Нежный плен - Роберта Джеллис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сюда я пришел, чтобы обрести тишину. А пишу Джоанне. — Он пододвинул пергамент к графу. — Прочтите, если хотите.
— Прошу прощения, мальчик мой, — вздохнул граф Солсбери, сделав шаг вперед, но лишь для того, чтобы тяжело опуститься в кресло; он даже не взглянул на письмо, лежавшее на столе.
— Нас постигло нечто ужасное? — тихо спросил Джеффри.
— Нет. — Граф Солсбери посмотрел на сына. — Разоблачение целей и намерений бунтовщиков посеяло беспорядки в их рядах. Два самых опасных негодяя сбежали. Другие, Думаю, попытаются скрыть свое участие в заговоре. Мы достаточно сильны, пока они одержимы сомнениями.
— Как долго это продлится? — спросил Джеффри. — И можно ли как-нибудь усилить их сомнения и улучшить наше положение?
Бледность и напряженность исчезли с лица графа Солсбери — его радовала верность Джеффри, несгибаемые принципы сына.
— Король уже принял меры! Тебе не следует считать его трусом только потому, что он не сдержал своей печали при плохих известиях… И в этом не было никакого маневра, — поспешно добавил граф, заметив, как губы Джеффри растянулись в презрительной усмешке. — Джон действительно был расстроен, но не испуган. Он не верит, что кто-нибудь может так ненавидеть его. Ему неприятно сознавать, что люди, которые сидят за его столом и пьют его вино, способны на вероломство.
Джеффри поднялся и подошел к очагу, в котором еще горел огонь. Несомненно, отец и сам не верит в то, что говорит. Он не может не знать истинного лица своего брата. Джеффри не понимал одного: вне всяких сомнений, Джон получает нездоровое наслаждение от ненависти своих баронов. Он беспричинно оскорбляет их и насмехается над ними. Так было и когда Джеффри привез ему известие о пожаре в Лондоне. В королевстве, кишащем развратными женщинами и равнодушными, услужливыми мужьями, король, казалось, нарочно выискивал и бесчестил женщин, которые сопротивлялись, если могли, чьи мужья и отцы высоко ценили честь и целомудрие своих жен и дочерей. Когда же Джона оскорбляли, он пользовался самыми низкими способами наказания.
— И какие же меры принял король? — спросил Джеффри, скорее чтобы избавиться от тревожных мыслей, нежели из-за искреннего интереса.
— Для тех, кого Джон считает хотя бы в малейшей степени причастными к заговору, он издал письменные указы с требованием немедленно прислать к нему заложников и передать замки, которые они содержат для него, более преданным людям.
Джеффри промолчал. После того, что случилось с уэльскими заложниками, любой человек, посылающий к Джону сына или дочь, наверняка будет выказывать преданность королю и полное равнодушие к своим детям. От мысли, что король требует заложников у своих же подданных, Джеффри пронзила боль. Конечно, такая мера необходима против покоренного врага. Клятвенные договоры лишь обязывают людей, но горечь поражения и ненависть ничуть не способствуют поддержанию таких договоров. Подданные короля обязаны подчиняться своему сюзерену из любви и уважения, понимая, что их накажут, если они ошибутся, но и страшась его в пределах разумного. Таким образом, если король вызывает к себе своего подданного, сомневаясь в его верности, любой человек, не причинивший вреда своему господину, должен с радостью приехать, объяснить все сам и открыто пожаловаться на оскорбление.
Джеффри пожал плечами. Теперь уже слишком поздно что-либо изменить. Самое печальное в том, что большинство «врагов» Джона ненавидят короля гораздо меньше его собственных баронов.
— Проблема не в них и не в явных бунтовщиках, — медленно продолжал граф Солсбери. — На западе большинство баронов будут слишком поглощены действиями Ллевелина, чтобы бросить королю вызов. На востоке, юге и в центральных графствах мы достаточно сильны для того, чтобы сдерживать всех желающих лезть на рожон, если только там не начнется настоящий, организованный бунт. Следовательно, бунтовщики могут напасть только с севера, где Вески имеет огромную власть. Боюсь, он уже оказывает влияние даже на чужих вассалов.
Граф Солсбери замолчал, и Джеффри повернулся к нему. Лицо его побагровело, в глазах засверкали опасные огоньки. Неужели его отец думает, что люди Иэна поверят в милосердие короля? Джеффри сомневался, что северные вассалы присоединятся к мятежу Вески. Но, если таковое случится, не в чем будет винить Джона, который выступит против них. Пока северные вассалы еще ничего не сделали. Они разрываются между ненавистью к королю и преданностью Иэну, ибо знают, что честь заставит его поддерживать Джона, несмотря на неприязнь к своему сюзерену. Угрозы подтолкнут этих людей в лагерь бунтовщиков. Им нечего будет терять. Пока Джеффри решал, как сказать об этом, умолчав, что люди Иана уже стоят одной ногой в рядах бунтовщиков, граф Солсбери заговорил снова:
— Надеюсь, ты не станешь обижаться, Джеффри, если мне придется написать Иэну и попросить его приехать домой. Я не сомневаюсь ни в твоей преданности, ни в твоих способностях, сын мой. Я знаю, что люди без колебаний и раздумий последуют за тобой в случае войны. Но ты молод, а слова человека, более опытного, имеют сейчас особенное значение. К тому же может возникнуть мнение, что твои родственные узы со мной и дядей будут несколько…
Граф замолчал, поскольку необходимости продолжать явно не было. Настороженность и недоумение на лице Джеффри, давшие волю вспышке его гнева и негодования, исчезли. Его сын улыбался, а глаза так сверкали от облегчения и радости, как только что от злости. Граф Солсбери уже порицал себя за то, что решил вдруг, будто Джеффри нравится власть над людьми Иэна. Наоборот: мальчик с радостью готов избавиться от этой обузы.
Никакие соображения не лишили бы графа удовольствия видеть сейчас лицо его сына. Радость Джеффри имела и личные причины. Для него возращение Изна означало окончание его «поста» в отношениях с Джоанной. С Иэном вернется леди Элинор, а следом придет и час свадьбы. Все другие соображения, включая и гражданскую войну, абсолютно ничего не значили для Джеффри по сравнению с такой возможностью. Он был уверен, что после женитьбы сумеет разобраться в чувствах своей жены. Возможно — какая приятная мысль! — она становилась то страстной, то равнодушной, потому что боялась полюбить его или опасалась, что ее мать и отчим использовали помолвку как некий политический замысел и вообще не имели намерений поженить их. В таком случае именно благоразумие заставляет Джоанну сдерживать свою любовь. Она могла пойти на любую причуду, но умеет отлично владеть собой. Ее муж получит в награду истинную супружескую верность. А дарить эту верность одному человеку, когда сердце разрывается от любви к другому, Джоанна не смогла бы.