Книга о русском еврействе. От 1860-х годов до революции 1917 г. - Сборник Статей

Абрам Каган, доктор Аб. Каспе, Александр Гаркави, Гилель Золотарев, Михаил Заметкин, Давид Эдельштадт, доктор Раев­ский, доктор Хаим Спивак, Николай Алейников, Б. Вайн­штейн, доктор Мерисон, Луи Милер, Мойше Кац, Морис Хилквит, Ш. Яновский, Морис Розенфельд — все это были люди, иг­равшие крупную роль в еврейской жизни в одну из судьбонос­ных эпох американской истории.

К этому списку выдающихся деятелей русско-еврейской эмиграции следует прибавить имена людей, прибывших в Аме­рику с более поздней волной массовой эмиграции — в последнее десятилетие 19-го века — это были Б. Файгенбаум, Филипп Кранц, д-р Ицхок-Айзик Гурвич, Яков Гордин, Иегойаш, 3. Либин, Леон Кобрин, Абрам Лесин и д-р Исер Гинцбург.

Благодаря усилиям этих выходцев из России, еврейские на­родные массы, к которым распространено было отношение как к «зеленым» («грине»),[51] превратились в активный фактор обще­ственной жизни Америки. Все эти деятели твердо верили, что тысячи и тысячи евреев, прибывающих в Америку с разных кон­цов России, могут стать на почве свободной страны орудием осуществления высоких идеалов. Характерным для тогдашних настроений является эпизод, рассказанный А. Каганом. Вскоре после приезда в Америку в 1882 г., Каган очутился на собрании; этот первый массовый социалистический митинг в Нью-Йорке состоялся в доме под номером 125 на Ривкингтон Стрит. Речи произносились на русском языке. Главным оратором был Сер­гей Шевич; 22-летний А. Каган сказал в своем слове:

«Мы жи­вем в стране, где люди пользуются относительной свободой. Мы стремимся к тому, чтобы она стала нашей второй родиной. Но мы должны помнить о великой борьбе за свободу, которую мы оставили позади. В то время, как мы здесь хлопочем о личном устройстве, там борются и страдают в тюрьмах наши товарищи, наши герои и мученики. Нельзя забывать о тех, кто на старой ро­дине борется за свободу».

Приезжие деятели с самого начала подчеркивали значение революционного идеализма, который руководил их действиями в России. Они сознавали, что и на новой почве предстоит борь­ба, — прежде всего борьба за улучшение экономического поло­жения рабочих; и всякий раз, когда этого требовали обстоятель­ства, еврейские пионеры-идеалисты с большим пылом броса­лись в бой.

Мечта «Ам-йломников» о том, чтобы основать в Америке земледельческие колонии-коммуны оказалась неосуществи­мой, и они это вскоре поняли. Отдельные попытки, предприня­тые в этом направлении, потерпели неудачу. Фантазия увлекла молодых идеалистов в сферы, далекие от действительности. Это привело к напрасной растрате энергии. Колонии-коммуны были созданы как в близких, так и в далеких штатах, в Нью-Джерси, в Коннектикуте, в Норт-Дакоте, в Саут-Дакоте, в Арканзасе, в Канзасе и Орегоне. Большую денежную поддержку оказали колонистам богатые немецкие евреи, так называемые в еврейской среде — «ягудим». Они помогали выходцам из Рос­сии всем, чем могли и придавали все более организованный ха­рактер своей филантропической деятельности.

Основывая колонии, «ам-йломники» часто называли их именами популярных еврейских деятелей. Одна из колоний но­сила имя Адольфа Кремье, другая — Моисея Монтефиоре. Дру­гие колонии носили названия городов, где раньше жили их ос­нователи; каждый из этих поселков должен был стать образцом «социалистического хозяйства». Колония, основанная в штате Орегон, называлась «Нью-Одесса». В этой коммуне дискусси­ям по принципиальным вопросам отводилось не меньше време­ни, чем полевым работам и садоводству. Воодушевленные стремлением вырвать человека из тины будней, молодые коло­нисты додумались до идеи создания в Америке «цивилизации нового типа». В их голове роились различные планы, которым предстояло осуществиться в настоящем или в будущем. Наибо­лее фантастический план состоял в том, чтобы использовать лесные богатства штата Орегон и близость Тихого океана: из имеющегося здесь в изобилии материала колонисты собира­лись построить крепкие, прочные суда, на которых можно будет доплыть до Сибири, а потом под покровом ночной темноты ус­троить побег некоторым ссыльным и перевезти их в Америку. Первым предполагалось вывезти из Сибири Чернышевского; задумывая этот план, его инициаторы еще не знали, что знаме­нитый революционный писатель уже находился на свободе. Впрочем, вскоре колония распалась, и члены ее вернулись в Нью-Йорк.

Постепенно распались и остальные колонии — одни рань­ше, другие позже. Когда рухнули мечты о земледельческих коммунах, открылась реальная городская жизнь во всей своей пестроте.

4

Среди разных бедствий, обрушившихся на эмигрантов, са­мым худшим были так называемые «свит-шопы».[52] Характерны­ми чертами этих потогонных мастерских была необузданная эксплуатация хозяев и бесчеловечное отношение к рабочим; когда мы теперь читаем об этих фабриках, просто не верится, что в безграничной жажде наживы люди, созданные по образу и по­добию Божьему, способны подвергать таким мучениям своих братьев, обрекая их сплошь да рядом на преждевременную смерть. Но так именно обстояло дело в Нью-Йорке, Филадель­фии, Бостоне, Балтиморе и целом ряде других городов, где ско­пились многочисленные евреи-эмигранты, выходцы из России.

«Свит-шопы» сразу протянули свои щупальцы к пришель­цам, еще не успевшим освоиться на чужбине. Не приходится, пожалуй, удивляться тому, что у многих людей, поверхностно знакомых с историей евреев в Америке, создалось впечатление, что система «свет-шопов» в Нью-Йорке и других больших горо­дах явилась как бы «изобретением» русских евреев. Это, конеч­но, не отвечает действительности: д-р Ицхок-Айзик Гурвич, один из крупнейших специалистов по вопросу об эмиграции, до­казал на основании бесспорных цифровых данных, что система «свет-шопов» возникла задолго, лет за пятьдесят до начала мас­совой иммиграции русских евреев в Америку[53].

В еврейской литературе, главным образом в очерках 3. Либина, мы находим описание того, что вытерпели еврейские иммигранты, обреченные на рабский труд в «свит-шопах». Изобразил эту жизнь в своих стихах и поэт Морис Розен­фельд, которому суждено было самому испытать всю горечь потогонной системы. В одном из своих стихотворений он по­мещает «свит-шоп» на символическом «перекрестке горя и бе­ды»; изображая трагедию людей, работающих там до полного изнеможения, он подмечает еще один трагический аспект тог­дашней еврейской жизни — ее хаотичность: в доме, где поме­щается «свит-шоп», на одном из этажей находится небольшая синагога, а на другом — кабак, где люди пьют и кутят напропа­лую, ибо для них все на свете — трын-трава... Вот это стихо­творение:

На перекрестке горя и беды есть дом —

Внизу шинок, молельня наверху.

Внизу вершится много темных дел,

Вверху клянут евреи свой удел.

А выше, на последнем этаже,

Есть комната — не приведи Господь:

Здесь пола не касается метла,

И дышит смрад из каждого угла.

Там тридцать женщин и мужчин