Фуэте для олигарха (СИ) - Солманская Элина

– У, подруга… Что-то мне подсказывает, что кофе в таких количествах так просто не убегает на плиту. Колись, была бурная ночь?

– А если и так. Я что хуже других и не заслужила тоже побыть хоть немного счастливой.

– Ты заслужила, – Светлана присела за столом и отставила в сторону вазу с фруктами. – Только смотри, чтобы это счастье, от которого ты так светишься, не стало прямым отражением того, что у тебя уже было с Николаем.

– Что ты хочешь этим сказать? – Стефания обернулась и внимательно посмотрела на подругу.

– Стеша, ты взрослая женщина и прекрасно понимаешь, что такие люди, как твой Томашевский никогда не изменятся. Ты, конечно, сейчас можешь сказать, что я тебе завидую и потому пытаюсь искать в нём подводные камни. Но поверь мне, я лучше тебя знаю эту жизнь и знаю, что романы с такими мужчинами, как он, не заканчиваются браком и звоном свадебных колоколов.

– А я что сказала, что собираюсь за него замуж? Света, я не нуждаюсь ни в чьих советах в вопросах своей личной жизни, и ты прекрасно знаешь, что я всегда полагаюсь только на саму себя и своё мнение.

– Вот это твоё личное мнение и выходит тебе каждый раз боком. Ты ведь как мотылёк летишь, каждый раз на пламя, когда в твоей жизни появляется очередной козёл, вешающий тебе лапшу на уши. Твой Николай водил тебя за нос пять лет. Теперь этот олигарх… Боюсь, с ним всё ограничится парой месяцев, пока не выжмет тебя по полной в постели и не выбросит на свалку своих сексуальных побед, как использованный тюбик зубной пасты.

– Что ты несёшь? И на каком основании ты читаешь мне эту ненужную мораль? Можно подумать ты живёшь в счастливом браке с кучей детей и любящим тебя мужчиной. Сама ведь прыгаешь из одной постели в другую.

– Знаешь, в отличие от тебя, я выбираю себе равных мужчин, а не как ты. У вас же с ним огромная разница в возрасте, так же, как и было с Вернадским.

– По-твоему одиннадцать лет – это огромная разница в возрасте?

– А, по-твоему, нет? Вот о чём вы с ним разговариваете, когда не в постели?

– У нас к твоему сведению много тем для разговоров. О его работе, о детях, о доме, о балете, наконец…

– О балете? – Ярославцева усмехнулась. – Ну что ж, видимо мужчинка подготовился заранее. Знал, что соблазнять придётся девушку с интеллектуальными запросами.

– Светка, за что ты на него так ополчилась? Ты вспомни себя, когда впервые увидела его год назад в цветочном магазине. Ты ведь была готова пасть к его ногам от восхищения.

– Мало ли что было. Одно дело просто восхищаться, другое дело лечь с ним в постель и надеяться, что он изменит всю твою жизнь до основания.

– Но он уже, итак, изменил всю мою жизнь до основания. Он запретил мне работать в ночном клубе. Он дал мне другую работу, которая мне очень нравится, – Стефания присела за столом.

– Тебе нравится работать у него? – Светлана рассмеялась. – Я представляю, как ему это тоже нравится. Ты кружишься днями и ночами, обхаживая его племянников, пока он спокойно шатается по миру. Ты управляешь хозяйством в его доме, охраняешь покой его семьи и обслуживаешь его в постели. Причём за последнее ему даже платить не нужно, потому что всё уже включено в заработную плату няни.

– Заткнись! – Стеша резко поднялась на ноги из-за стола. – Что ты знаешь о наших с ним отношениях? Ты просто завидуешь, что я не как ты, и не кинулась очертя голову на тех мальчиков, с которыми ты меня знакомила. Потому что мне нужен не просто секс, мне нужны настоящие отношения, с человеком которого я люблю.

– Любишь? – Светлана резко поднялась на ноги. – Ты рехнулась? Любить такого мужчину, как Томашевский подобно самоубийству. Поверь мне, он вышвырнет тебя, как только ты перестанешь, ему нравится, или надоешь в постели. Я вижу, как наши примы в театре тоже бросают работу, друзей и улетают с такими же, как он денежными мешками. А потом спустя месяцы приползают назад. Измождённые, раздавленные и зачуханные, истерзанные этой сладкой любовью с горьким послевкусием больших денег, о которой ты говоришь. Чем ты отличаешься от тех шлюх, которые спят с клиентами в клубе Аракчеева? Ничем. Спишь с таким же денежным мешком. Ну, может, разница только в том, что он немного привлекательнее, нежели те уроды, что приходят туда поразвлечься.

