Посмертно подсудимый - Анатолий Наумов

А так как выдаваемые членам семейства повредившегося в уме Коллежского Асессора Гончарова опекунами над имением его суммы на содержание их Дворянской думой, при ревизии отчетов по случаю лежащих на имении в значительном количестве казенных и частных долгов, на счет опекунства не принимаются, то и претензия мужа умершей Баронессы Геккерен о выдаче детям его, сверх полученных покойной женой его денег на содержание их, более значительных сумм, согласно донесению опекуна Сергея Гончарова, признаваемому Опекою справедливым, в настоящее время в уважение принята быть не может.

О вышеупомянутом имею честь уведомить Департамент Внутренних Сношений Министерства Иностранных Дел вследствие его отношений от 6 июля 1858 года.

Гражданский Губернатор князь Щербатов».

Московский гражданский губернатор удостоверил незаконность претензий Дантеса, так как в случае их удовлетворения были бы ущемлены имущественные интересы других сестер его покойной жены. При этом следует отметить два момента, на которые обращает внимание князь Щербатов. Во-первых, дело заключалось вовсе не в необязательности братьев Гончаровых по отношению к их сестре Екатерине, ее детям и ее мужу – Дантесу. Да и природа их возникшего «долга» весьма своеобразна.

Братья Екатерины при ее замужестве исключительно по доброте своей обязались выплачивать ей ежегодно суммы на ее содержание из доходов с имения их родителей, оговорив это условием – «по возможности», т. е. в зависимости от получаемых доходов. Они предполагали, что смогут выплачивать по 5000 рублей ежегодно. Юридически сделать такой жест их никто не обязывал. Вспомним, что о выплате таких сумм Наталье Николаевне и речи не шло (она стала получать некоторые суммы лишь после смерти мужа). Обязанность содержания жены по любым законам (как российским, так и французским) лежала только на муже (иное дело – наследственные обязательства). К тому же в качестве приданого Екатерина Геккерен получила около 12 тыс. рублей. Можно вспомнить, что примерно такую же сумму в качестве приданого Наталья Николаевна «получила» не от своих родителей, а от самого Пушкина (фактически его родителей).

Во-вторых, задержки с выплатой обещанных денег происходили исключительно по причине расстройства опекаемого имения, т. е. оговариваемая братьями «возможность» не могла быть реализована именно поэтому. Ревизии, проводимые Опекунским Советом, лишь подтверждали действия братьев по опеке и их денежные расчеты с родственниками как правильные. Опекунский Совет признал, что суммы эти впоследствии уже не могли исчисляться в 5000 руб., а должны быть уменьшены в связи с поступлением доходов от опекаемого имения в пользу других сестер, а также в связи с расстройством имения и падением доходов с него.

Ну как по этому поводу не вспомнить нравственную оценку поведения Дантеса в преддуэльных событиях, данную самим поэтом в его знаменитом письме Геккерену-старшему: «…я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном». Но даже и при написании этого письма поэт вряд ли мог предвидеть, что степень низости этого человека будет простираться до того, что он правовыми способами предпримет меры, направленные на ухудшение и без того тяжелого материального положения предмета его былой «великой и возвышенной страсти» (конечно же поэт употреблял эти слова, в мягко сказать, ироническом смысле). Известно, что имущественное положение других (помимо Екатерины) сестер Гончаровых (Натальи Николаевны и Александры) после смерти Пушкина, на чьем полном содержании они находились, оказалось очень тяжелым. В подтверждение этого приведем лишь фрагмент одного из писем (от 5 июня 1941 г.) Натальи Николаевны к брату Дмитрию:

«Хотя я и писала тебе в своем последнем письме, дорогой и добрейший брат, что я не осмеливаюсь настаивать и просить тебя прислать мне деньги, которые ты обещал, я, однако, все же вынуждена снова докучать тебе. В моем затруднительном положении я не знаю больше никого, к кому могла бы обратиться. Наступило время, когда Саша и я должны вернуть Вяземскому 1375 рублей. Потом, так как я дала поручение подыскать нам в П. (Петербурге. – А. Н.) квартиру, придется давать задаток. Следственно, если ты не придешь мне на помощь, я, право, не знаю, что делать. Касса моя совершенно пуста, для того, чтобы как-то существовать, я занимаю целковый у Вессариона (слуга Натальи Николаевны. – А. H.), – у моей горничной, но и эти ресурсы скоро иссякнут. Занять здесь невозможно, так как я никого тут не знаю. Ради бога, любезный и дражайший братец, прости меня, если я тебе так часто надоедаю по поводу этих 2000 рублей. Надеясь на твое обещание, я соответственно устроила свои дела, и эта сумма – единственная, на что я могу рассчитывать для расплаты с долгами и на жизнь до сентября».[260]

«Кольчуга» Дантеса и «надувательство» с пистолетами

Общественное мнение никогда не примирится с потерей Пушкина, и интерес к обстоятельствам дуэли и смерти его не ослабевает. Медики настойчиво думают над тем, можно ли было при другом лечении спасти тяжелораненого поэта. Криминалистам не дает покоя мысль, что Дантес отделался лишь легким ранением. Вначале это объяснялось тем, что пуля срикошетила от одной из пуговиц его мундира, задев лишь руку, что и спасло ему жизнь. В. В. Вересаев высказал предположение, что здесь не все чисто и будто бы на Дантесе была нательная кольчуга и именно она, а не пуговица спасла ему жизнь. На эту версию его натолкнуло сообщение одного архангельского литератора о том, что в Архангельске в старинной книге для приезжих тот видел запись. В ней было отмечено, что от Геккеренов приезжал человек и поселился на улице Оружейников. Версию о кольчуге Дантеса, ссылаясь на проведенное в 1938 году на основе некоторых положений судебной баллистики инженером М. З. Комаром исследование, поддерживают в наши дни криминалисты Е. П. Ищенко и М. Г. Любарский. Вычисления при этом строятся на учете массы и скорости пули на расстоянии десяти шагов. Согласно соответствующим баллистическим вычислениям пуля Пушкина должна была бы если не разрушить, то хотя бы деформировать пуговицу мундира Дантеса и вдавить ее в тело. При этом ссылаются и на заключение судебно-медицинского эксперта В. Сафонова, по расчетам которого пуля, предназначавшаяся Дантесу, попала в преграду больших размеров и плотности, способную противостоять ее ударной силе. Исходя же из характера скрытого перелома ребер у Дантеса судебно-медицинский эксперт и заключил, что такой преградой, скорее всего, были тонкие металлические пластины. Наконец, Е. П. Ищенко и М. Г. Любарский считают, что в 1962 году ленинградские криминалисты и судебные медики окончательно подтвердили версию о кольчуге, спасшей Дантеса. Ими был проделан специальный эксперимент, смысл которого заключался в том, что по манекену, облаченному в мундир Дантеса, были сделаны специальные выстрелы. Стреляли в пуговицу мундира из пистолета А. С. Пушкина якобы с той же позиции, в которой находился поэт. В результате эксперимента полностью исключилась возможность рикошетирования пули.[261]