На перекрестке больших дорог - Жюльетта Бенцони

В кругу этого блестящего, радостного двора, где всякий, кажется, ловит миг удачи, ей навязывают самоистязание. Ей, молодой и красивой, запрещена любовь как раз тогда, когда она больше всего в ней нуждается, именно в тот момент, когда жажда возмездия, двигавшая ею, поддерживающая ее, была наконец утолена.

Резко повернувшись, она встретила взгляд Сары и со злостью закричала:

– А если я хочу жить? А если я хочу любить и не хочу быть живым трупом, предметом уважения и поклонения, а просто плотью, которая вибрирует, сердцем, которое бьется, кровью, которая течет?

Черные глаза Сары спокойно выдержали взгляд Катрин, но жалость, увиденная ею, вызвала новый прилив гнева:

– Ну? Что скажешь?

– Ничего, – глухо выговорила Сара. – Никто тебе не сможет помешать… даже я.

– Именно этих слов я и ожидала. А теперь – спокойной ночи и оставь меня одну. Я хочу быть одна, потому что вы все мне этого желаете.

Впервые за долгие годы Сара не спала в комнате Катрин. Она устроилась в соседней кладовке для хранения платьев.

Все последующие дни Пьер де Брезе не покидал Катрин. Он носил ее молитвенник, когда они шли в церковь, садился рядом с ней за стол, сопровождал ее на прогулках, а по вечерам подолгу болтал с ней около окна, в то время как королевские музыканты играли, а остальные танцевали. Им улыбались вслед. А королева Мария, работая над вышивкой рядом с ней, даже сказала:

– Пьер де Брезе очень симпатичный мальчик, вы не находите, моя дорогая?

– Симпатичный, мадам… Ваше Величество совершенно правы.

– Это достойный человек. Он пойдет далеко, и я надеюсь, что та, которая выберет его в супруги, сделает хорошую партию.

Катрин покраснела и опустила голову ниже к вышиванию, но ее смущение длилось недолго. Обстоятельства и люди подталкивали ее к Пьеру. Это было похоже на какой-то заговор. Их даже старались оставить наедине. Только Бернар мог бы встать между ними, но, к счастью, он исчез: уехал к Жану де Бюэю.

Сара держала себя с Катрин, как строгая горничная, и разговаривала с ней только о второстепенных вещах. Больше не было нескончаемой болтовни во время туалета, не было советов и предостережений.

Лицо Сары стало на удивление маловыразительным. Оно казалось застывшим, и иногда по утрам Катрин замечала следы слез, что вызывало у нее угрызения совести, но ненадолго. Приходил улыбающийся, влюбленный Пьер, и молодая женщина забывала все, что могло нарушить ее новое увлечение, и припадала к источнику молодости и беззаботности, каким он был для нее. Ночью в тишине комнаты она признавалась себе, что ей все труднее и труднее сопротивляться настойчивому ухаживанию Пьера, словам любви, ласкающим поцелуям рук, взглядам, требовавшим большего. У нее было такое состояние, будто она собирает цветы на травянистом, слегка скользком склоне, по которому так легко идти вниз. Для разбитого сердца Катрин эта летняя любовь была словно живительная роса, после которой вновь распускаются цветы.

Однажды вечером они прогуливались вдвоем в саду. Теплая ночь, густая тень деревьев, страстные слова Пьера, нашептываемые в ухо, толкнули Катрин на безрассудство. Она шла, положив голову на плечо молодому человеку, и позволила ему обвить талию рукой… Он нежно привлек ее к себе, и так они стояли, боясь двинуться и слушая свои сердца, сблизившиеся одно с другим. Катрин представила себе, что она нашла себе надежную опору, взлелеяна и защищена. Одно только слово, и она навсегда свяжет свою судьбу с его жизнью.

Она подняла голову вверх, ей хотелось увидеть сквозь кроны деревьев небесный свод, но вместо этого почувствовала, как губы Пьера овладели ее губами, вначале нежно, а потом все более и более решительно. По ее телу пробежала дрожь и передалась ему, и она еще крепче обняла его широкие плечи, упрятанные в шелк. И все же этот поцелуй был не очень смелым. Катрин почувствовала, что Пьер боролся с желанием сдавить ее в своих объятиях и увлечь на нежную траву… Склонившись к ее уху, он умолял:

– Катрин, Катрин! Когда вы станете моей? Вы же видите, как я умираю от любви…

– Терпение, мой друг… Дайте мне еще немного времени.

– Но почему? Вы будете моей, я это чувствую, я в этом уверен. Вы только что дрожали, когда я вас поцеловал. Катрин, мы с вами молоды, у нас горячая кровь… зачем же ждать, зачем терять лучшее время, которое нам дарует жизнь? Скоро я должен буду уехать. Многие мои товарищи вернулись к боям. Я, кажется, один задержался здесь, а англичане по-прежнему оккупируют лучшие земли Мена и Нормандии. Выходите за меня, Катрин…

Она покачала головой.

– Нет, Пьер, не сейчас! Слишком рано…

– Тогда станьте моей, по крайней мере. Я терпеливо буду ждать, когда вы протянете мне руку, потому что вы мне ее обязательно вручите. Вы будете моей женой, и я проведу свои дни в любви к вам. Катрин, не дайте мне уехать, не став моей. Ваш образ, запечатлевшийся во мне, этот образ нашей первой встречи жжет мою душу всякий раз, как я закрываю глаза.

Катрин почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Она тоже помнила о том шумном появлении Пьера в ее комнате, когда она принимала ванну. Он уже видел ее раздетой, и странным образом это обстоятельство сближало ее с ним, ей казалось, что она давно его знает.

Она податливо прижалась к его груди. Он снова целовал ее в губы, и она не сопротивлялась. Одной рукой он притягивал ее к себе, а другой медленно распускал тонкий серебряный шнурок, стягивающий горжетку, расширяя довольно скромное декольте ее платья. Она не противилась и только прислушивалась к его смущению, вызванному загадочными секретами ее нежного тела.

Решительным жестом она сняла горжетку и обнажила плечи. Ее платье держалось теперь на округлой груди, на которую он обратил свои ласки, призывая так давно желаемое тело к радостному общению. Он наклонился и осторожно положил ее на землю, прикрыв своим телом.

Все запахи лета объединились против стыдливости Катрин, и она покорно легла в нежную траву, закрыв глаза и дрожа от прикосновения его губ, покрывавших поцелуями глаза, лицо, грудь. Он торопливо пытался дрожащими неловкими руками развязать широкий пояс платья, но он ему не поддавался. Она тихо засмеялась и приподнялась, чтобы помочь. И вдруг она поперхнулась, и смех перешел в крик ужаса: перед ними стоял высокий человек со шпагой в руке. Она сразу же узнала дьявольские уши и короткую бороду Бернара д'Арманьяка.

– Вставай, Пьер де Брезе, и объяснись со мной!

– В чем? – спросил, поднимаясь, молодой человек. – Катрин, как мне известно, вам не жена и не сестра!

– В посягательстве на честь Арно де Монсальви, моего брата по оружию и друга. В его отсутствие я охраняю его собственность.