Перемещенное лицо. 3. Не Квадра - Тамара Воронина

Время выздоравливания Дан как раз на уроки и тратил. Отучился подолгу бездельничать, и если уж не получалось тренироваться, почему не поучиться. Это почему-то страшно нравилось Чернышу. Когда Дан усаживался за стол и начинал выписывать затейливые эльфийские буквы или с выражением читать простенькие предложения, пес немедленно перебирался к нему поближе и либо садился рядом, вслушиваясь в его голос, либо втискивался под стол, и тогда Дан разувался и подсовывал ноги под мохнатый теплый живот.

Флайт прогостил у Нирута довольно долго, но ничем не напоминал о беседе, вот только взгляд его несколько изменился. Потеплел, что ли. Дан подумал и спросил у Лиара, а тот удивился: а ты не знал, что он тебе очень симпатизирует? уж куда больше, чем даже хозяину.

Вот этого Дан не знал. Полагал, что Флайт просто терпелив сверх меры, вот и сносит Дановы школьные хулиганские выходки и столь же школьные дерзости с невластительским смирением.

Новые приятели незаметно становились друзьями. Было ощущение, что с Таулом он учился в институте, а с Лиаром и вовсе сидел на соседних горшках в детском саду. Почему-то этому очень радовался Аль, далеко не самый общительный и приветливый эльф в мире. Впрочем, его неприязнь касалась только людей, к другим расам он был скорее равнодушен, а тут и равнодушие потрескалось и рассыпалось. Конечно, не было ничего общего с Квадрой. Той, истинной. Но проведенные вместе вечера не напрягали. К компании охотно присоединялся Шарик, и они даже нашли совместную забаву: составлять словарь драконьего языка. Особенной нужды, конечно, в этом не было, прекрасно понимали они друг друга, а воспроизвести те звуки, что издавал дракон, они никак не могли. Пробовали. Шарик подолгу смеялся.

Оттаивали эльфы. Или Дану очень хотелось, чтобы они оттаяли. Нирут, обычно не особенно мягкий или приветливый, а «властительский», с ними держал себя иначе. Вроде и внимания на них особенного не обращал, но если уж обращал, то был уважителен. А их это повергало в ступор. Дружеское отношение Дана не повергало, а уважительное Нирута – неизменно. Дан вспомнил, как однажды назвал отца Аля уважаемым и как после этого в эльфийской среде поползли слухи о том, что сын Тинара Риениса не с простым человеком связался, а с сумасшедшим.

Вин смотрел на Дана с надеждой. Как на человека, не вернувшего свободу, а давшего надежду. На что? И как ее оправдывать? Ивин не смотрел никак особенно, потому что он в заложниках пробыл чуть не столько, сколько Дан на белом свете, и надеяться отучился напрочь. Эльфы не стремились рассказать ему о своей жизни у Фрики хоть как-то детально, и не потому, что вспоминать не хотели: Алю-то они рассказывали. Аль предположил, что они опасаются, будто Дану станет стыдно за расу. Почему станет? И так уж…

И в один непрекрасный день Дан понял, что эльфы никогда не адаптируются к свободе. И потому очень хорошо, что он привез их сюда, пусть себе считают, что теперь они некоторым образом принадлежат Нируту. Пусть он нарядит их в черное, даже надо бы, тогда они будут вроде как на службе. Дан сунулся к властителю с гениальной мыслью, и тот грустно признался, что с Ивином-то никаких проблем, лекарю место найдется, а Вин, увы, всего лишь мальчик, что он моложе сейчас, чем был Аль при первом знакомстве, что в тридцать лет. «А ты ж говорил, что он маг…» – «Он мог стать магом, но Фрика уничтожила эту возможность… Он почти ничего не умеет, но это бы не страшно. Беда в другом. Фрика выжгла в нем так много, что его и не стоит учить магии». – «Ну так чему-то другому учить можно». Нирут грустно улыбнулся. «Можно. Но у него уже душа раба. Чужой игрушки. То, чего ты так боялся когда-то».

Самое досадное, что слова Нирута с горечью подтвердил Аль. Вин был слишком юн, когда попал в заложники, настолько юн, что его не имели права забирать, но кто когда соблюдал права униженной расы. Ну а потом он уже через такое прошел, что его это даже не сломало – стерло. осталась только тень. Он живет по инерции, потому что прежде его поддерживал Ивин, а сейчас поддерживают они.

Снова возникло желание уронить на внутренний город парочку вакуумных бомб. Удерживало даже не столько отсутствие каких-либо бомб, а понимание: в судьбе Вина это ничего не изменит. Эльф вовсе не чурался общества, причем любого, но Дану казалось, что чуть больше он тянется к Лиару, может, потому, что Лиар напоминает о детстве. Дан придумал ему незатейливое занятие: посылал погулять и поиграть с Чернышом, хотя вроде как нельзя бы постороннему забавляться с имперской сторожевой, да наплевать, Дан не император, а у Вина это занятие никакого отторжения не вызывало. Он, боявшийся собак, не боялся самой опасной собаки империи. Впрочем, Черныш пока скорее умел нравиться, чем внушать страх. Ивин подтвердил подозрения: герцогиня устраивала охоту с собаками, Вин видел, как псы разорвали девушку, эльфийку конечно, и самого его покусали серьезно, все предплечья в шрамах.

Дан заставлял его помогать в изучении эльфийского – с полного одобрения Аля, и Вин старался, выслушивал неуклюжие фразы без намека на улыбку (смеяться над людьми его отучили очень давно), поправлял, добивался более-менее правильного произношения, но воспринимал это как забаву человека. Как охоту, разве что без жертв. Дан спросил:

– Ждешь от меня какой-то пакости? – Вин поник, опустил глаза и виновато кивнул. – Не дождешься. Но ты ведь смотрел на меня с надеждой.

– Я не знаю. Ты казался мне… В дороге ты…

– Так. Тебя смущает замок? Роскошь напоминает тебе о Фрике? Он же не мой. Я просто принадлежу властителю, а он любит, чтоб его собственности было удобно.

Синие глаза были грустными.

– Я не дурак, Дан. Уж не знаю, что именно властители вкладывают в понятие «собственность», но я вижу, что ты его друг. Я теперь понимаю, что такое друг. Там, у герцогини, ничего подобного увидеть было нельзя…

– Вот именно. А ты сравниваешь.

– Прости.

– Я не сержусь. Не извиняйся. Я очень хочу как-то тебе помочь, но не знаю как. Прошлого не изменишь, но есть ведь еще и будущее, Вин. У тебя есть. Может, хочешь в Элиануру?

– Чтобы те, кто меня еще помнит, увидели то, чем я стал? Я не хочу, чтобы меня жалели.

– Почему?

– Потому что я игрушка. Вещь. Я так себя ощущаю. И знаешь, когда я впервые это осознал, мне стало легче. Ведь игрушки не чувствуют.

Дана повело. Он вдруг начал рассказывать о своем слоне и о Гаевом лисенке, который все еще хранится в его шкафу, причем умудрился говорить долго и красочно, видя, как немного светлеют противоестественно синие глаза. Вин улыбнулся, чуточку, но вроде искренне, душой, а не губами.

– Я знаю, что ты стараешься мне помочь.