Разгадай Москву. Десять исторических экскурсий по российской столице - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следовало также наладить продовольственное снабжение армии. На Старой площади и в Охотном ряду открылись первые рынки, где продавали мясо, муку, сапоги… По заключению специальной комиссии, убытки, причиненные пожаром и военными действиями в Московской губернии, составили 321 миллион рублей.
В ноябре из Ярославля в Москву вернулась и семья генерал-губернатора. Его дочь Наталья Нарышкина, мемуаров которой мы уже касались, вспоминала, как въезжала в город по дороге, пролегавшей по нынешнему проспекту Мира. «Увы, что за зрелище представилось со всех сторон нашим взорам. Обломки печей, полуобвалившиеся стены, длинный ряд опустелых и обгорелых внутри домов; мрачные напоминания былого величия угрюмо выделялись на фоне белого снега. Всюду чувствовался запах гари, местами движение затруднялось обломками, загромождавшими улицы, по временам раздавался треск обвалившейся стены или лай собаки, сторожившей шалаш, поставленный на месте какого-нибудь великолепного дворца. Меня все более охватывал ужас при виде такого разорения по мере того, как мы подвигались по этой безлюдной пустыне, походившей на обширное кладбище, наполненное надгробными памятниками. Несмотря на то, что за несколько дней до нашего приезда нам расчистили путь среди обломков и что верховые освещали дорогу, мы могли продвигаться только шагом и употребили целый час, чтобы выбраться из этих мрачных мест. Наконец, мы достигли центра города, и тут нашим взорам представилась более отрадная картина: нам стали попадаться пешеходы и даже изредка экипажи. Лубянка, улица, на которой мы жили, была освещена, как всегда. Все дома на ней сохранились в целости, а наш дом предстал перед нами таким, каким мы его оставили и великолепно освещенным; во дворе стояло множество экипажей».
Ростопчин занимался решением самых разных вопросов: контроль за «нежелательными элементами», размещение возвращающихся в Москву учреждений и расселение их чиновников, борьба с хищением денег, направляемых на лечение раненых (он вывел на чистую воду врачей Главного военного госпиталя, клавших часть денег себе в карман), забота о французских военнопленных (их набралось до тысячи), расследование деятельности коллаборационистов (служивших в «новой», французской администрации), изъятие французского оружия у населения, поиск жилья для возвращающихся москвичей, оставшихся без крыши над головой (к середине 1813 года в Москву вернулось до 200 тысяч человек, то есть в шестьдесят раз больше, чем было при французах), помощь купечеству в восстановлении торговли и прочее.
Но основной задачей все же было восстановление сгоревшей Москвы (кстати, собственный дом Ростопчина остался цел и невредим).
Вид Большой Лубянки. Художник Г. Ф. Барановский, 1848. Фрагмент
Для решения этой задачи 5 мая 1813 года император учредил Комиссию для строения Москвы во главе с Ростопчиным. Именно этой комиссии предстояло «способствовать украшению» Москвы, а не пожару, как утверждал грибоедовский Скалозуб. Для воплощения планов Москве была дана беспроцентная ссуда в пять миллионов на пять лет. В комиссии работали лучшие зодчие – Бове, Стасов, Жилярди и другие. Неудивительно, что решение такого большого числа проблем негативно отразилось на здоровье Ростопчина, у него участились обмороки и началась затяжная депрессия. Он занемог еще в октябре 1812 года, увидев, во что превратилась Москва. Рассуждать о «русском правиле» – это одно, а увидеть его практическое воплощение – совсем другое. Физические недуги обострялись нравственными. Москвичи всю вину за потерю своего имущества возложили на Ростопчина. Его в открытую бранили все независимо от сословной принадлежности – на рынках и площадях, в салонах и в письмах. О том, чтобы использовать довоенные методы управления, не было и речи – он не мог уже без охраны ходить по улицам. Отпала надобность и в агентах, Ростопчин и так знал, что авторитет его у москвичей – минимальный.
Характерный пример – письмо московской дамы Марии Волковой к своей петербургской родственнице Варваре Ланской от 8 августа 1814 года: «Если бы ты знала, какое вы нам окажете одолжение, избавив нас от прекрасного графа! Все его считают сумасшедшим. У него что ни день, то новая выходка. Несправедлив он до крайности. Окружающие его клевреты, не стоящие ни гроша, действуют заодно с ним. Граф теперь в Петербурге.
Как его там приняли? Сделайте одолжение, оставьте его у себя, повысьте еще, ежели желаете, только не посылайте его к нам обратно». А ведь еще в июне 1812 года та же Волкова писала, что «Ростопчин – наш московский властелин… у него в тысячу раз более ума и деятельности». Как быстро поменялось общественное мнение!
После пожара граф сделал для Москвы несравнимо больше, чем в те несколько месяцев, что он успел совершить до французского нашествия. Но москвичи не простили ему московского пожара, связав с ним все свои беды и горести: «У Ростопчина нет ни одного друга в Москве, и там его каждый день клянут все. Я получил сотни писем из Москвы и видел много людей, приехавших оттуда: о Ростопчине существует только одно мнение», – писал Н. М. Лонгинов из Петербурга 12 февраля 1813 года С. Р. Воронцову.
Мы не случайно привели мнение именно петербургского жителя, приближенного ко двору, где к этому времени уже сформировалось мнение о необходимости смены ряда ключевых политических фигур. Востребованная накануне войны консервативная идеология уже не отвечала политическим реалиям. Авторитет Александра, въехавшего в апреле 1814 года в Париж победителем, был как никогда высок (кстати, по случаю победы Ростопчин дал в это время торжественный прием в своем дворце). Вспомним, что назначение Ростопчина и его соратников было вызвано именно политическими причинами. Теперь эти же причины повлекли и обратный процесс.
В августе граф приехал в столицу. Поначалу события не предвещали для Ростопчина ничего худого: «9-го августа 1814-го года Петербурх. …Граф Ф. В. прибыл сюда благополучно и принят у двора хорошо. Но и тут у него бывают минуты недовольные. Ар. Закревский». Но уже 30 августа 1814 года Ростопчин сошел с политической сцены, а вместе с ним Шишков и Дмитриев.
При визите к императору он было хотел просить у него о новом месте службы в Варшаве для сына Сергея, довольно часто огорчавшего его своим поведением и образом жизни, но отложил эту просьбу на определенное время. Куда уж тут просить о сыне – самому бы не остаться у разбитого
