Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней - Игорь Смирнов

Есть множество характерологических определений первобытной культуры. Вот некоторые из них. Фрейд утверждал (в «Das Unheimliche»), что первобытный человек был нарциссом, распространявшим собственную духовность на все окружающее его[726] (с нашей точки зрения, мы сталкиваемся здесь не с нарциссизмом, но с той глобальной субституцией, о которой говорилось выше). Фрейд, таким образом, как будто склонялся к мысли о том, что филогенез берет старт там же, где и онтогенез. С. Н. Давиденков (в чудом появившейся при Сталине психоисторической книге) определял первобытность как обсессивность[727]. М. Дид писал об истеричности (см. C.I.1.0.1), задающей ход всему культуротворчеству. Следует заметить, что С. Н. Давиденков и М. Дид принадлежали к постсимволистскому поколению, чем, скорее всего, и обусловливалась их попытка отодвинуть преодолевавшийся этим поколением символистский истерико-обсессивный характер в абсолютное прошлое человеческой истории.

Диктатура какого-либо характера имеет следствием то обстоятельство, что в продуцируемой им культуре обычно разграничиваются имманентное (этому характеру) и трансцендентное. Между тем первобытная культура с ее установкой на истребление всяческой психотипичности (откуда и полное отсутствие в ней индивидуального психизма[728]) не знала имманентного (и была в этом смысле диаметрально противоположной авангарду, абсолютизировавшему именно имманентное). Релевантным в начальной культуре было только трансцендентное. Первобытность поместила себя по ту сторону всего: по ту сторону времени, которое переживалось не в его непосредственной данности, но лишь в ритуалистическом воспроизведении акта Творения, и по ту сторону пространства — ср. хотя бы путешествия шамана в верхний и нижний миры в поисках утраченных сущностей. Первобытный человек пребывал в царстве смерти[729]: он испытывал символическую смерть в обряде инициации — в начале своей социальной жизни — и был поглощен поклонением предкам — умершим.

Ясно, почему мы сомневаемся в том, что культура по истечении ее психоистории могла бы стать бесхарактерным психизмом (E.I.1.3). Она уже была им.

Культура, максимальная по объему на первых порах, продолжается в парциальности, отдавая себя во власть то одного, то другого характера. Продолжение культуры сокращает ее экстенсионал и расширяет ее интенсионал, поскольку каждый новый командный психотип вносит что-то свое в первичный фонд культуры. В целом процесс историзации культуры есть не что иное, как последовательная уступка той онтогенетической позиции, которая послужила точкой отсчета для филогенеза. Как история, т. е. как признание собственной недостаточности, культура представляет собой дегенерирующий онтогенез, обратность личностного становления.

Но вместе с тем история, будучи конверсивным преодолением онтогенеза, и возобновляет его прямое течение внутри больших психодиахронических систем (что мы постарались показать на примере символизма, авангарда, тоталитаризма и постмодернистской культуры). Прогресс и регресс, смешанные в онтогенезе при его завершении, оказываются в филогенезе обратимыми полностью, т. е. обратимо обратимыми.

Каково психическое содержание тех фаз в развитии культуры, которые расположены между первобытностью и романтизмом, обсуждением которого мы открыли эту книгу? Более или менее отчетливому ответу на этот вопрос мешает то обстоятельство, что психоаналитическая стадиология не занимается детальным исследованием психодинамики ребенка в период после кастрационного этапа и до наступления ранней подростковости. Промежуток между пятью-шестью и одиннадцатью-двенадцатью годами концептуализуется в психоанализе как гомогенный и обозначается термином «латентный период»[730]. В психическую косность ребенка в течение этого, в сущности, гигантского отрезка жизни трудно поверить. Дальнейшее психо-логическое исследование ранних форм культуры зависит от успехов стадиологического изучения сравнительно поздней духовной эволюции ребенка, совершающейся после того, как он выходит из периода кастрационных фантазий.

Примечания

1

Hans Meyerhoff, On Psychoanalysis as History (1962). — In: Psycho/History. Readings in the Method of Psychology, Psychoanalysis, and History, ed. by G. Cocks and Т. I. Crosby, New Haven and London 1987, 18.

2

Loyd De Mause, Foundations of Psychohistory, New York 1982, 84 ff.

3

Ibid., 1 ff.

4

Horst Breuer, Literaturgeschichte als Psychohistorie. — Poetica, 1984, Bd. 16, Heft 1–2, 91–109; ср.: Horst Breuer, Historische Literaturpsychologie. Von Shakespeare bis Beckett, Tübingen 1989, 49 ff.

5

Jean Starobinski, Psychoanalyse und Literatur (= La relation critique. L’oeil vivant II, 1970), übers. von E. Rohloff, Frankfurt am Main 1973, 83 ff.

