радикальная смена ее формы с обязательностью закона предполагает рождение новых измерений самой культуры. А одновременно с ними – рождение закрытых от чужих глаз форм удовлетворения культурных запросов. Другими словами, речь идет о способе организации совместного досуга; любые формы публичного его проведения, когда такие, как охота, балы, праздники, показательные «суды любви», бани и пр., должны быть оставлены. Таким образом, речь должна идти как минимум о двух условиях, первым из которых является наличие свободного времени, вторым – существовании постоянной потребности в непубличном досуге.
И то и другое сразу же отсекают от искомого и высшие слои социума, и его «низы». Первые по тому основанию, что их жизнь немыслима вне света. Дело в том, что уже само наличие культурных ценностей, требующих постоянного уединения в каком-то своем частном кругу, чревато утратой влияния (а с ним и статуса). Светская жизнь требует непрерывного присутствия на «сцене», а следовательно, если и не исключает личных запросов, то во всяком случае требует подчинения их общим для всех формам удовлетворения. Вторые – просто потому, что не располагают свободным временем. Кроме того, возможность досуга предполагает известную состоятельность, а наличие запросов непубличного свойства – сравнительно высокий и относительно равный уровень ментального, нравственного, эстетического развития обеих сторон брачного союза. Иначе говоря, обретает значение принадлежность к одному культурному слою, ведь в случае культурного мезальянса совместный досуг становится невозможным.
Таким образом, если исключить духовенство, которое обязано считаться с нормами целибата, эти условия выполняются главным образом на стыке второго и верхушки третьего сословий. Именно здесь должно возникать то, что сегодня кажется существовавшим едва ли не в каменном веке – отъединенный от всего мира союз мужчины, женщины и ребенка. Союз, на который не распространяется ни власть родоначальника, ни власть сеньора, ни даже власть короля, и где подчинение каждого друг другу определяется не только давлением культурной нормы, но и душевной близостью. К слову, именно здесь начинает стираться грань между браком и любовью. Упомянутый семейный портрет работы Ван Дейка рисует нам именно его.
Впрочем, ниже нам предстоит увидеть, что в служилом сословии, в «золотой середине» города, формируется лишь «выставочный» вариант семьи нового типа. Вместе с тем существует и не облагораживаемая культурой форма, где брак, любовь, родительский долг и счастливое детство долгое время не соединяются вместе. И тем не менее это тоже форма семьи современного типа, семьи оставившей в прошлом все признаки патриархальности. Она появляется здесь же, в городе в результате разложения деревни и миграции ее разоряющейся опустившейся части. О ней разговор впереди.
7.2.2. Предмет наследия
Итак, рождение нуклеарной семьи современного типа – это продукт более чем десятитысячелетней истории. В какой-то степени ее появление на свет где-то на рубеже XVI–XVII столетий является неожиданностью для европейской культуры. В самом деле, что такое четыре века на фоне одной только письменной истории? Попытка увидеть ее истоки в том фундаментальном факте, что рождение ребенка требует соития одного мужчины и одной женщины, является отражением именно этой неожиданности. В истекшей бесконечности прошлого, теряющий ориентиры взгляд пытается зацепиться за самое простое и очевидное, что, как аксиомы Евклида, не требует никаких доказательств. Но при этом забывается, что и сам человек это надбиологическое существо, порождаемое надбиологической же природой социума. Впрочем, он же и создает последнюю, и семья возникает в самом центре этого взаимного творения человеком культуры и новой культурой – самого человека. Сводить все исключительно к биологии означает примерно то же, как если бы мы стали искать основы семейного строительства в броуновском движении атомов.