Арестант пятой камеры - Кларов Юрий

Алексеевский. Но тогда не возникали у вас опасения, что, в конце концов, с группой Дербера придется столкнуться, как с политическим противником и как с претендентом на то же самое, на что правление Восточно-Китайской жел. дороги претендовало?

Колчак. Нет, — какая же это была правительственная власть?

Алексеевский. Ведь по существу правление было началом правительственной власти; юридически это не могло быть заявлено по тем соображениям, какие вы сказали, но по существу, раз это была организация, которая думала создать военную силу и эту военную силу определенным образом наладить для борьбы с большевиками, и отнимать у большевиков территорию, то ясное дело, что эта военная сила подчинялась бы каким-то директивам правления, и она подчинялась бы этому правлению до известного момента и на территории полосы отчуждения, и на той территории, которая была бы отнята, начиная с полосы отчуждения. Таким образом, это был зародыш власти, это была власть, но формально ей не было присвоено с самого начала никакого наименования. Но рядом, здесь же на рельсах, стоит полный состав претендентов. Для меня непонятно, каким образом со стороны Хорвата было такое великодушие laisser faire?

Колчак. Хорват не претендовал на формирование власти. Он к этому вопросу относился безразлично, потому что группу Дербера он не считал серьезной. У этих претендентов не было ни денег, ни вооруженной силы, следовательно, это была группа лиц, которая могла себя назвать как угодно, но фактически она не располагала никакими средствами, и со стороны иностранцев никаких отношений к ней не было заметно.

Алексеевский. Я думаю, что полезно было бы слышать от вас соображения о финансовом положении, — какие средства были отпускаемы для этого, в каких размерах, и каковы были источники возобновления этих средств?

Колчак. Я не был посвящен и не входил во все финансовые расчеты. У меня было условие с Хорватом, что я буду ежемесячно доставлять ведомость, и по его распоряжению средства выдавались начальнику штаба из Русско-Азиатского банка в Харбине Приблизительно ежемесячный расход достигал у меня одного миллиона рублей, которые мне выдавались по моему ордеру. Эти деньги шли на содержание всех отрядов, кроме семеновского и калмыковского.

Алексеевский. Звали ли вы, каковы ресурсы правления, и на что вы можете рассчитывать?

Колчак. Мне Хорват сказал, что я могу рассчитывать на средства в пределах одного миллиона рублей в месяц; эта сумма отвечала существовавшей потребности.

Алексеевский. Здесь возникает вопрос, — если бы дело шло успешно, главным образом на добровольческих началах, если бы было много желающих поступить добровольцами, то как бы вы отнеслись к этому, и до какого состава вы могли бы дойти в формировании новых отрядов?

Колчак. До состава корпуса пограничной стражи, которая находилась в полосе отчуждения, а средства для этого корпуса у дороги были. Эти средства шли не только на содержание отрядов Маковкина и Орлова, но я еще вел заготовку по интендантской части, закупку лошадей, обслуживание и приведение в порядок казарм; все это требовало около миллиона рублей, содержание же самих отрядов требовало гораздо меньше.

Алексеевский. Хотя корпус был и не пополнен, но все-таки по разверстке достигал, повидимому, до 20 тысяч человек?

Колчак. Да, эта цифра могла бы отвечать той задаче, которую мы ставили. Если бы в дальнейшем потребовались средства, то Хорват сказал, что они найдутся. Из 20.000 чел. предполагалось 5.000 китайцев оставить для охраны дороги, а 15.000 отвести в действующие части.

После отрядов полковника Орлова и Маковкина и артиллерийской части, которая там формировалась, ко мне начали являться другие лица с просьбой формировать новые части. Я им отказал, потому что новых отрядов не к чему было создавать. Приток добровольцев был очень велик, — и я приступил к вопросу о мобилизации в полосе, отчуждения. Мобилизация могла бы дать 10.000 чел, в пределах 5 верст, преимущественно молодых, начиная с самых ранних. Поэтому велись работы, но осуществить эту мобилизацию так и не удалось.

