Легион обреченных - Рахим Эсенов

— А вы, однако, не очень осторожны, инструкция предписывает шифровки тут же сжигать. Кстати, какое ваше имя занести в протокол: Машат Атдаев или Эзиз Аннаков, как вас нарек Кейли?

— Машат Атда-бай оглы! — сипло, не без спеси ответил он.

Перед Назаровым сидел противник, прошедший выучку у самого Кейли, и чекист давно уже обдумывал, как допросить его, чтобы тот ничего не утаил от следствия. Машат Атдаев не глуп. Идейный враг, ненавидевший все советское, он удачно внедрился шпионом, без сучка и задоринки начал вторую жизнь и потому не верил, что на чем-либо попадется. Его хозяева, казалось, продумали все: где учиться, как продвигаться по службе, даже как вести себя в случае непредвиденных обстоятельств...

Адресованное Атдаеву письмо было полностью расшифровано. В нем резидент сообщал о смерти Джапара Хороза, успокаивая агента под кличкой Каджар, что тайна о нем теперь известна только ему, Кейли, и еще одному-единственному человеку в Лондоне — их шефу. «Живи и работай спокойно, никто тебя беспокоить не будет. Задание остается прежним: вживаться дальше, любой ценой занять высокий пост в руководстве республики».

Сын Атда-бая всю жизнь ненавидел Советскую власть, лишившую его отцовских богатств. Разве такой собачьей смертью должен был умереть его отец, считавший себя славным потомком некогда царствовавшей в Иране шахской династии Каджаров? И в душе Машат лелеял мечту, что отомстит за все. Но вскоре понял, что это вряд ли осуществимо, ибо Советская власть, за которую стояли горой люди, показалась ему незыблемой. И какие люди! Не рвань вчерашняя, о ней и говорить не приходится, а такие, как Иомудский и Хаджи Мурат, белая кость. Бывшие царские полковники, не единожды гостившие у отца, пошли за большевиками... А началась война, дайхане взяли в руки оружие, ушли на фронт: их жены, дети пухнут с голода, но не покладая рук трудятся денно и нощно, чтобы одолеть Гитлера, не пустить чужеземцев на родную землю...

Все предусмотрели хозяева Каджара, только провал не входил в их планы. Но Кейли однажды сказал между прочим: «Случится поймают, не признавайся, что работаешь на Великобританию. Вали на иранскую, а лучше на афганскую разведку. На любую!.. Мы в беде не оставим».

Атдаев, горько усмехнувшись, оглядел шершавые стены камеры, прочные решетки на узких окнах. Отсюда выбраться никакие англичане не помогут. Им легче отказаться от него: «Разве союзникам пристало друг за другом шпионить?! Это, наверное, немецкий шпион, выдающий себя за английского», — ответят они на запрос советских властей. Избавились же англичане от Джапара Хороза. А он им, как пес, всю жизнь прослужил.

Ему стало нестерпимо жарко. Он рванул ворот рубашки, так как все тело покрылось липкой испариной, хотя ночь была прохладной. Машат заметался по камере и, подойдя к окованной двери, забарабанил кулаками, потребовал немедленной встречи со следователем.

Когда Атдаева ввели в кабинет, часы показывали полночь. Перед Багиевым на столе стоял небольшой глиняный чайник с латаным носиком и двумя пиалами. Лицо у старшего лейтенанта загорелое, со следами хронической усталости, по краям губ едва заметные складочки. Темные глаза оставались внимательными, чуть настороженными. Он указал Атдаеву на стул, налил себе в пиалу жидкого чая, вопросительно глянул на арестованного, предлагая тоже налить, но тот отказался...

Подростком, когда в Туркмении стали создавать кооперативы и колхозы, а в песках появились басмаческие отряды, отец его и братьев отправил в Турцию, к своим друзьям, Машат жил в фешенебельном районе Стамбула, застроенном виллами, с парками и садами, а учился в мусульманском лицее, куда ходили дети местных аристократов. Да, это были самые беззаботные годы его жизни. Они пролетели как сказочный сон. Кошмарным было пробуждение... в Каракумах, куда Машату пришлось поехать по воле Джунаид-хана, приказавшего отцу вернуть сыновей в Туркмению для пополнения его поредевших отрядов.

Военная карьера братьев была недолгой и неудачной. После гибели отца братья разъехались кто куда: старший Эрен снова подался в Турцию, а оттуда еще куда-то, самого Машата прибрал к рукам Джапар Хороз, а младший Вепали поехал с матерью в Конгур и, пожалуй больше всех выиграл, оставшись на родной земле. Но жил он недолго, следом за ним умерла и мать.