– Убирайся из моего дома! – Стеша смотрела на подругу, не моргая. – Пошла вон!

– Что? Это ты мне говоришь? Мне, той, которая была с тобой всё время рядом, давала советы и вытирала твои слезы, когда твой Вернадский тебя бросил. А теперь мне идти вон?

– Уходи. Ты ничего не знаешь ни о моих чувствах, ни, об Эльдаре. Ты глуха и слепа и тебе всегда было наплевать на моё счастье. Тебе было удобно, когда я так же, как и ты жаловалась на неустроенную личную жизнь, хотя у меня это и было гораздо реже, чем у тебя. Ты просто забыла о своей боли и своих неудачах в личной жизни, которых у тебя тоже было предостаточно.

– Вот поэтому я и хотела оградить тебя от ещё одной ямы, в которую ты скоро можешь упасть. Вот, полистай на досуге… – Светлана бросила на стол глянцевый журнал. – Страницы двадцать пять, тридцать девять. Надеюсь, ты хотя бы знаешь о том, что твой благоверный был на прошлой неделе в Париже, на показе высокой моды и развлекался там вместе со своими друзьями из великосветского бомонда, – Ярославцева развернулась и медленно пошла на выход из комнаты и спустя мгновение громко хлопнула дверью.

Стефания тяжело опустилась на стул и, закрыв лицо руками, склонила голову. Она долго пыталась осознать все слова, сказанные подругой в адрес её и Томашевского, но как не пыталась, так и не смогла найти должного ответа. Зачем? Почему она это сделала?

Стеша приподняла голову и, протянув руку, приблизила к себе журнал. Пролистав десяток страниц она, наконец, остановилась на тех, о которых говорила Ярославцева.

Множество фотографий великосветской тусовки, посвящённой показу моды, известного французского кутюрье, предстало перед её глазами. Обилие однотипных лиц, словно каждое, было срисовано с модных глянцевых журналов. Ухоженные, роскошные и помпезные представители высшего мира сего в дорогих откровенных нарядах с россыпями бриллиантов на шее. Она пыталась отыскать в многочисленных лицах гостей то, о котором говорила подруга, но не находила и лишь, когда её взгляд остановился на Томашевском, который стоял на ступенях красной ковровой дорожки и удерживал за талию роскошную блондинку в платье цвета белого золота, почувствовала, как по её телу пробежал ледяной озноб.

Снова перед её глазами замелькали новые и новые фотографии и женщины на любой вкус. Блондинки, брюнетки, высокие, стройные, с огромной грудью и длиннющими ногами, каждая словно сетью опутывала силуэт Томашевского томными позами и нежными касаниями его лица, плеч и пальцев. И главное, что её добило, громкая надпись подводящая итог всей этой фотосессии зияющая крупными буквами перед её глазами на предмет, кому же всё-таки отдаст своё сердце мультимиллионер и владелец несметных богатств.

Стеша закрыла журнал и со злостью отбросила его в сторону. Следом за ним последовал и её смартфон, на который как раз поступил входящий звонок от виновника её недавнего разговора с подругой.

Она закрыла уши руками, чтобы не слышать повторяющихся казалось до бесконечности звуков мелодии, которая ещё совсем недавно ласкала слух, а сейчас просто раздражала. Поднявшись со стула, она направилась на выход из кухни. Переодевшись, взяла сумочку и стремительно покинула свою квартиру.

На работе оказалась в эпицентре посещения школы именитыми гостями из Австрии и по распоряжению Буниной была обязана провести открытый урок, демонстрируя им уровень знания и умения своих учениц. Не помнила, как смогла так быстро абстрагироваться от своих личных проблем в тот самый момент, как только зазвучала музыка, и она остановилась в центре зала, пристально вглядываясь в лица своих воспитанниц, которые сегодня на редкость были собраны и старательны.

Отсчитывая ритмический счёт и делая замечания, старалась говорить спокойно и внятно, хотя голос каждый раз предательски дрожал, когда видела перед собой личико Евы и, вспоминая Томашевского, едва сдерживала рвущиеся наружу слёзы. Хотелось только одного, покинуть зал прямо сейчас и, спрятавшись ото всех, разрыдаться в своём кабинете от раздирающей на части душу боли.