Крылатые семена - Катарина Причард

— Не могу… тошнит, — сказала она смущенно. — Все у меня разладилось, как видно.

Салли колебалась — сказать ли Пэт, что для нее самой в этих словах «пропал без вести» и «предполагают убитым» еще таится какая-то надежда. Однако ведь и она была не так уж тверда в своей уверенности, как прежде.

Дафна получила письмо от Стива, в котором тот сообщил ей все, что ему было известно о смерти ее названого брата. Стив, по-видимому, не сомневался, что Билл погиб. Солдаты из отряда Билла, знавшие, что он был ранен, обшарили все вокруг, писал Стив. Они нашли тело убитого японца, на котором были башмаки Билла и его ручные часы. И все же, несмотря ни на что, какая-то надежда еще теплилась в груди Салли: Билл мог зайти слишком далеко в глубь леса; его могли подобрать туземцы, спасавшиеся от японцев, и отнести в какое-нибудь глухое селение.

Когда она призналась в этом Пэт, та выслушала ее, не проронив ни слова.

— И я так думала, — сказала она, помолчав. — Если б только вы были правы, миссис Салли! Ошибки случаются, я знаю. Мой командир наводит справки. Но я чувствую, что все во мне умерло. Я уже не могу надеяться.

Пэт была совсем измучена после тяжелого переезда в машине по скверным проселочным дорогам; она не спала ночь, ничего не ела, и душевное напряжение начинало сказываться. У нее был отпуск на неделю. Салли уложила ее в постель и дала ей легкое снотворное.

Заботы о Пэт отвлекали бедную женщину от ее горя. Она, как наседка, хлопотала вокруг Пэт, окружая ее материнской лаской, стряпала для нее вкусные блюда, уговаривала поесть, сидела у ее постели, когда Пэт не спалось, беседуя с ней о Билле. И Пэт, с которой никто и никогда так не нянчился, находила для себя утешение в том, что она дорога кому-то — ради Билла.

Эйли и Дафна тоже навещали Пэт и всячески давали ей понять, что считают ее членом своей семьи. Салли показала ей письма Билла. Даже старики, приятели Динни, собираясь по вечерам на веранде, чтобы обменяться вестями с фронта, относились к ней с сочувственным вниманием. Но только Лалу и Наде, с детской непосредственностью выразившим Пэт свою симпатию, удалось вывести ее из состояния тупой молчаливой тоски, в которую она была погружена.

Как-то днем, вскоре после приезда Пэт, Надя и Лал, громко смеясь и болтая, вбежали в гостиную: по дороге из школы они решили заглянуть к бабушке Салли. Темно-синий мундир, который продолжала носить Пэт, и ее полные скорби глаза заставили их замереть в благоговейном испуге.

Эйли отвела детей в сторону и объяснила им, что Пэт — невеста Билла и очень горюет о нем. Дети ушли домой притихшие: им было стыдно, что они могли так скоро позабыть о смерти Билла.

Вернулись они через час. В руках у Нади был небольшой букетик: несколько белоснежных маргариток, синие дампьеры, что растут у дороги в окрестностях Соленого озера, и две-три веточки дикой кассии — любимого цветка Салли. Дети поехали на велосипедах за город и нарвали цветов для Пэт.

— Нам очень, очень жалко вас, Пэт, — прошептала Надя.

— Мама говорит, что вы невеста Билла и сильно горюете о нем, — с мальчишеской прямотой пояснил Лал. — И нам захотелось привезти вам цветов.

Надя метнула на него испуганный и гневный взгляд. «Конечно, он не мог не сболтнуть лишнего», — пожаловалась она вечером матери.

Но Пэт посмотрела на цветы, потом на Лала и Надю, и на глазах у нее выступили слезы.

— Дорогие мои, не знаю даже, как вас благодарить, — сказала она, с трудом подавляя волнение. — Да, это верно, я невеста Билла и очень горюю о нем.

К концу недели Пэт немного оправилась. Она уже была спокойнее, и хотя круги все еще лежали у нее под глазами, но взгляд опять стал ясен. Салли знала, что Пат мучает бессонница. Первый, острый приступ горя прошел, но оно придавило ее своей тяжестью. Наконец Пат решила, что ей надо вернуться в свой лагерь в Джералдтоне и снова взяться за дело.

— Я знаю, что Билл именно этого ждал бы от меня, — сказала она.

— Дорогая моя, — проговорила Салли, сжимая руки девушки в своих ладонях, — не слишком ли это будет для вас трудно?

— Нет. Я уже в полной боевой готовности. — Едва заметная улыбка, промелькнувшая на губах Пэт, так живо напомнила Салли Билла, словно частица его души воплотилась в этой девушке, которой он был дорог, — так улыбался Билл, когда ему предстояло какое-нибудь трудное дело. — Это вы, миссис Салли, дали мне силы выдержать… Я была так одинока и совсем пала духом.

