Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых - Вольдемар Балязин

Став княгиней Несвицкой, Софья очень хотела счастья, желала любви мужа, но муж с первых же дней стал тяготиться ею и изменял молодой жене направо и налево прямо на глазах у несчастной красавицы.

Время шло, как вдруг на балу, который устроили офицеры Преображенского полка в честь государя и его семьи, Николай увидел Софью Несвицкую. Он был очарован ею и тут же сделал ей предложение стать его любовницей. Несвицкая решительно отказалась, ответив, что любит мужа и не сможет изменить ему.

Николай сказал, что этот мотив понятен ему и он ни на что не претендует. Однако правда была в том, что император не понравился Несвицкой как мужчина, а слова о любви к мужу были обычной отговоркой. Это стало ясно, когда через два года Софья страстно полюбила флигель-адъютанта императора Бетанкура, не остановившись перед грандиозным великосветским скандалом, после которого муж потребовал развода и получил его. А Николай, узнав о случившемся, призвал Бетанкура и разнес его, скрывая обиду за то, что Несвицкая предпочла полковника ему — императору, но выказывая всю низость содеянного флигель-адъютантом, оказавшимся в роли разрушителя семьи. «Бетанкур был человек практический; он понял, что хорошеньких женщин много, а император один, и через графа Адлерберга довел до сведения государя, что он готов навсегда отказаться не только от связи с княгиней Несвицкой, но даже от случайной встречи с ней, лишь бы не лишиться милости государя. Такая «преданность» была оценена, Бетанкур пошел в гору, а бедная молодая княгиня, брошенная и мужем, и любовником, осталась совершенно одна и сошла со сцены большого света, охотно прощающего все, кроме неудачи».

Через много лет бедная, состарившаяся Несвицкая, впавшая в нищету, подала на высочайшее имя прошение о вспомоществовании. Его принесли Николаю для определения размера пенсии.

Николай порвал бумагу в клочки и сказал:

— Этой? Никогда и ничего!

Разумеется, и это стало известно и не прибавило Николаю ни популярности, ни уважения.

Новелла 25

Князь Сергеи Трубецкой и Лавиния Жадимировская

Весной 1851 года Николай поехал в Польшу, назначив прусскому королю свидание в небольшом городке Скарневице близ Варшавы. 18 мая Фридрих-Вильгельм приехал в Скарневице и был дружески принят царем. Среди сопровождавших Николая был А. Ф. Орлов, оставивший III Отделение, которым он руководил с 1844 года, на своего заместителя Леонтия Васильевича Дубельта. Почти каждый день фельдъегери Дубельта привозили в Скарневице секретную почту и однажды доставили сообщение о том, что у сына коммерции советника Жадимировского похищена жена, урожденная Бравур. Ее, как дознано, увез отставной офицер Федоров, но не для себя, а для князя Сергея Васильевича Трубецкого. Это был тот самый Сергей Трубецкой, который вместе с Барятинским и другими молодыми офицерами учинял всяческие шалости — похороны командира полка Гринвальда, набеги на женские купальни и т. п., о чем мы уже знаем.

Николай помнил об этих проделках Трубецкого, как и обо всех прочих нарушениях дисциплины его офицерами. Он распорядился выяснить все до конца, а виновного непременно арестовать. Орлов сообщил об этом Дубельту, но вскоре получил ответ, что ни князя, ни мадам Жадимировской жандармы найти не могут — во всяком случае, в Петербурге их нет. И тогда Николай распорядился найти Трубецкого и Жадимировскую во что бы то ни стало. Дубельт начал с того, что стал устанавливать причину бегства и личность Жадимировской.

Обратимся теперь не к жандармским рапортам, а к свидетельству одной из смольнянок, А. И. Соколовой, чьи воспоминания были опубликованы в 1910 году в журнале «Исторический вестник». «В бытность мою в Смольном монастыре, — писала Соколова, — в числе моих подруг была некто Лопатина, к которой приезжала замечательная красавица Лавиния Жадимировская, урожденная Бравур. Мы все ею любовались, да и не мы одни. Ею, как мы тогда слышали, любовался весь Петербург. Жадимировская была совершенная брюнетка, со жгучими глазами креолки и правильным лицом, как бы резцом скульптора выточенным из бледно-желтого мрамора.

