Неучтённый фактор - Олег Маркеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Никаких, — произнес Старостин, пряча взгляд. — Пока — никаких.
* * *
Оперативная обстановка
Срочно
Особой важности
Согласно списку
Ш И Ф Р О Г Р А М М А
Код "Водолей"
По получению настоящей шифрограммы немедленно задействовать "водозабор".
Перевести "контролеров" на усиленный режим. При обнаружении "остаточного загрязнения" в "первой партии" к "отбеливанию" приступать немедленно. О неполадках и сбоях в системе оперативно информировать "Абердин". Действовать согласно их указаниям. Готовность к открытию шлюзов 14.10. Контрольное время - 7.00 / в.м./
По получению шифрограммы доложить. В дальнейшем до указанного срока соблюдать режим радиомолчания.
13 октября Подпись: Старостин
* * *
После доклада Старостину у профессора Холмогорова на душе остался неприятный осадок. Впервые за годы работы над "Водолеем" Старостин не дал и слова сказать. Раньше, особенно на первом этапе, он заваливал Холмогорова вопросами и тепреливо, как школьник, выслушивал пространные объяснения. Предпочтение, которое Старостин явно выказывал Якову, было тревожным симптомом.
В науке конкуренция не ниже, чем в бизнесе, и не всегда причиной ее является гонка за обладанием истиной. Куда там! Истину еще нужно обрести, суметь уловить ее призрачный свет и вместить в человеческое, слишком человеческое сознание: узкое, зашоренное и расхристанное. Да и что есть истина? К чему она? Если не дает финансирования, льгот и привилегий? Напрасное напряжение ума и томление духа.
Времена титанов мысли, как и титанов духа, давно канули в Лету. Благородный и самодостаточный ученый муж проиграл эволюционную схватку государственному служащему. Кюри, Бор, Энштейн и Иоффе могли на клочке бумаги теоритизировать о строении атома. До бесконечности и в свое удовольствие. И мнить себя полубогами. Кем, впрочем, и были.
Но чтобы расщепить атом, взорвать его с энергией в сотню мегатонн, потребно задействовать всю мощь государственной машины. Нужно бросить в котел атомного проекта миллионы тонн золота, высоколегированный сталей, бетона, меди, графита, тонны руды, сотни тысяч человеческих жизней, астрономическое количество человеко-часов титанического умственного и физического труда. И только тогда количество взорвется качеством.
Кому это доверить? Только тому, кто пусть не гений, но исполнителен, не богом возлюбленный, а пользуется полным доверием власти, кто сам расшибется в лепешку и других в навоз замесит, но даст результат в срок. И не отрицательный, что в науке считается нормальным, а государственно значимый результат — способную взорваться бомбу и работающую АЭС. Причем, не самым красивым решением, а самым экономичным.
Наукой занимаются Боры и Йоффе, двигают прогресс Оппенгеймеры и Курчатовы. И не личными усилиями. Это раньше стяжали филосовский камень и грызли гранит науки в гордом одиночестве. В двадцатом веке генералы от науки бросают на штурм высот знания дивизии и армии ополченцев в серых пиджачках с институтскими “поплавками” на лацканах.
Профессор Холмогоров был научным генералом, по табели о рангах и даже по погонам на кителе, который он одевал только по торжественным случаям. Яков Зарайский дослужился, ну, допустим, до комполка. Несомненно, умен и перспективен, но это еще не причины позволять прыгать через ступеньки карьерной лестницы. Да и генерал из него пока никудышный. Нет ни стати, ни опыта, ни волчьих клыков.
А что за война без генерала? Партизанщина, а не война. Старостин, фельдмаршал, фюрер и “лучший друг отечественной науки” в одном лице, не так глуп, чтобы этого не понимать. Не только коней на переправе не меняют, а и званий в момент форсирования реки не дают.
Вот закончится операция, начнется процесс “награждения непричастных и наказания невиновных”, тут можно и подсуетиться, приминить пару-тройку аппаратных приемчиков и вытеснить зарвавшегося молодого и перспективного из поля внимания светлых очей начальства. И даже не поймет, дурашка, когда, как и кто его бортанул. Великая эта наука — карьера в науке!
