Чужая корона - Сергей Булыга

— Вернулся ты, я радая.

За это мы и выпили. Стали закусывать. Я молчу, она тоже. Потом она еще раз наливает — понемногу, — но я пить не стал, есть тоже, ложку отложил, усы утер — и принялся рассказывать. Сначала я ей все, без утайки, рассказывал: как я тогда со стрельцами из дому выехал, как нам волколак повстречался, как я его серебряной пулей подстрелил, как в Глебск попал, как там с Борис- кой сошелся, потом разошелся, как после к пану Хведосу попал, как опять попал в Кавалочки… А потом я замолчал, взял келих, одним разом его выжлуктал, на стол звучно поставил и закончил:

— А после было что? А вот: дай, говорю, мне, пан Хведос, до Анельки заехать, я мигом вернусь. Он говорит: ну, поезжай. Я и поехал. Налей еще!

Она не наливает. Смотрит на меня, смотрит, потом говорит:

— А где твой конь, твой Змей? А где твой аркебуз и твоя сабля?

Ох, я тут почернел! Ох, хотел кулаком по столу!.. Но удержался, просто говорю:

— Да, было еще одно дело, но о нем я не могу тебе рассказывать. Ты, моя любая, не обижайся, но это великая крайская тайна, я на этом присягу давал! — и отвожу глаза, думаю: сейчас начнет расспрашивать, выпытывать, срамить меня…

Но нет, она молчит. Долго она тогда молчала. Я уже сам не выдержал, поднял глаза, посмотрел на нее…

А она лицо свое ладошками закрыла. Я ей:

— Анелька! Что с тобой? Я тебя, что, чем обидел?

Она еще немного помолчала, потом чуть слышно

отвечает:

— Нет, любый, нет. Это просто я перед тобой виноватая.

— Что такое?! — говорю, а самого как будто кто за горло ухватил и стал душить.

Она тогда руки от лица убрала, вижу, глаза у нее все зареванные, и говорит:

— Юзаф, спроси, где наши кони.

— Где?

— А нет их больше, Юзаф, вот что.

— Как это нет? — Я аж вскочил… хоть я уже почти понял, в чем тут дело.

И не ошибся! Она говорит:

— Увели наших коней, всех троих, на дрыгву, и там скормили Цмоку.

— Ат! Кто скормил?

— Известно кто — наши хлопы.

— А… войт куда смотрел?!

— А он у них был за старшего.

Войт! Вот холера, а! Тут…

Да! Тут надо вам сказать, а может, я уже и раньше говорил, Анелька у меня от рождения не поважаных кровей, а она из простых, из моих же Купинок, дочь… Да, моего же войта! Хам он, быдло, этот мой, так скажем, тесть! Я его, через себя переступая, к себе на свадьбу приглашал, готовился такой позор принять при всем окольном панстве… а он, собака, не явился. Митяй-пастух вместо него пришел, сказал, будто его, войта, скрутило. Ну так и скрутило бы тогда как следует, тогда бы он теперь моих коней не погубил! Ат, были кони!..

Но, думаю, чего уже теперь! Сам себе налил до самых краев, выпил… а закусывать не стал, ничего в рот не лезло. Сижу, на Анельку смотрю. Она вся белая, глаза в слезах, щеки тоже в слезах, но молчит. Я говорю:

— Когда это было?

Она:

— Восемь дней тому назад. Войт пришел, а с ним все они, все наши Купинки…

— И твои братья?

— И братья. Войт на меня кричал, братья молчали.

— Чего кричал?

Она надулась, как мышь, не отвечает. Я говорю:

— Ладно, ладно, не хочешь, так не говори. А дальше что было?

— Ничего. Наш Коляй их встретил, конюшню им открыл. Они наших коней оттуда вывели и повели. Братья меня держали. Войт, уходя, сказал…

Тут она опять замолчала. Я разъярился, говорю:

— Нет, договаривай!

