Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Оставь их, — буркнул Волков, садясь за стол. — Они не при чём.
— Что там у вас? — осведомился Брюнхвальд.
— Болт, — отвечал генерал.
— Что, дело жарким вышло?
— Да какой там… Нейман всё дело, считай, один сделал.
— Болт достали? — интересовался Роха.
— Да, — барону не очень хотелось разговаривать, тем более что как раз теперь-то рана начала ныть. Но поговорить с товарищами было нужно. Возможно, им придётся какое-то время обходиться без него, и посему у него было, что им сказать. Особенно по текущему делу.
— Сам доставал? — опять с укором спрашивал Роха.
— Да нет, доктора вызывал.
— Вам надо прилечь, друг мой, — проявил заботу Брюнхвальд. — Вы чертовски бледны.
— Да… Наверное. Потерял, видно, немного крови, — согласился генерал, вот только кровать пока что в его планы не входила. — Бумагу мне и перо с чернилами, — и пока дежурный ротмистр искал ему надобное, он говорит Брюнхвальду: — Карл, писать будете вы.
— Да, конечно, а вы потом подпишете, — догадался полковник.
— Нет, письмо будет от вас, — сообщил ему генерал, немало удивив товарища.
— От меня? А кому же я буду писать?
— Барону фон Виттернауфу.
— Надеюсь, вы мне продиктуете, что надобно написать? — спросил Брюнхвальд.
— Конечно, — отвечал генерал. Он попытался вздохнуть, но сделать это теперь было непросто. И из-за туго стянутой груди, и из-за боли в боку. А посему он взглянул на Роху, который на другом конце длинного стола стал допрашивать его оруженосцев: как взяли цитадель, да как ранили генерала — и спросил у того:
— Игнасио, а есть ли у тебя крепкое вино?
— Есть, друг, есть отличный портвейн, — сразу отозвался полковник мушкетёров. — Принесу сейчас.
И ведь не поленился, не стал просить кого-то, попрыгал на своей деревяшке за вином сам.
А тут принесли и письменные принадлежности. Карл Брюнхвальд взял в руки перо, осмотрел его, потом тщательно разгладил перед собой лист бумаги и взглянул на своего командира: ну, что будем писать?
— Я пишу письма длинные, — начал Волков. — но вы не я, вы пишите кратко, а именно:
«Дорогой барон, нынче ночью в стычке с горожанами-еретиками был ранен в грудь генерал фон Рабенбург. Рана непроста, доктора ничего не обещают. Уж и не знаю, сможет ли он и далее быть командиром нашего отряда, посему прошу прислать другого командира незамедлительно. Полковник Брюнхвальд».
— Вы и вправду не сможете дальше командовать? — опять в словах полковника слышалось волнение. Он и вправду переживал за своего боевого товарища.
— Ах, кабы знать, Карл, кабы знать, — отвечал Волков, снова попытавшись глубоко вздохнуть. — Завтра, как только откроются ворота, пошлите это письмо с верным человеком в Вильбург.
А тут и Роха явился в дежурное помещение с запылённой бутылкой старого портвейна.
Глава 40
Брат Ипполит ещё в давние времена говорил ему о том, что рана, нанесённая белым оружием, намного безопаснее всяких прочих ран. На то оно и белое оружие. Оружие благородное. А вот всякие арбалетные болты и свинцовые пули, проникая в рану, зачастую заносят в них кусочки ткани или доспеха. Ипполит говорил, что после вокруг этих кусочков тело начинает гнить, и к человеку приходит жар, который его изводит до смерти.
Вот и он проснулся, чувствуя, что ему жарко и хочется пить. Спал он снова в казармах, в отдельном, отгороженном от всех уголке, тут солдат не было, но всё равно он проснулся до рассвета. Проснулся от боли в боку. Видно, пошевелился как-то нехорошо. Настроение было дурное, но было кое-что, что порадовало генерала: за стеной громыхнули медным тазом, а после послышался тихий злой голос Гюнтера, и отчитывал он, конечно, Томаса. Слуги были тут, а значит, тёплая вода для умывания и чистая одежда были ему гарантированы.
Так и вышло. Гюнтер попричитал немного, как и положено, о том, что генерал себя не бережёт, но потом стал помогать ему мыться и переодеваться. Но закончить утренний туалет ему не пришлось. Явился Хенрик и, справившись поначалу о его здоровье, доложил:
— Пришёл Вайзингер, я сказал, что вы спите, а он говорит, чтобы будил, никак что-то важное у него.
— Важное? — генерал взглянул на своего первого оруженосца.
— Важное, — кивнул тот, — он нетерпелив.
— Гюнтер, Томас… помогите застегнуть колет, — он поворачивается к оруженосцу. — Скажите ему, что я сейчас буду.
— А ещё я привёз вашу кирасу.
— Спасибо, друг мой, — отвечал ему генерал с каплей сарказма. — Очень вовремя.
Он вышел из своего закутка и, как и положено генералу, выглядел отлично: был чист, а одежда на нём была свежа, держался уверенно и прямо; если бы не бледность, которая бросалась в глаза, никто бы и не догадался, что он ранен и что у него жар.
Солдаты, мимо которых он проходил, здоровались с ним, и он отвечал им как ни в чём не бывало, но понимал, что они всё равно таращатся на него и замечают белизну его лица.
В дежурном помещении, помимо хранителя имущества и двух сопровождавших его, генерала ждали и старшие офицеры. Волков поздоровался со всеми, но сначала подошёл к Вайзингеру и спросил с немного наигранной улыбкой, которой он пытался всех присутствующих успокоить.
— Ну, рассказывайте, что у вас произошло?
— Уж рад вас видеть живым, — сразу сообщил тот. — Когда шёл сюда, сердце остановилось от мысли, что вас убили.
— Живым? — удивился барон. — Вот как! Неужели кто-то в городе болтает, что я умер?
— Да, болтают на рынках, говорят, что вы убиты, радуются люди.
— Радуются? — Волков перестал улыбаться. — И многие радуются?
— Есть и такие, что молчат, но большинство благодарит Бога. Говорят, прибрал ненавистного.
— Забавно. Придётся их немного огорчить. Хотелось бы взглянуть на их морды, когда узнают, что я жив, — усмехался барон. — А что ещё говорят на рынках?
— Говорят, что ваши люди ночью взяли цитадель и схватили много стражников. Держите их в плену. Так ли это?
— А вот это
