Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Она не выдержала и разрыдалась, а затем нагнулась в сторону, не слезая с лошади, и извергла из себя то немногое, что находилось у нее в желудке. Наконец она хлестнула поводьями и умчалась прочь, все еще слепая от слез.

23

Недалеко от Эгера карету, в которой сидели Хлесли, остановили солдаты и заставили освободить проезд. Отец Сильвикола заговорил с одним из офицеров, и Агнесс высунулась из окна, желая узнать, что происходит.

Она все еще видела направленные на нее дула пистолетов. То, что отец Сильвикола не спустил курок, было чудом. Вызывающим тревогу чудом – ведь если бы он просто хотел ее смерти, то мог бы убить ее сразу после бегства Мельхиора. Какие у него на самом деле планы на их счет?

Впереди упряжки из четырех или шести лошадей тащили по дороге пушки. Пушки были большими и тяжелыми, солдаты расчета ругались, лошади ржали и упирались. Если бы земля не замерзла, только первые две упряжки смогли бы проехать – все остальные утонули бы в грязи. Но и в такой ситуации полдесятка пушек оставили на промерзшей почве темную полосу. Агнесс слышала, как переговариваются часовые, видела, с какой злобой они смотрят в направлении пушек, – вечное презрение пехотинца к артиллерии, которая располагается далеко за линией боя, в сравнительной безопасности, и которой стоит побаиваться, как бы она не стала класть ядра в собственные ряды из-за неточного прицела или из-за того, что расчет неправильно расшифровал сигналы, подаваемые им флажками.

Разговаривая, отец Сильвикола и артиллерийский офицер оживленно жестикулировали, наконец иезуит достал что-то из складок одежды и показал офицеру. Тот сорвал с головы шляпу, шнырнул на землю, растоптал ее, отчаянно ругаясь, наклонился, опять надел и, тяжело ступая, пошел прочь. Агнесс снова осела и подушки кареты. Снаружи доносились крики ярости, звон, нервное ржание лошадей и шум, производимый нагруженными упряжками: их останавливали и вынуждали покинуть относительно твердую дорогу.

– Что случилось? – спросил Андреас.

– Судя по всему, из Эгера вывозят несколько больших пушек. Наш святой человек только что устроил все так, что упряжки уступают место нам, а не наоборот.

– Они отступают? Война наконец-то закончилась? Может, переговоры в Мюнстере завершились?

– Я не думаю, что происходящее снаружи – отступление. – Агнесс обернулась, когда у окна кареты появилось лицо отца Сильвиколы. – Скорее похоже на то, как будто где-то впереди снова началась война. Отступающие солдаты не бывают такими встревоженными и не действуют так лихорадочно.

Иезуит бросил внутрь кареты невыразительный взгляд. Агнесс спокойно ответила на него.

– Война начинается заново? – с ужасом откликнулась Карина. – Господи Боже, неужели людям прошедшей войны мало?

– Людям – нет, а вот дьяволу – еще как, – нарочито громко объяснила Агнесс, так что иезуит не мог ее не услышать. – Возможно, отец Сильвикола знает детали, он ведь вступил с ним в союз.

Как и ожидалось, отец Сильвикола подошел к карете и прошипел:

– Я не заключал союз с дьяволом!

– Неужели? Ну так, значит, ты по меньшей мере заключил союз с генералом Кёнигсмарком, а это практически одно и то же. Кое-какие детали нельзя не связать, когда кому-то удается просочиться сквозь то, что выглядит самым крупным передвижением войск со времен похода Торстенсона против Богемии и Моравии. Кого ни спросишь, все утверждают, что Кёнигсмарк – сущий дьявол, даже его собственные люди это говорят. Эти пушки, наверное, будут использовать в другом месте, для какой-нибудь осады, которая никак не хочет закончиться успешно для генерала. Что бы ты себе ни внушал, сынок, ты действительно заключил союз с дьяволом. Это ему ты должен передать библию?

– Я не заключал союз с дьяволом, и я – не его слуга. А ты совсем ничего не знаешь, – отрезал отец Сильвикола и пошел прочь. Агнесс откинулась на подушки, довольно улыбаясь.

– Чему это ты так радуешься? – спросил ее Андреас.

– Тому, что мне удалось рассердить его, – ответила Агнесс. – И он даже не догадывается о том, что нам на самом деле известно.

Андреас растерянно посмотрел на нее.

– И что же нам известно?

– Совсем ничего, – широко улыбнувшись, сказала Агнесс. – В этом отношении мы с ним уже сравнялись.