Оценив свои силы и примерившись к силам неожиданно объявившегося конкурента, Холмогоров успокоился и с аппетитом, смакуя каждый кучек, предался ужину. Ребрышки молодого барашка с картофелем “по-деревенски”, зеленым лучком, травками и всем остальным прилагающимся бальзамом легли на душу и тело. Глоток французского каберне, если верить запыленной этикетке, урожая еще “до Катастрофы”, окончательно заврачевал рубцы на самолюбии профессора. Он даже преисполнился симпатией к молодому коллеге.
Холмогоров старался настроить себя на отческое, заботливое отношение к Якову. Причем, искренное. Фальшь была бы сразу разоблачена, что только навредило бы делу. Знал, Яков чрезвычайно тонко чувствующая натура. Почувствует фальшь, обидется и замкнется. А еще хуже, упреться, как ишак. Таких как он нужно выманивать лаской, а не гнать кнутом и подкупать морковкой.
— Знаете, Яков, что мне сказал их повар, или как они его тут называют, когда я заказывал наш ужин? “Не скромничайте, можете заказать хоть суп из черепахи. Сделаем, только подождать придется”. Каково, а?
— Ничего удивительного, — ответил Яков. — Для многих приход к власти означает возможность максимального удовлетворения личных потребностей. Жаль, порой все этим и ограничивается. Вы, кстати, не знаете, что ответил Гитлер, когда его упрекнули в ужасающей коррупции среди членов победившей НДСАП?
Холмогоров был чересчур занят косточкой, чтобы отвечать. Вопросительно вскинул брови.
— Как и у нас в годы, так сказать, реформ, в Рейхе кто мог, лез в советы директоров, кто мог, принимал в подарок пакеты акций, а у кого не было ни ранга, ни фантазии, банально брали на лапу. Кстати, называли они этот захватывающий процесс “установлением партийного контроля над бизнесом”. Короче, как и мы строили не светлое будущее для арийской нации, а вполне сытое и комфортное настоящее для себя, любимых. Такой, знаете, олигархически-бюрократический режим с ура-партиотизмом для тех, кому ничего не досталось. Кроме права умереть и убивать за любимую родину. — Яков отодвинул тарелку. — Но многие бизнесмены особой радости от партнеров в коричневых рубашках не испытывали. Со слов Раушнинга, Гитлер им сказал примерно следующее: “Партийцы компенсируют годы лишений и преследований. Многие из них просто голодали. Я не могу им запретить взять им причитающееся. Партия меня не поймет. Мы победили. Должна же быть справедливость! Революция всегда перераспределяет блага. Пусть платят! А если кому-то не нравится, то я могу устроить настоящую революцию. Недели на две. С погромами и грабежами. Только это обойдется недовольным гораздо дороже”. За точность не ручаюсь, но смысл передал.
— Умно, ничего не скажешь, — Холмогоров принялся обсасывать косточку. — М-м. А вы, я погляжу, всерьез заинтересовались политологией?
— В силу необходимости, в силу необходимости, Леонид Федорович. — Яков поскреб бородку и задорно сверкнул глазками. — Политические сферы для меня — это ядерный котел, где кипит процесс перехода энергии в информацию, материи в идеи, абстрактиного в конкретное, частного в коллективное. Занимательное зрелище, особенно, если смотреть с позиций нашей научной концепции.
— Наблюдение как этап познания достаточно интересно, что же касается, практики... Поверьте мне, скучно до невероятия. Примитивно. В первооснове лежат поведенческие реакции высокоорганизованного хищника, или простейшего кровососущего. — Холмогоров, спохватившись, решил сменить тему. — Вот я смотрю, вы едите мясо, Яков. А как это сочетается с Ведантой, о которой вы столько мне говорили?
— Пустое все, — Яков свободно откинулся на стуле. — Этап первой влюбленности уже давно закончился. Сейчас у меня с эзотерикой устоявшаяся семейная жизнь, ха-ха-ха! А если серьезно, нет хуже извращения, чем применение в повседневной жизни сокровенных знаний. Ведическая кулинария была разработана традиционной цивилизацией.
Те, кому по кастовым законам полагалось обходиться растительной пищей, подчеркну, в противовес физиологии и морфологии человека как мясоеда, вернее, трупоеда, были способны потреблять энергию, иначе говоря — прану, в чистом виде. В таком случае потреблять иную пищу означало отнимать ее у других, брать то, что тебе не положено, что есть высший грех в иерархическом традиционном обществе. “Каждому свое!” Лозунг достаточно инверсированный, но в глубинной сути своей верен. Так что доедайте барашка, профессор, и не мешаете пищеварению дурными мыслями.