Фантастика, 1978 год - Сборник

Даже самая “точная имитация” в музее не могла испугать - слишком она красивая и безобидная на вид, - это тебе не какой-нибудь хищник, где ясно видны когти, зубы, щупальца или еще что-нибудь в этом же духе…

Но я видел, точнее слышал, последствия на каждом шагу - весь кошмар Города, все его странности сразу стали понятны.

И так легко говорить об этом?! Мне пока ничего не грозило - как объяснил он, - для любого приезжего какое-то время существует временный иммунитет, пока идет усвоение или, наоборот, раздражение среды… А потом и меня может окутать радужный “пузырь”, через некоторое время он остекленеет, и его оболочку уже нельзя будет ни распилить, ни расплавить…

Только голос, только звук на самом первом этапе способны воздействовать на него… Каждую секунду знать о такой опасности, помнить о ней, бороться с ней?!.

Мне стало стыдно, невыносимо стыдно за свое раздражение, злость, непонимание…

Они вынуждены защищаться - пусть столь странным образом, они вынуждены каждого человека обучать этой защите с детства. Их детишки боятся пузыря ничуть не больше, чем наши огня газовой плиты, грома или молнии… “Маленький муравей вернулся в амбар, взвалил на спину еще одно пшеничное зерно и потащил его домой”.

Город спасал жизнь. И недаром они так торопились скорее отъехать от моего корабля, я еще тогда заметил радужные вихри вокруг машины. А они поехали, несмотря на опасность, - в Городе лучше оборудована защита, чем в машине…

А в парке?! Я все время вспоминал, как Она шла по аллее и говорила: может быть, читала стихи или вспоминала специально залеченные тексты… А может быть, Она молчала?!

А стихи или текст не имели к ней никакого отношения. Она просто гуляла и молчала…

Я снова замотал головой, но уже как совсем молодой жеребенок, который так занят своими мыслями и делами, что долго не может сообразить, с какой же стороны его кусает назойливый овод.

“Но почему они до сих пор ничего не придумают за столько лет, кроме такой непрочной защиты?! - думал я. - И еще пребывают в полной уверенности, что у всех если не то же самое, то очень похожее и ничего особенного в их жизни нет…” Или просто перед Гостем неловко говорить о своих проблемах, мучить его своими страхами и опасениями, и они вежливо делают вид, что все ерунда?

Я поймал себя на том, что думаю сразу о двух вещах: почему они не ищут радикального средства, и имею ли я право позвонить ей?

“Боже мой, это все равно, что приставать к смертельно больному человеку”, - думал я, набирая номер…

Мы стояли на балконе ее дома и смотрели на Город. Каждый звук был для меня теперь ревом “Скорой шумовой”, когда знаешь, что кому-то плохо, кому-то надо помочь…

– И только тогда мне стало понятно, - закончил я…

Она тоже что-то говорила, но я не следил, вернее, старался не обращать внимания, что тоже было больно и трудно. Она каждую минуту боролась за свою жизнь, а я, защищенный временным иммунитетом, стоял и разглагольствовал о своих ощущениях…

Должно быть, Она догадалась, потому что положила руку на.мою, мягко сжала ее, и в этом движении были снисходительность и сочувствие ко мне.

– Но почему вы не хотите перебраться? Разве нет другого места?! Другого Города?

Она как будто удивилась.

– А разве там, на Земле, люди не возвращаются вновь на те места, где лавой залило их дома, пеплом засыпало и отравило родных? Разве нельзя любить свой Город именно за то, что он такой?

– Ну а почему ваш Город никогда не обращался с просьбой о помощи, если сами ничего не можете придумать?

Она удивилась не меньше: - А разве у вас нет неразрешенных проблем, с которыми вы тем не менее не обращаетесь к другим?!

Мне показалось, что и Она не понимает до конца ситуации сложившейся в Городе… Коль наверху, так наверху, А коль внизу, так уж внизу, А коль на полпути наверх, Так ни внизу, ни наверху…

Я понял, что Она “молчит” (а может, в их молчании можно искать ответы). Если для них это так неважно, если Она считает все обычным?… Нет, тут что-то другое! Может, Она просто не хочет пока говорить? Тогда надо разозлить ее немного, вывести из состояния снисходительного удивления моей наивностью…

– Может, действительно все гораздо сложнее, чем кажется, и нельзя пытаться понять сразу, - сказал я, улыбаясь, - но вот, например, представить, как можно целовать девушку, которая все время говорит, я не в состоянии… Разве это не затруднение?

– …КольНаверхуТакНаверхуАкольНаПолпутиНаверхТакНивнизуНинаверху…

И опять я понял, что Она смешалась, и, наверно, взгляд ее опять стал смущенно-надменным, но я не смотрел в ее сторону… Успехи мои в понимании и психологии были значительными!

– Давай уйдем! - попросил я.

– Сейчас не могу, чуть-чуть попозже, посмотрим… Только постарайся не… МОЛЧАТЬ, - попросила Она серьезно, - мне все время страшно… Иду! - ответила Она громко и потянула меня за руку с балкона, где шумел и грохотал вечерний Город, изнемогая в борьбе с невидимыми пузырями.

Я страдал и жалел всех подряд. Каждое слово, как каждое движение сказочной Русалочки, причиняло боль. А потом я стал привыкать, потому что бестолковость и беспорядочность выкрикиваемых слов за столом - дело обыденное и знакомое. И вечер все больше напоминал наш обычный… Люди были веселы, они пришли отдохнуть, они жили привычной жизнью… И я все больше забывал о своем неуместном сожалении к ним, выискивая того, кто в этот момент разговаривал со мной, находил того, кому хотел возразить, бросал через плечо ироническое замечание соседу, но все же к концу вечера я, наверно, устал…

Из соседней комнаты проскакал на одной ноге мальчик, должно быть, ее брат, повторяя: Раз картошкя, двч картошка.

Три, четыре, пять.

Шесть картотек, семь картотек, Начинай опять…

Теперь понятно, откуда Она знает такое множество детских стихов.

РазКартошкаДваКартошкаТриЧетыреПятьШестьКартошек СемьКартошекНачинайОпять.

Бедный маленький муравей, который должен взваливать на спину зерно и тащить его из амбара в дом… Как предусмотрительно было человечество, выдумав в беззаботные времена такие ненужные стихи для развлечения, из парадоксальности, неожиданно ставшие самым лучшим средством спасения жизни.

Он был очень увлечен своим занятием: пытался перескочить через чью-то ногу, поднял голову и увидел, как кто-то незнакомый МОЛЧА (!!!) смотрит на него.

Такое он скорее всего видел впервые. И наверное, он вспомнил все ужасные сказки о том, как идет по дороге Молчаливый человек, а на него нападает пузырь.

Мальчик открыл глаза, потом рот, потом зажмурился, и заревел во весь голос, не переставая считать картошку.

Я нашел ее глазами. И меня снова поразило несоответствие взгляда, лица с тем, что ей приходилось говорить.