Карета затряслась по разбитой дороге и наконец въехала в Эгер. Город выглядел как большой военный лагерь. Если гражданские здесь еще и жили, то они попрятались по домам. Над замком развевался шведский флаг, а также вымпел, вероятно, украшенный гербом генерала. Эгер уже давно находился под властью шведов, но если верить тому, что слышала Агнесс, удерживали они город лишь небольшим гарнизоном, расположившимся в замке. Теперь количество солдат, кажется, увеличилось. Она навострила уши и разобрала несколько разновидностей саксонского диалекта. Может, над замком и реял шведский флаг, но там стояли не войска королевы, а войска генерала Кёнигсмарка. Агнесс спросила себя, знает ли королева, что здесь происходит.

– А я-то думал, зимой полководцы войну не ведут, – проворчал Андреас.

– По крайней мере, такие ребята, как Валленштейн, старались ее не вести, – ответила Агнесс. – Но он уже давно мертв. Добрые старые времена, не так ли?

Андреас скривился.

– Терпеть не могу, когда ты становишься такой циничной, мама.

Агнесс проигнорировала его и поправила одеяла вокруг Лидии.

– Все хорошо, солнышко?

Лидия невольно посмотрела на свою забинтованную руку, но улыбнулась в ответ.

– Да, бабушка.

Агнесс подмигнула ей, и девочка подмигнула ей в ответ.

Андреас недоверчиво покосился на мать.

– Поверить не могу! А мне казалось, ты предпочитаешь, чтобы она звала тебя Агнесс…

– Да, – согласилась Агнесс. – Но в последнее время меня переполняет слишком сильная гордость за свою семью, и я теперь не могу обойтись без того, чтобы меня величали бабушкой.

Андреас непроизвольно коснулся тех мест на лице, где под кожей еще просматривались синяки. Рана, которую нанес ему отец Сильвикола дулом пистолета, уже затянулась толстой коркой и прекрасно зажила. Он откашлялся.

Иезуит привел их к поврежденному зданию, знакомому Агнесс по предыдущим посещениям – из тех времен, когда война шла преимущественно в немецких княжествах и армии сражались друг с другом, а не со страной и ее жителями. Она удивилась, что здание вообще еще стоит. Отец Сильвикола вел себя так, как будто оно принадлежало ему: он приказал стражам проводить их вверх по лестнице, в приемную, где какой-то человек стоял перед полудюжиной открытых сундуков и рылся в их содержимом. Но, судя по звукам, содержимого в сундуках было немного. Рядом с человеком стоял кувшин вина, а возле кувшина лежал упавший бокал. Человек вздохнул и залез обеими руками в следующий сундук. Не повернув головы, он спросил:

– Все еще недостаточно? Может, на этот раз вы хотите забрать с собой и ящики, капитан?

– Что означает это безобразие? – вопросом на вопрос ответил отец Сильвикола.

Человек у сундука изумленно обернулся.

Агнесс испугалась, насколько опустившимся выглядел магистр ордена розенкрейцеров. Так как здешнее комтурство ордена еще существовало, она раньше предполагала, что этот человек умудряется относительно неплохо взаимодействовать со шведским гарнизоном. Теперь же она видела, что от того мужчины, с которым она познакомилась много лет назад, осталась лишь пустая оболочка.

Магистр ордена переводил взгляд с одного стража на другого, а потом снова медленно посмотрел на Агнесс – когда, пусть и с небольшим опозданием, понял, что он, совершенно определенно, знаком с некоторыми из незваных гостей. Агнесс слегка покачала головой и немного отставленным в жесте отрицания пальцем; она надеялась, что он поймет ее. Неожиданно она увидела возможность ускользнуть от отца Сильвиколы.

– Кто вы такие? – спросил магистр и сделал жалкую попытку придать себе горделивый вид.

Он опрокинул кувшин для вина и вынужден был прервать зрительный контакт с иезуитом, однако не существовало ни малейшей опасности, что вино прольется. Кувшин был так же пуст, как и бокал. Он окончательно уничтожил впечатление уверенного в себе хозяина дома, когда добавил:

– Я думал, это снова капитан шведского гарнизона, хочет украсть последние остатки собственности ордена. – По крайней мере, он понял немое послание Агнесс.

– Мы не воры, – заявил отец Сильвикола. – Мы хотели бы остаться здесь на ночь. Мне нужно помещение, куда я мог бы поместить арестованных.

– А что… что арестованные натворили?

– Это вас совершенно не касается.

– Вы под моей крышей, отче, так что меня это некоторым образом касается, – возразил магистр, продемонстрировав остатки чести.

Отец Сильвикола подошел к нему и прошептал что-то на ухо. Магистр растерянно заморгал, черты его лица поплыли и превратились в маску откровенного страха. Он кивнул и откашлялся.