6

В. Волошинов, По ту сторону социального. — Звезда, 1925, № 5, 208.

7

S. Freud, Studienausgabe, Bd. V. Sexualleben, Frankfurt am Main 1982,176 ff.

8

S. Freud, op. cit, 239.

9

August Stärcke, The Castration Complex. — The International Journal of Psycho-Analysis, 1921, Vol. 2, 193.

10

Franz Alexander, Kastrationskomplex und Charakter (Eine Untersuchung über passagere Symptoma). — Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse, 1922, Heft 2, 132).

11

Karen Homey, Die Psychologic der Frau, Frankfurt am Main 1984,10.

12

Ibid., 25.

13

О дальнейшем развитии контроверзы между К. Хорней и Фрейдом см.: Zenia Odes Fliegel, Feminine Psychosexual Development in Freudian Theory. — The Psychoanalytic Quarterly, 1973, Vol. XLII, 385 ff.

14

Ср.: Hermann Lang, Die Sprache und das Unbewußte. Jacques Lacans Grundlegung der Psychoanalyse (1979), Frankfurt am Main 1986, 282.

15

Jacques Lacan, Ecrites, Paris 1966, 793–827.

16

Ibid., 692.

17

Gilles Deleuze, Felix Guattari, Capitalisme et schizophrénie. L’Anti-Œdipe. Nouvelle édition augmentée, Paris 1972, passim.

18

Françoise Marette, Le complexe de castration. Étude générale — Cas cliniques, Paris 1939, 107 ff.

19

Ср. наблюдение Ю. М. Лотмана: «…Когда в дальнейшем Пушкин хотел оглянуться на начало своей жизни, он неизменно вспоминал только Лицей — детство он вычеркнул из своей жизни. Он был человеком без детства» (Ю. М. Лотман, Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя, Ленинград 1982, 13). Наказанный бессловесностью матери, Пушкин платил своей семье той же монетой.

20

Точно так же трансисторична кастрация как социально-культурное установление; см. об этом: Peter Browe, Zur Geschichte der Entmannung. Eine Religions — und Rechtsgeschichtliche Studie (= Breslauer Studien zur historischen Theologie, Neue Folge, Bd. I), Breslau 1936, passim; ср.: Albrecht Langelüddeke, Die Entmannung von Sittlichkeitsverbrechem, Berlin 1963; Rolf Kaiser, Die künstliche Unfruchtbarmachung von sexuellen Triebtätern, München 1981.

21

Уже Фрейд проинтерпретировал в статье «Das Umheimliche» (1919) страх потерять зрение, преследующий героя повести Э.-Т.-А. Гофмана «Der Sandmann» в качестве кастрационного страха. Применительно к романтизму кастрационный комплекс исследован в основном на материале новеллистики Бальзака— cp.:Roland Barthes, S/Z, Paris 1970, 39 ff; Shoshana Felman, Rereading Femininity. — Yale French Studies, 1981, № 62, 19–44. Важной для понимания кастрационной психической природы романтизма представляется нам статья Э. Берглера об «оральном пессимизме» (1934), хотя ее автор и не пользуется термином «кастрационный комплекс»: Edmund Bergter, Zur Problematik des «oralen» Pessimisten. Demonstriert an Christian Dietrich Grabbe. — In: Psychoanalytische Literaturinterpretation. Aufsätze aus «Imago. Zeitschrift für Anwendung der Psychoanalyse auf die Geisteswissenschaften» (1912–1937), hrsg. von Jens Malte Fischer, Tübingen 1980, 221 ff. Что касается русского романтизма, то наиболее значительный вклад в эксплицирование его кастрационной подоплеки внес Д. Ранкур-Лаферрьер — см., например: Daniel Rancour-Laferriere: 1) All the World’s a Vertep: The Personification / Depersonification Complex in Gogol’s Soročinskaja Jarmarka. — Harvard Ukrainian Studies, 1982, Vol. VI, № 3, 356 ff; 2) Out from under Gogol’s Overcoat. A Psychoanalytic Study, Ann Arbor, Michigan 1982, 154 ff; 3) Špon’ka’s Dream Interpreted. — Slavic and East European Journal, 1989, Vol. 33, № 3, 358 ff. Вне рамок изучения романтизма ср. проницательный анализ кастрационного страха, проведенный на примере прозы Зощенко: А. К. Жолковский, «Аристокастратка». — Синтаксис, 1988, № 23, 69 и след.; ср. еще о кассационных мотивах в новейшей русской литературе: Daniel Rancour-Laferriere, From Incompetence to Satire: Voinovich’s Image of Stalin as Castrated Leader of the Soviet Union in 1941. — Slavic Review, 1991, Vol. 50, № 1, 36 ff.

22

Цитаты из Пушкина даются по Полному собранию сочинений в 16 тт. (Москва 1937–1949).

23