Она тогда:

— А ты договорил? Вот так теперь и я: то, что он мне сказал, это наша великая хлопская тайна!

Я аж вскочил! Ох, не любил я этого! Чего она меня все время своим хлопством попрекает?! Да если б кто другой мне хоть бы половину такого сказал, так я бы не раздумывая ш-шах!…

А тут вскочил и сразу сел, сижу, молчу. Потом, долго помолчавши, говорю:

— Они совсем ушли?

— Совсем.

— К Демьяну?

— Да, к нему.

— А кто их увел? Или они сами ушли? Приходил к ним кто-нибудь? Сманивал?

— Да, — говорит она. — Был у них один какой-то человек. Но я его не знаю, я его только один раз и видела.

— Ладно, — говорю я, — ладно. И наш Коляй с ними ушел?

— Ушел. И Крыся с ним. Купинки теперь пустые. А ты ведь не уйдешь?

Что мне тогда было отвечать? Правду сказать? А зачем ей такая правда?! А тихо, незаметно развернуться да уйти…

Нет, думаю, куда еще идти, зачем спешить, у меня до полнолуния еще три дня, я не себя жалею, что меня жалеть, а что Анелька, а как теперь с ней? Вот и сижу я, молчу. Потом как будто бы надумался и говорю:

— Куда мне от тебя? Никуда, только в смерть.

Ее заколотило всю, кричит:

— Юзаф! Нельзя такое говорить!

— А! — говорю. — Тут говори не говори, а еще никто на этом свете от смерти не спрятался. И что нам теперь здесь безвылазно сидеть? Да что мне тот Демьян и его помогатые! Чьи Купинки? Мои! Вот пойду и их проведаю.

Ага! Она будто бы не понимает! Она сразу:

— Юзаф, и я с тобой! И аркебуза не бери! И саблю тоже!

Подумал я, подумал, а потом:

— Ат, бабы, бабы! Ладно! Пусть будет по-твоему. Пошли!

Мы и пошли.

От моего палаца Купинки стоят недалеко — шагах в трехстах. Там всего восемь хат. Зато место высокое, здоровое, называется Малый Бугор. А на Большом Бугре живу я. На полдороге между нами, по правую руку, небольшое озерцо, для моих и для хлопских уток. Туда и наши свиньи ходят, если им это бывает надо. Там же мой Коляй моих коней поил. А еще там есть большой дикий камень у самой воды, я в прошлом году с того камня Анельку на руках к себе отнес, с той поры она моя. Войту это очень не понравилось. Знал я это, знал, хоть никто мне того не говорил. А чего там было говорить?! Это же давно всем известно: хлопы считают нас, панов, Божьей карой. Вот по-ихнему и получается, что лучше жить в голоде, в холоде, но от панов подальше. По их понятиям я Анельку загубил, вот и не пошел он к родной дочери на свадьбу. А потом и совсем одичал — загубил моих коней!..

Ну да и ладно, это дело прошлое. А настоящее было такое: я хотел взять аркебуз, уйти как будто в Купинки — и больше не вернуться. Но получилось по-бабьи, иначе: я пришел туда вместе с Анелькой, но без аркебуза. Хожу по Купинкам, смотрю по сторонам. Только чего там тогда можно было высмотреть? Пустая деревня. Калитки, двери в хаты — все открыто. Те, кто здесь раньше жил, кому я что ни год недоимки прощал и вообще в их жизнь не лез, теперь взяли и моих коней Цмоку скормили. За что?! Сел я на лавку у колодца и сижу. Анелька села рядом. День пасмурный, еще немного — дождь пойдет, птиц не слышно. Сижу, молчу… и чую, как во мне все закипает. Ат, думаю, сейчас возьму и все их подожгу! А эта кинется ко мне, станет кричать: уймись, уймись, одумайся, а я ей: не твое собачье дело, вон с глаз моих, пока не зарубил, саблю схвачу…