Если ты простишь - Анна Шнайдер

Поэтому перед тем, как дети должны были выбежать из зала, я сказал Лере:

— Спасибо за беседу. Я чудесно провёл время.

— Я тоже.

— Повторим в следующий раз? У меня осталось много вопросов к вам.

— Я не против. Люблю говорить о книгах.

— У меня и другие вопросы есть. Не только о книгах, о вас тоже.

Мы посмотрели друг на друга, и на лице Леры отразились смущение и сомнение. В этот момент она читала меня, как книгу. Какую интересно? Кого эта женщина во мне видела? Рыцаря? Подлеца? Волшебника? Маньяка? Аристократа?

Она отвела взгляд. Не выдержала. Или сделала вид, или на самом деле, я не понял. Но лёгкую улыбку с ямочкой на щеке всё-таки заметил.

Ну вот и как онлайн-знакомства могут заменить такие, наполненные магией, моменты? Живые, утончённые, с энергией, плещущейся между двумя людьми.

Мне понравилась Лера ещё во время первой встречи, а сегодня у меня отпали все сомнения, что хотелось бы узнать её поближе. И две другие женщины помогли мне в этом убедиться.

Первой была Эльвира. Так уж получилось, что на следующий день мне позвонил Виктор и очень эмоционально пересказывал их жаркое свидание — второе по счёту, — а потом и благодарил за знакомство. Забавно, но на контрасте с невзрачной, однако по-своему очень обаятельной и культурной Лерой Эльвира теперь воспринималась ещё более стервозной, холодной и быдловатой. Даже сексуальность её тела ничего не меняла в моём отношении к ней. И я в который раз порадовался, что эта змея окончательно переключилась на Виктора.

А Лида…

Сама она ничего для этого не делала — просто в эти дни Лида почти не появлялась в моей голове. Ей просто не осталось места в моих мыслях, постоянно вращающихся вокруг беседы с Лерой.

Значит, следующей встрече быть. И я надеялся, что не только встрече.

93

Лида

В те минуты, когда Вадим говорил со мной о работе в дизайнерском отделе Воронцова и Перевалова, мне казалось, что я люблю его сильнее, чем когда бы то ни было. И дело не только в том, что Вадим, смертельно обиженный и преданный мною, мог бы и ненавидеть меня, и пытаться отомстить, ну или хотя бы не делать ничего хорошего. А он зарыл топор войны — хотя Вадим даже и не доставал его, пожалуй, — и пытался мне помочь. Он всегда верил в меня гораздо сильнее, чем я сама. Казалось бы, почему, по какой причине? Я не знала. Но да — сейчас, когда я заслуживала хорошего отношения меньше, чем раньше, я особенно любила Вадима за то, что он по-прежнему верит в то, что я что-то могу отдельно от него.

Так уж совпало, что накануне у меня был сеанс с Натальей Ивановной, и она поинтересовалась моими мыслями насчёт того, почему Вадим верил в меня. Сказать, что я вместо нормального ответа начала блеять, как овца, — значит, сильно преуменьшить. Я действительно не знала, что сказать, а всё, что возникало в моей голове, казалось настолько нелепым, что я боялась это озвучивать. Наталья Ивановна попросила меня как следует сформулировать ответ к следующему сеансу, и я ломала над ним голову до тех пор, пока Вадим не озвучил это предложение о дизайн-отделе. Точнее, не только само предложение, но и аргументы, которые к нему прилагались.

Я была настолько впечатлена своим открытием, что не стала дожидаться сеанса, а написала Наталье Ивановне тем же вечером, когда добралась до квартиры.

Написала, что Вадим, в отличие от меня, никогда не был зациклен ни на своём, ни на моём прошлом. Да он и не знал подробностей — я мало рассказывала мужу о том, как ко мне относились мама и бабушка, только озвучила факты. И он, не понимая по-настоящему, откуда растут ноги у моей неуверенности в себе, оценивал меня просто по способностям и умениям. А если отринуть комплексы и посмотреть объективно… Забыв о том, в какой семье я родилась, не думая, что было бы лучше, если бы я вообще не рождалась…

Мне легко давалась учёба, значит, я — неглупый человек. Я поступила в институт без всяких связей, причём по баллам была не самой последней. И потом мои оценки были хорошими, если не сказать — отличными, особенно когда я старалась, как в ситуации с предметом Вадима. Я хотела попасть к нему на практику — и я попала туда. Не потому что красивые глаза, блат или жребий, а потому что я молодец.

Вадим просто всегда оценивал меня объективно, а не через призму моих комплексов. Вот и всё.

На следующем сеансе мы с Натальей Ивановной пытались разобраться, что мешает мне оценивать себя так же объективно. Почему пытались? Потому что я понимала, что дело не только в моём детстве и жизненной установке «лучше бы меня не было». Не только в том, что я неосознанно наказывала себя за то, что вообще родилась и жила, тогда как у моих мамы и бабушки после моего рождения вся жизнь развалилась на куски. Не только в том, что я считала себя недостойной любви — потому что и мама, и бабушка, и даже Роман вколотили в меня эту мысль, накрепко вбили её своей искренней и бескорыстной нелюбовью, чистой, как слеза ребёнка.

Нет, дело было в чём-то ещё. И я то ли сама не понимала, в чём именно, то ли боялась озвучивать.

Боялась?..

Это слово, неожиданно пришедшее ко мне в голову во время сеанса, заставило меня сжаться и зажмуриться — оно кольнуло в груди, словно кто-то решил вонзить туда тонкую иглу.

Удивительно, что столько боли мне причинил ответ, лежавший на поверхности…

— А ведь я боялась, — прошептала я, стискивая ладони в кулаки. — Я просто боялась… Все эти годы… Как глупо!

До этого момента собственные поступки казались мне мутными — я и сама многого не понимала. Но, как только я произнесла это слово — «боялась», — всё стало прозрачным, словно чистое стекло.

Я чувствовала себя книгой со склеенными страницами, у которой можно увидеть лишь обложку. Я и жила так — видя лишь поверхности и совершенно не заглядывая внутрь. Потому что страшно.

Страшно потерять.

А если не имеешь — то уже не страшно, правда?

Так просто.