— Теперь вы никогда не должны чувствовать себя одинокой, — отвечала Салли.

— Когда-то мы с Пэм делились всеми нашими горестями, — сказала Пэт, хмуро сдвинув брови, точно оправдываясь в той жажде сочувствия, которая привела ее к Салли. — Но теперь у нее есть Шон и малыш, и я не хочу ее тревожить. А кроме того, она ведь не знает, что случилось с Биллом, так что вы единственный человек, к которому я могла прийти со своим горем.

— Приходите ко мне всегда, когда вам захочется, — сказала Салли. — Но не нужно быть слишком суровой к себе, Пэт. Вы молоды… Не поддавайтесь горю.

Пэт уехала в Джералдтон, и после короткого письмеца, извещавшего, что она прибыла туда благополучно, Салли долгое время не имела от нее никаких вестей. Потом пришло еще одно письмо: Пэт писала, что ее перевели в восточные штаты и, к сожалению, она не могла приехать попрощаться с Салли. О судьбе Билла больше не было никаких вестей.

Год пришел к концу. Миновал еще один, а война все тянулась, хотя после победы советских войск под Сталинградом на фронте произошел крутой поворот: начался разгром немецких армий, завязших в снегах и ростепелях разоренной ими страны. Красная армия гнала разбитые остатки когда-то непобедимых гитлеровских полчищ на их исходные рубежи, где захватчиков ждало окончательное поражение и капитуляция. Английские и американские войска заняли Северную Африку и Сицилию. Крушение Италии и бомбардировки Берлина уже предвещали разгром фашизма. Войска союзников еще не высадились во Франции, но этого события, которое должно было приблизить конец войны, ожидали с часу на час.

Победа близка, говорили все и жили надеждой, что скоро, скоро придет конец годам страданий и страха.

Глава XXXVIII

Улицы Калгурли выглядели пустынно и голо в эти последние дни войны. По словам владельцев магазинов, торговля совсем замерла. Рудники по-прежнему обходились минимальным количеством рабочих рук, и население покупало только нормированные товары — самые необходимые продукты питания и одежду. Временами и в этом ощущался недостаток, но до голода еще не доходило.

Теперь уже каждый понимал, как близка была опасность вторжения японцев в Австралию, и все тяготы, порожденные войной, трудовое население приисков переносило со спокойным стоицизмом людей, привыкших к трудностям и лишениям в своей повседневной жизни. Да и можно ли было сравнить их невзгоды с теми страданиями, которые выпали на долю населения разоренных войной стран Европы? Как только появилась возможность отправлять посылки, все мужчины и женщины на приисках стали посылать продовольствие и одежду своим друзьям и родственникам в Англии. Эйли и Динни собирали средства для организации помощи жертвам войны в Европе.

Когда в Реймсе было подписано перемирие, на Тихом океане еще шли бои, и потому первые мирные празднества на приисках прошли без особого воодушевления и были к тому же омрачены пьяными скандалами и потасовками. Но когда американцы сбросили на Хиросиму атомную бомбу и безоговорочная капитуляция Японии положила конец военным действиям, в которых принимали участие австралийские войска, неудержимое ликование охватило прииски; неистово заливались рудничные гудки, народ толпой валил в пивные, на улицах пели и плясали.

Глядя на флаги, свисавшие с каждого здания, слушая перезвон колоколов и веселое буйство толпы на улицах, Салли думала о том, что все это она уже видела и слышала однажды — после первой мировой войны. Уже и тогда нелегко было принимать участие в этом исступленном ликовании, а теперь стало и того труднее. Только те, кто ждет домой своих близких, могут смеяться и веселиться вместе с этой бесшабашной толпой, думала Салли. Измученные, изнуренные узники военных лагерей скоро возвратятся к своим семьям и очагам; солдаты, моряки и летчики будут избавлены от неисчислимых опасностей, поминутно подстерегающих их уже не один год. И все же многие были сдержанны в проявлении своей радости. Салли казалось, что они испытывают те же чувства, что и она, — радуются концу этой страшной бойни и скорбят о сыновьях, мужьях, братьях, женихах и возлюбленных, утонувших в океане, погибших в морских сражениях, в воздушных боях над Средиземным или Северным морями, — о всех, кто нашел могилу среди песков Северной Африки, на снежных вершинах Греции, в джунглях Новой Гвинеи и других тихоокеанских островов. Те, кто понес тяжелую утрату в этой войне, печально отворачивались от веселой толпы, и сердце их сжималось от боли. Для них это была грубая буффонада на тему величайшей трагедии.