Жадимировские открыли богатый и очень оживленный салон, сделавшийся средоточием самого избранного общества. В те времена дворянство ежегодно давало парадный бал в честь царской фамилии, которая никогда не отказывалась почтить этот бал своим присутствием. На одном из таких балов красавица Лавиния обратила на себя внимание императора Николая Павловича, и об этой царской «милости», по обыкновению, доведено было до сведения самой героини царского каприза. Лавиния оскорбилась и отвечала бесповоротным и по тогдашнему времени даже резким отказом. Император поморщился… я промолчал. Он к отказам не особенно привык, но мирился с ними, когда находил им достаточное оправдание». Здесь же, по мнению Николая Павловича, никакого оправдания не было, ибо он знал, что восемнадцати летняя красавица выдана была за своего мужа вопреки ее воле и ненавидела его еще до свадьбы. Царь знал также, что сердце Лавинии принадлежит Сергею Васильевичу Трубецкому, которого она откровенно предпочла ему, помазаннику и государю. Таким образом, соперничество Трубецкого с Николаем началось еще до того, как они бежали из Петербурга, и Николай теперь получил легальную возможность отомстить ненавистному князю.

Неизвестно, знал ли Дубельт о подлинной причине столь горячей заинтересованности царя этим делом, только меры, принятые им, были быстрыми и энергичными. Несколько жандармских и полицейских офицеров выехали из Петербурга, чтобы отыскать беглецов. На их след удалось напасть квартальному Гринеру, и он помчался в Москву, а оттуда в Тулу, но там у него кончились деньги, и он вынужден был вернуться в Петербург. Николаю сообщили и об этом, и он вместо благодарности велел до окончания дела посадить Гринера под арест. А вслед за беглецами были отправлены два жандармских поручика — Чулков и Экк. Первому было велено ехать в Тифлис, второму — в Одессу. Экк возвратился из Одессы в Петербург 12 июня и доложил, что беглецов не нашел. А вот Чулкову повезло: 3 июня, доехав до Редут-Кале, маленького портового городка на Черном море, он нашел там Трубецкого и Жадимировскую за два часа до их отправления на корабле в Турцию. 8 июня Трубецкого привезли в Тифлис и посадили на гауптвахту, а через несколько дней туда же приехал и Чулков с Жадимировской и поместил ее в гостиницу.

Местные жандармы сообщили Дубельту, что у Трубецкого изъято 843 полуимпериала, несколько вещей и совершенно незначительные ценности. И об этом Дубельт немедленно сообщил Орлову, а тот — царю, и Николай изложил резолюцию: «Не надо дозволять везти их ни вместе, ни в одно время и отнюдь не видеться. Его прямо сюда в крепость, а ее в Царское Село, где и сдать мужу».

Трубецкого вывезли из Тифлиса под жандармским конвоем, на следующий день Чулков выехал в одной коляске с Жадимировской. И приехали они соответственно с разницей в один день — Трубецкой 29 июня, а Жадимировская — 30-го.

Чулков, сопровождавший Жадимировскую еще из Редут-Кале до Тифлиса, писал в служебном рапорте, что арестованная «во время следования чрезвычайно была расстроена, беспрерывно плакала и даже не хотела принимать пищу. От Тифлиса до Санкт-Петербурга разговоры ее заключались только в том: что будет с князем Трубецким и какое наложат на него наказание. Привадила ее в тревогу одна только мысль, что ее возвратят мужу… Привязанность ее к князю Трубецкому так велика, что она готова идти с ним даже в Сибирь на поселение; если же их разлучат, она намерена провести остальную жизнь в монашестве. Далее и беспрерывно говорила она, что готова всю вину принять на себя, лишь бы спасти Трубецкого. Когда брат ее прибыл в Царское Село для ее принятия, он начал упрекать ее и уговаривать, чтобы забыла князя Трубецкого, которого поступки в отношении к ней так недобросовестны. Она отвечала, что всему виновата она, что князь Трубецкой отказывался увозить ее, но она сама на том настояла».

В начале июля Л. В. Дубельт, допросив Лавинию Александровну Жадимировскую, установил, что бежала она из-за «дурного с нею обращения мужа, которое доходило до того, что он запирал ее и приказывал прислуге не выпускать ее из дома. Ей 18 лет, и искренности ее показания, кажется, можно верить, ибо она совершенный ребенок», — добавлял Дубельт.

Когда же наступила очередь Трубецкого, то он ответил о мотивах содеянного им так: «Я решился на сей поступок, тронутый жалким и несчастным положением этой женщины. Знавши ее еще девицей, я был свидетелем всех мучений, которые она претерпела в краткой своей жизни. Мужа еще до свадьбы она ненавидела в ни за что не хотела выходить за него замуж.

(Ее муж — коммерции советник Алексей Жадимировский — был сыном почетного гражданина, весьма богат, и это-то и остановило на нем выбор матери Лавинии и ее отчима — английского купца Кохума, которым взрослая девица мешала жить в свое удовольствие и, кроме того, являлась обременительной и ненужной статьей расходов.)