Вот общая картина, которую я застал по прибытии в Харбин. Прежде всего мне хотелось выяснить взаимоотношения с Семеновым. Мне докладывали, что Семенов никому не подчиняется, что он будет действовать за свой страх, самостоятельно и независимо. Я сказал, что я не претендую на то, чтобы командовать им, но что должно быть какое-нибудь согласование; нужно определить операционную зону; какая-то связь должна существовать, об этом я считал необходимым переговорить с Семеновым и поехать к нему. Перед этим я несколько раз беседовал с главой японской военной миссии генералом Накашима. Генерал Накашима выслушал мои пожелания и сообщение о размере тех частей, которые я предполагал здесь развернуть. Я представал ему все сведений о помощи, которую я просил у Японии для содержания этих частей. Он сказал, что так много они не в состоянии дать, так как мы имеем огромнейшие средства во Владивостоке, что когда Владивосток будет в наших руках, нам будет легче, но пока у нас слишком мало сил, чтобы задаваться такими широкими проектами, и он обязуется предоставить сколько нам нужно пулеметов, материалов и т.д. Затем он неожиданно задает вопрос: «Какие вы компенсации можете предоставить за это?». Меня чрезвычайно удивил этот вопрос, потому что, в сущности говоря, я не являлся лицом, которое могло бы говорить о компенсациях. Я смотрел на оружие, как на заем, потому что Хорват платит за это оружие. «Я вовсе не прошу этого оружия, как милости,— если у вас есть оружие, то продайте мне; дорога платит за него, потому что я все равно должен создавать охрану дороги; оно нужно, и дорога вынуждена будет это оружие приобретать». Он сказал, что денежный вопрос его совершенно не интересует. Я говорю: «Какие я, явившийся сюда офицер, член правления дороги, могу вам компенсации предоставлять? Кем я уполномочен на это? Я обращаюсь к вам и смотрю на это, как на заем. Если вам нужно обеспечение, то Хорват даст обеспечение ценностями дороги. Я прошу у вас так немного, — какие тут могут быть компенсации? Вы знаете, что Россия может компенсировать что угодно, но я не могу вести с вами переговоры об этом, я никем не уполномочен».

Затем я обратился к нему с другой просьбой: «Задача наша заключается в том, чтобы объединить отдельные воинские части, так как иначе, друг без друга, работать они не могут, — и, если вы даете Семенову оружие и деньги, нельзя ли это делать через один источник, хотя бы через Хорвата, чтобы Хорват мог распределять те средства, которые извне получаются для вооруженных сил, более правильным образом». Затем я сказал, что, по моему мнению, такая непосредственная помощь начальникам отдельных отрядов есть главная причина недисциплинированности и неподчинения этих частей. Все они чувствуют себя независимыми и согласовать действия отдельных частей при таких условиях невозможно. «Я думаю, вы, как военный, это понимаете, и прошу вас, если вы предполагаете давать какие-нибудь средства, делать это не непосредственно, а через Хорвата, хотя бы и под вашим контролем».

Вот разговор, который у меня был с генералом Накашима. Он меня спросил: «Вы к Семенову поедете?» — «Да, я поеду,— я хочу с ним договориться о том, какие у нас должны быть взаимоотношения».

С этой целью я вначале мая поехал в Манчжурию, пославши Семенову телеграмму, что прошу встретить меня на ст. Манчжурия. Когда я прибыл на ст. Манчжурия, мне сообщили, что Семенова нет. Меня это очень удивило, потому что я послал за три дня телеграмму; на фронте было спокойно, но Семенова не было. Через некоторое время я убедился, что тут идет какая-то странная игра. Мне донесли, что Семенов находится на ст. Манчжурия. Со мной было 300.000 руб. денег, которые я полагал ему передать от управления дороги. То обстоятельство, что Семенова нет, меня чрезвычайно удивило, тем не менее я продолжал там стоять и дожидаться. Наконец, мне совершенно определенно сказали, что он находится здесь, но что он не желает ко мне прибыть. Тогда я решил, что вопрос настолько важен, что надо пренебречь самолюбием. Я сам поехал к Семенову переговорить с ним. Мне совершенно определенно заявили, что Семенов получил инструкцию мне ни в коем случае не подчиняться.

Я прибыл к Семенову в вагон и спросил: «В чем дело? Я приезжаю сюда не в качестве начальника над вами, я приехал с вами поговорить об общем деле создания вооруженной силы, и нам нужно договориться, в какой мере и в какой степени я могу оказать вам помощь своим отрядом, потому что средства у нас одни и те же, средства Восточно-Китайской жел. дороги, и мне, как члену правления этой дороги, чрезвычайно важно знать ваши желания и цели для того, чтобы я мог распределять те остатки имущества и ценностей, которые имеются в распоряжении правления, соответствующим образом. Я привез вам денег от Восточно-Китайской жел. дороги. Он отвечал мне довольно уклончиво, что он сейчас ни в чем не нуждается, что он получает средства и оружие от Японии, и что он не обращается ко мне ни с какими пожеланиями и просьбами. Тогда я убедился, что в сущности разговаривать не о чем. Таким образом, выяснилось, что Семенов желает действовать совершенно самостоятельно и ни в какие обязательства и связи с правлением железной дороги и с Хорватом входить не желает. Тогда я ему сказал: «Хорошо, я с вами не буду разбирать этот вопрос, но имейте в виду, что раз вы со мной не могли договориться и не могли ничего выяснить, то я слагаю с себя всякую ответственность за ту помощь, которую могла бы вам оказать железная дорога, и уже ее средства и ресурсы буду применять к тем частям, которые находятся под моим командованием». Таким образом, мы расстались, и я уехал обратно в Харбин.