Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон

Лина смотрела на него, словно сквозь туман.

— Зачем вы спрашиваете меня об этом? — приглушенно повторил Рафаил. — Разве вы сами не знаете? — Он поднес ее руку к губам, сказал что-то еще, но Лина слов не расслышала.

Только теперь Лина поняла, почему после первой их встречи он несколько дней не появлялся на пляже, а появившись, выдавал себя за другого и наговаривал на себя! Это он все придумал, чтобы ей было легче бороться с собой. Но откуда у него такая уверенность, что ей придется бороться с собой? Может быть, он это заметил у нее, когда она сама еще не знала, почему начала приходить на пляж намного раньше, чем прежде, и позже уходить с пляжа, почему каждый раз после ужина направлялась в кипарисовую аллею...

Когда Рафаил ответил, что она сама знает, почему он сегодня такой, Лина почувствовала, что теперь ей уже будет легче сказать ему то, что давно собиралась сказать, но не знала где: на высоком ли обрыве у моря или на аэродроме, перед самым отлетом. Лина тоже даст ему оружие, чем побороть себя, — она давно уже пребывает в том возрасте, которого он так избегает, так боится...

Лина кружилась в медленном вальсе, как во сне. Музыка сейчас звучала совсем тихо, не заглушала громкое биение ее сердца.

— Что-то давно нет вестей из дома... Муж в последнем своем письме обещал на несколько дней приехать ко мне.

Напоминание о муже было для Лины единственным щитом, за который она хотела спрятаться.

Проходя через зал, Лина чувствовала, что на нее смотрят, и от этого шаги ее были легкими и сама она казалась выше и стройней.

— Не надо. — Лина отодвинула от Рафаила только что поданную бутылку водки. — Не надо. Вы сегодня достаточно выпили.

— Боитесь, что я опьянею. Я все равно уже пьян.

Однако он лишь пригубил и тотчас поставил рюмку на стол, но Лине он налил полный бокал шампанского. Лина знала, что от шампанского после водки кружится голова, знала это и все же выпила бокал до дна не переводя дыхания.

Оркестр внизу заиграл какой-то очень бурный, быстрый танец, от которого молодые люди в зале вскочили с мест и закружились в хороводе.

— Что они играют? — спросила Лина, легко коснувшись его руки.

Ей показалось, что она его разбудила. Он смотрел на нее рассеянно, голос его, как со сна, был немного хриплым.

— Простите, я не слышал.

— Они играют «Сто двадцать» — еврейский, так сказать, рок-н-ролл, — ответил Лине светловолосый молодой человек в темных очках, сидевший за их столом. Весь вечер он перешептывался и переглядывался со своей соседкой, маленькой миловидной брюнеткой.

Ах да, Лина вспомнила этот танец. Как-то в день рождения дочери долговязый молодой человек притащил магнитофон, и, когда начались танцы, он с какой-то особой торжественностью объявил, что принес с собой «Сто двадцать». От этой мелодии, помнится Лине, на душе стало пустынно. И сейчас стало так же пустынно, и Лина невольно оглянулась, словно ища того долговязого парня. Но перед ней был светловолосый юноша в больших темных очках.

— И вам нравится такая музыка? — спросила она его.

— Конечно, — ответил молодой человек.

— А вам? — обратилась Лина к маленькой брюнетке. — Не понимаю, как может нравиться такая примитивная музыка. Вы серьезно сказали, что вам нравится? — вновь спросила она молодого человека.

Оркестр отдыхал, отдыхала и певица. Сейчас кончится перерыв. Лина вдруг подошла к пианино и с тем же внутренним трепетом, с которым когда-то играла в присутствии Генриха, пробежала пальцами по клавишам. В зале и в кабинете стало тихо, как перед грозой. И гроза разразилась... «Лунная соната», которую Лина играла, унесла ее на крутой высокий обрыв, где пенистые водяные горы вели беспощадную битву...

Оркестр после этих долго не смолкавших аплодисментов теперь уже играл как-то иначе, и сидящие в зале тоже как-то притихли. А может быть, ей это все показалось?

Никто не заметил, как Лина кивнула официанту и вышла с ним в коридор.

— Пожалуйста, приготовьте счет. Я подожду здесь.

Расплатившись за всех, Лина вернулась и спросила молчаливого и задумчивого Рафаила:

— Вы не собираетесь домой? Уже поздно.

Молодой человек в темных очках позвал официанта и попросил счет.

— Со мной уже рассчитались.

— Кто? — удивленно спросил он.

Официант показал на Лину.

Рафаил смущенно опустил голову...

— Позвольте, позвольте, вы за всех заплатили или... Тогда позвольте узнать, сколько приходится с каждого, — вынимая из кармана бумажник, зашумел мужчина, от которого Лина узнала новое слово «лехаим». — Будьте добры, покажите счет, — обратился он к официанту. — Позвольте, позвольте... — И, сосчитав, сколько приходится с каждого, он со всех собрал деньги и сунул их Лине в сумочку.

— Смотрите только, — сказала ему Лина, — не дайте мне при этом заработать. — У нее чуть не вырвалось: «Чтобы не иметь потом дела с адвокатами».

Появился официант и протянул Лине сложенную вдвое купюру.

— Что это? — удивленно спросила Лина.

— Вы мне переплатили, — ответил, улыбаясь, официант и быстро вышел из кабинета.

Увидев, как растерянно и смущенно Рафаил вернулся из коридора, Лина положила купюру к себе в сумку и стала со всеми прощаться, пожелав каждому счастливого Нового года.

17

Когда Лина с Рафаилом вышли из ресторана, ночное звездное небо выглядело, как и вечером, прозрачно-голубым, и как-то трудно было поверить, что встретивший их холодный дождь шел с этой же прозрачно-голубой звездной высоты. Дождь настиг их недалеко от ресторана и загнал под широко разросшийся платан, но скоро проник и туда, осыпая их холодными крупными каплями. В небе по-прежнему мерцали звезды и по-прежнему не было видно ни одного облака.

— В небесах, видимо, происходит то же самое, что и на земле: облака приспосабливаются, — заметил Рафаил.

Кого это из них двоих, подумала Лина, Рафаил сравнил с маскирующимися облаками? Разве она сегодня не была такой, как всегда? И себя он не мог сравнить с маскирующимся облаком. Сегодня он был