"Я у себя одна", или Веретено Василисы - Екатерина Михайлова

Первое, что сразу приходит в голову, — счастье само по себе не может быть целью. Нет лучшего способа обеспечить себе недовольство, разочаро­вание, хандру, массу неприятных переживаний, чем напрямую стремиться к счастью. Никто, впрочем, не знает, что это такое и как это делают, но именно желание быть счастливой и стремление к этому миражу — явно ошибочный путь. Притом ошибка заключается не в способе достижения: ждать у окошка, зарабатывать тяжким трудом, красть, требовать — все не то. И насчет человека, который "создан для счастья, как птица для поле­та" — с этим нас явно надули всякие "буревестники".

По всей вероятности, состояние счастья — это таинственный побочный эффект чего-то другого. Этот эффект мы получаем и испытываем не пото­му, что именно к нему стремимся, а в качестве вот такого, иногда неожи­данного, "сопровождения" каких-то других задач, других жизненных путе­шествий, приключений, трудов. "По прямой" бывает счастлив только алкаш при виде стакана или крыса, нажимающая, пока не сдохнет, рычажок, со­единенный с центром удовольствия в мозгу. Не потому ли выражение "полное счастье" обычно употребляют иронически, "в обратном смысле"? Ну полное счастье, дальше ехать некуда...

В самых лучших проявлениях жизни — в любви, в детях, в дружбе, в твор­честве, эстетическом переживании, в природе — смешано много разного. И если иногда мелькнет это синенькое перышко — что ж, замечательно. Но синюю птицу на птицефабриках не разводят, не жарят и к столу не по­дают, ее нельзя контролировать, ее нельзя купить, нельзя застраховать, нельзя обеспечить себе на всю оставшуюся жизнь. Более того, может быть, вот эта редкость, неожиданность появления... Чего? Этой искорки, этой блесточки, этого особого дыхания, такого ощущения полноты, праздника, радости как-то связано с самой природой столь загадочного явления. Оно очень уязвимо, его невозможно сохранить, законсервировать, положить в карман.

Именно поэтому — а может быть, только поэтому? — оно так ценится и так загадочно, и так хочется его испытать еще, и почему-то оказывается, что испытать это тем же способом, что в прошлый раз, — невозможно.

Существует много традиционных представлений о том, что все-таки слу­жит источником женского счастья. Тут не поспоришь, потому что в каче­стве этих источников — составляющих, носителей? — называются предме­ты сами по себе замечательные: любовь, семья, работа, дети. И все-таки я вижу опасность в том, чтобы все это прочно связывать со счастьем, да еще и удивляться, почему мы его не испытываем, хотя все делали правильно.

Начнем с предмета самого популярного, который по традиции ставится первым, во всяком случае, у молодых женщин, — с любви. Отношения с мужчиной — как они важны, интересны и в каком-то возрасте заполняют просто полнеба! — хоть и значат потом немножко поменьше, остаются для нас чем-то важным практически всю жизнь. "Она любила", — не без зави­сти говорят о старушке "с прошлым", подразумевая: "Она жила".

Говорят ли так о "хорошо пожившем" старичке? Да, пожалуй, нет: он "пользовался бешеным успехом у женщин", "хорошо погулял в свое вре­мя", "от баб отбоя не было". Как и во многих других вопросах, здесь при­сутствует привычная "ошибка перевода" слов, которые для мужчин и жен­щин только звучат и пишутся одинаково. "Слово "любовь" для разных по­лов значит не то же самое, и в этом одна из главных причин взаимонепо­нимания, которое нас разделяет", — писала Симона де Бовуар. Со словом "счастье" то же самое. Одна из причин, по которым вряд ли можно именно с этой стороны ожидать счастья, как его понимают женщины, состоит в том, что для самих мужчин представление о счастье совсем другое. Оно прежде всего связано с успехом, причем с успехом, который признан об­ществом — другими мужчинами. Может быть, мировая слава — а может быть, уважение единомышленников. Может быть, открытие — а может быть, его признание. Победа в бою, красивый гол в ворота противника, фи­нансовый успех, слава первого умельца и профессионала в своем деле. В конце концов, может быть, даже и успех у женщин, "отдых воина" и еще один способ переиграть других мужчин (даже если те об этом и не узна­ют). Достижение важнее отношений, миссия и долг важнее отношений, власть и статус важнее отношений. "Вот он скачет, витязь удалой, с чуди­щем стоглавым силой меряясь, и плевать на ту, что эту перевязь штопала заботливой иглой", — и это нормально. Что ж ему, витязю, сидеть дома и нитки для своей верной подруги сматывать? Она же первая его уважать не будет. Потому что в глубине души знает, что отношения с ней и не долж­ны быть у витязя на первом месте, потому что выбрала в свое время имен­но такого, "настоящего мужчину".