Машат, поселившись в доме Джапара Хороза, узнал о нем многое. Крупный бай, родовой вождь марыйского племени буркоз в период оккупации Туркмении англичанами воевал против Советов, формируя басмаческие отряды, снабжая их оружием и боеприпасами. Заодно, выполняя задание Тиг-Джонса, начальника разведки интервенционистских войск, Хороз вербовал земляков в английскую агентуру. Стоило белогвардейским частям сменить англичан, как он стал сотрудничать с деникинской контрразведкой, выдавая ей всех, кто симпатизировал большевикам. Опыта Хорозу было не занимать — долгие годы состоял еще осведомителем царской охранки. В двадцатом бежал в Иран, прикрывшись не бандами Джунаид-хана, а английским отрядом. Иначе не вывезти бы ему столько добра, награбленного в Туркмении на крови и слезах своих соотечественников.

Когда Машату исполнилось семнадцать лет, приехал Туг, черный от загара индус. Его тело, лицо, на котором огнем полыхали зрачки гипнотизирующих глаз, были настолько иссушены — в чем только душа держалась? — что казалось, ему невмоготу будет даже шевельнуть спичечными руками и ногами. Но он, необычайно подвижный, с первой же минуты завладел вниманием Машата. Индус не представился, но юноша догадывался, что тот от Кейли. Маг и чернокнижник, гипнотизер и врачеватель, он передавал свои мысли на расстояние. Мог, нащупав у человека пульс и глянув ему в глаза, сказать, чем тот болен. Принадлежность к таинственной касте «душителей» обязывала его знать множество приемов бесшумного и безболезненного удушения человека.

Кое-чему Туг и должен был научить агента, именно тогда получившего кличку Каджар. Индус увез его в Пешавар, на учебную базу Интеллидженс сервис, где из курбашей делали шпионов и диверсантов. Но Каджар принадлежал к агентам особого класса, и потому его отделили от всех, оберегая пуще глаз. Кейли часто приезжал к нему, брал на прогулки по окрестностям Пешавара и, подолгу беседуя с ним, умело навязывал юноше одну мысль — его исключительность, что он выше и лучше толпы, которую почему-то называют людьми. Коллективизм, забота о других — это мораль плебеев, тормозящая развитие общества; индивидуализм — вот рычаг, двигающий прогресс. Резидент тут же оговорился: в Советском Туркменистане, куда его готовят к заброске, думают иначе, поэтому он должен досконально изучить «красную мораль». Всегда веди себя так, наставлял Кейли, словно за тобой следят. Умей молчать, не перечь начальству, поскольку это любят повсюду — и у нас, и у большевиков. Не выгляди умнее своего руководителя — такого подчиненного тоже нигде не жалуют...

Слова английского резидента падали на благодатную почву — Машат, как губка, впитывал уроки своего наставника. Кейли все больше вводил Каджара в курс его будущей жизни. Он попадет в Туркмению с «возлюбленной», выдаст себя за бедного чабана. Это произойдет через год-другой, когда несколько по-настоящему влюбленных перейдут границу и попросят у Советов убежища. Следом за ними, под шумок, уйдет со своей «женой» и он. Большевики знают, как несладко живется бедноте в феодальном Иране, и рассказы перебежчиков обычно принимают за чистую монету.

А пока ему подбирали жену — красивую, но непременно с неизлечимой болезнью, чтобы наверняка разжалобить сердобольных большевиков. Зеленым фуражкам скажет, что перешел границу ради любимой, чтобы показать ее советским врачам, излечить от недуга... Она поживет год-другой и отдаст аллаху душу. У Каджара развяжутся руки, и он, «скорбя» по жене, будет старательно учиться, работать, пробивать себе карьеру выгодной женитьбой, угодничеством — все средства хороши.

Все шло как по маслу. Только вот в легенду Каджара не входило рождение ребенка. Да и Аннагуль жила больше «отведенного» ей времени. Это нарушало планы, но пока Машат обдумывал, что предпринять, Аннагуль скончалась.

Ее смерть абсолютно не тронула его. Когда Машат по приказу Кейли собирался убить своего маленького сына, он поначалу ходил сам не свой, даже забыл об уроках Туга...

— И все же рука у вас поднялась, — перебил его Багиев. — Как вы это сделали?

— Подушкой придушил. Зина чужого ребенка не приветила бы. Ребенок мог помешать моей женитьбе.

— Как вам удалось заручиться справкой о его смерти?

— В районной амбулатории врач знакомый... Сработала большевистская сердобольность, о которой говорил Кейли...

— А где вы познакомились с Нуры Курреевым?

— В урочище Ярмамед. Отец его услугами пользовался.

— Еще где встречались? При каких обстоятельствах?

— В Мешхеде. Видел издали у дома Хороза. Хозяин, узнав, выставил охрану, а меня настрого предупредил, чтобы я остерегался Курреева. Думаю, что он хотел меня повидать.