Когда приходит ответ - Юрий Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зуев уверенно, выработанными жестами и немного играя своей уверенностью, производил над машиной необходимые манипуляции. Схема, которую наметила для проверки «почтеннейшая публика», набрана. Режим работы машине задан. В путь! В логический поиск!
Зуев нажал кнопку.
Машина исправно переваривала то, что в нее заложили. Машина перебирала на своих релейных ячейках всевозможные комбинации из одиннадцати элементов. Сравнивала их с комбинациями, которые присутствовали в набранной схеме. Обнаруживала замкнутые цепи. Сообщала о них, останавливаясь и зажигая лампочки, как бы освещая свою память, которую можно потом стереть. Двигалась дальше, по команде, продолжая логический пересчет. И, опять останавливаясь на замкнутой цепи, предлагала свой ответ. И опять шагала дальше. До тех пор пока все комбинации не были пройдены, пока все цепи не перещупаны по логике двух значений: замкнуто — разомкнуто.
Иллюминация на фасаде машины окончательно погасла, и одна только лампочка засветилась сбоку, внизу. Зеленый зрачок.
— Конец цикла! — объявил Зуев.
Зрители словно с облегчением перевели дух и, выйдя из оцепенения, шумно задвигались, сгрудились над зуевскими записями, сделанными во время сеанса. Каждый раз, как машина совершала остановку и зажигала лампочки, Зуев записывал по ним ответ: из каких же сочетаний элементов получается замкнутая цепь. Цепь за цепью, — полный анализ.
Но антракт был недолгим. Второе действие спектакля. Машина должна найти для выбранной схемы таблицу включений, определить условия работы, которым удовлетворяет эта схема. Условия работы, расписанные по столбикам и строчкам строгого ритма музыки многотактного действия. Как по нотам. И присутствующие прекрасно знают: ноты эти такие, что с них-то и начинаются все муки творчества проектировщиков. А что скажет машина?
На машине универсальная таблица выстроена заранее в виде рядов маленьких переключателей, на которых удобно разыграть любой ритм работы. Двадцать рядов, как строчки, — по числу элементов. И по двадцать пять головок переключателей в каждой строчке, как столбики в таблице по числу возможных тактов. Двадцать на двадцать пять — достаточно внушительная нотная заготовка, годная для изображения весьма сложной релейной музыки. А на машине она занимает лишь какую-то часть передней панели.
Теперь, во втором сеансе, на этих нотах и пошла вся игра. Зуев ставил переключатели в разные положения: замкнуто — разомкнуто. Подряд, по столбикам и строчкам. Предполагаемые условия работы. И машина снова начала анализ.
Только беспрерывное пощелкивание раздается в наступившей тишине. Мерно пощелкивают внутри шкафа шаговые искатели, отбивая такты. Щелкает переключателями Зуев, пробуя найти таблицу, соответствующую выбранной схеме. И внутри чуткие реле производят операции сравнения: то, что набирает на ключах Зуев, и то, что имеется в схеме. А другие реле устанавливают соответствие или несоответствие. И останавливают машину, и зажигают сигнальные лампочки, предлагая переменить положение ключей, чтобы устранить несоответствие… Непрерывный обмен релейной логикой между человеком и машиной.
Показали они и еще одно, на что способна машина: находить в схемах повреждения. На определенном такте таблицы машина останавливалась и, словно тыча пальцем, сигналила: вот здесь, неисправность в этой цепи.
Да-а, это сюрприз! Малевич даже как-то застонал страстным шепотом:
— Ох, это бы нам! Нам бы это, а?
Зрители меняли места, устраивали для Белковской «перекур», а демонстрация далеко еще не исчерпала всех возможностей машины. Начались вопросы — вопросы людей, вполне искушенных в капризах техники. А как машина застрахована от потери какой-нибудь комбинации? А если нарушается синхронный ход искателей? А если модель схемы будет набрана на гнездах неправильно? А если… Вереница вопросов, которые наперебой задавали они машине.
Машина отвечала. То предупредительной остановкой. То сигналом: «Нет цепи!» — красный глазок. То сигналом: «Ложная цепь!» — зеленый глазок… На каждую возможную ошибку была придумана своя защита.
Но самый острый вопрос был задан, пожалуй, в самой мягкой, деликатной форме. Аспирант Виктор Павлович, до сих пор скромно молчавший за спиной Ростовцева, обратился к аспиранту Алексею Алексеевичу:
— Прошу принять это не как замечание или осуждение. Я попробую вместе с вами помечтать о будущем машины. Пока что она требует большого внимания человека. Записывать на каждом шагу ее ответы. Достаточно ли это удобно? А нельзя ли возложить запись тоже на машину?
«Так…» — отметил про себя Зуев. Это хорошее возвращение долга за его, зуевскую, пренебрежительную фразу, помните тогда — о четырех элементах? Конечно, это неудобно, чтобы человек все время записывал — прикован к машине. Об этом они уже думали с Григорием Ивановичем. И уже кое-что… Но Зуев сказал сейчас дипломатично:
— Постараемся, чтобы было удобнее. Мартьянов глазами одобрил его сдержанность. Ростовцев не спеша изменил свою удобную позу за столом, вынул из кармана сложенный листок.
— Мы получили на своей машине одну схему. Интересно было бы ее проверить на вашей. Соответствует ли схема заданным условиям?
В общем, гости из другого института, друзья по науке, «подбросили ежика».
Григорий Иванович взял листок из рук Ростовцева, посмотрел на схему и протянул Зуеву с рассеянным видом, как бы не придавая этому особого значения.
— По желанию почтеннейшей публики, — сказал он с усмешкой. — Наберите, пожалуйста. Здесь всего четыре элемента…
И украдкой опять взглянул на часы.
Зуев набрал предложенную схему. Пощелкал ключами. Нажал пуск. И машина снова заработала. Машина проверяла машину…
Все с любопытством приблизились к шкафу, ожидая результатов. Даже Володя-теоретик, покинув свою позицию стороннего наблюдателя, навалился на чье-то плечо.
В этот момент сильно постучали в дверь и взволнованный голос крикнул в лабораторию:
— Вы тут затворились, ничего не знаете! Наши запустили спутник Земли. Понимаете, спутник! Скорее, идет передача!
— Эх, испортил весь эффект! — воскликнул Зуев, с досадой оборачиваясь на дверь.
И сам, оставив макет, побежал вслед за другими в зал собраний, где был большой радиоприемник.
Би-би, би-би, би-би… Тоненько, трепетно и кристально звонко доносилось оттуда, из репродуктора. Автоматический голос из космоса. Позывные искусственного тела, заброшенного рукой человека в межпланетные пространства.
— Система автоматического контроля работает нормально, — скандировал диктор.
Би-би, би-би, би-би… Мартьянов слушал эту песенку сигналов, летящих над океанами и материками, над всей Землей, и вдруг провел рукой по лицу, как после трудной работы и трудного ожидания.
И, прослушав сообщение второй раз, сказал решительно:
— Ну-с, продолжим! — и повернулся в сторону лаборатории.
20
Мартьянов рассматривал с Зуевым разостланную длинную схему, когда зазвонил телефон. Поморщившись, Мартьянов приподнял трубку и тотчас же положил обратно на рычаг. Кто там еще лезет? Им важно сейчас скорее сдать схему в мастерские на новое макетирование. Схема была составлена на то, что они называли «автоматическим дополнением». То, о чем задавал в такой деликатной манере колкий вопрос аспирант Виктор Лазебный тогда, на демонстрации большого макета. «Достаточно ли удобно?..» Прошло несколько месяцев, и они уже придумали это автоматическое дополнение к машине, чтобы было удобнее, чтобы она могла сама записывать результаты анализа на специальном печатающем устройстве. И сама могла после этого двигаться дальше, продолжая перебор конституентов. Чтобы сама при поиске таблицы включений отмечала несоответствия и сама же эти несоответствия устраняла, не требуя вмешательства человека. Словом так, чтобы нажал вначале кнопку «пуск», и машина предоставляется самой себе в своих расчетах и раздумьях над релейными схемами. Это уже логика не только железная, механическая, но и логика автоматическая… Интересно, будете ли вы теперь вполне довольны, наши друзья по науке?
— Интересно, что бы сказал Свифт, если бы увидел нашу машину? — спросил Зуев. — Осмеял бы и зачислил нас в свою Лапутянскую академию, в профессора-прожектеры?
— Зачем так далеко ходить, к Свифту, за два века? — ответил Мартьянов. — Мне интересно, что сказал бы один мой знакомый…
И он подумал о том схемисте, с которым встречался в дни самых своих отчаянных поисков. И как тот насмешливо поджимал губы. «Чего доброго, и до машины додумаетесь… Чтоб вместо головы…»
Да, вот к чему приводят иногда долгие смешные попытки «профессоров-прожектеров», целых поколений искателей и чудаков всех наук, нескладных, рассеянных, увлекающихся, заблуждающихся… и все-таки мечтающих о стране чудесных открытий.