Когда муж при живой жене и троих детках везет свою секретаршу на Канары, при этом будучи пятидесятилетним дядечкой с животиком, он не стре­мится сделать ни несчастной — жену, ни счастливой — секретаршу. Он выясняет для себя совсем другие "отношения" — со своей наступающей старостью, со своим животиком, со своим материальным успехом, который позволяет ему это маленькое приключение. Но уверяю вас: счастье двух женщин, имеющих к этому отношение, их переживания никоим образом не являются его целью.

Когда благополучный и любящий отец семейства — пусть у него, смеха ради, тоже будет трое детей — приходит домой и наслаждается теплом до­машнего очага, он может быть вполне доволен жизнью. Смотрит, как хло­почет жена, собирая ужин, треплет детей ласково и как бы находится в центре своего маленького симпатичного уютного мира... Каково его глав­ное переживание, внутренний монолог? "У меня все в порядке, вот мой тыл, вот мои симпатичные шустрые дети, налаженный быт, жена, которая мне рада". У него — здесь — все в порядке. Вытри нос, скоро придет папа. Короля играют приближенные.

Существуют, правда, другие пары, где очень многое построено на отноше­ниях и выяснении этих отношений. Там буквально часами, глаза в глаза, задаются вопросы: достаточно ли тебе со мной хорошо, достаточно ли ты со мной счастлива? Но и в этом случае, как мне кажется, спрашивающий ищет всего лишь зеркала. "Достаточно ли я сделал тебя счастливой, доро­гая?" — вот о чем идет речь на самом деле. И неизвестно, что мучитель­ней: такое равнодушие первого примера или такой страстный и где-то в своей глубине эгоистический интерес последнего. Его "все в порядке", его "хорошо", его "счастливо" только в каких-то точках совпадает с женским. Это достаточно больно осознавать, довольно трудно чувствовать. Есть ис­ключения, где-то точка превращается в прямую, в отрезок прямой — в мо­менты эмоционального контакта, настоящей близости мы совпадаем. Про такое еще говорят: "Они живут душа в душу". Видимо, потому, что утрачи­ваем границы собственного "Я". И это не может длиться долго, в против­ном случае цена для обоих оказывается слишком высока.

И все традиционные женские жалобы на то, что он предпочел семье рабо­ту, или он предпочел ей другую женщину, он предпочел машину, он пред­почел карьеру — вся эта "классика" женских претензий и ревности, о чем она? Да про приоритеты, предпочтения: оказывается, ему для этого самого пресловутого счастья — "простого мужского счастья" — нужно другое. Может быть, вообще лежащее в совершенно других плоскостях, не в плос­кости отношений. А может быть, то зеркало, которым являлась его подруга или жена, перестало его устраивать, потому что она уже знает слишком много, стала слишком точным зеркалом.

В свое время, предлагая руку и сердце, вежливый жених говорил: "Вы со­ставите счастие всей моей жизни", — и при этом заведомо говорил не­правду. Не по злому умыслу, а потому, что существуют какие-то лекала, прописи. Не женские ли ожидания отлиты в эту гипсовую формочку? И что бы этой дурочке не сказать именно то, что ей позарез хочется услы­шать? И стоит ли относиться к этому "протоколу о намерениях" так бук­вально? Ведь когда мы спрашиваем кого-то, как его дела, мы не ждем пол­ного ответа! Впрочем, "руку и сердце" давно предлагают совсем другими словами. Недоразумение же живет и побеждает. "Составить счастие всей жизни" любимого мужчины, видимо, невозможно — не потому, что женщи­на чем-то нехороша, а просто потому, что у него есть другие дела и его "счастие" делается не с нею и не ею. Сварливые, ревнивые, вечно недо­вольные спутницы жизни — те, которые умудряются действительно ослож­нять и отравлять жизнь своих мужчин, — не пытаются ли они тем самым "сравнять счет"? Доказать свою значимость "от противного", так сказать. Печальная картина жертв и разрушений общеизвестна.

Но если немного подумать не о правых и виноватых, а о какой-то изна­чальной ошибке, то под пеплом домашних войн сплошь и рядом обнаружи­вается невольное, бессознательное допущение: я важна (а то и вообще — существую) постольку, поскольку отражаюсь в его глазах. Или — в глазах многих мужчин. Мое существование, моя самооценка, смысл и ценность моей жизни определяется тем, насколько я любима, желанна, нужна. Полу­брошенная жена со стажем, затылком чувствующая поворот ключа в замке в пять утра и "девушка без комплексов", перебравшая три десятка партне­ров в поисках кого-то особенного — что между ними общего? Да вот это: разными способами они пытаются самоутвердиться в любовной игре. Одна держит горячим ужин, другая — кое-что еще, но все равно держат: для них существовать — это существовать "на тему мужчины". В удивительно тон­ком и беспощадном романе Камиллы Лоранс "В этих руках"[54] в самом нача­ле длинной цепи портретов, любовных историй, воспоминаний говорится следующее: