Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незнакомка молча отвернулась и прошла мимо. Поведение женщины Ранку ничуть не огорчило. Она весело рассмеялась и бегом направилась к себе. Дверь в комнату оказалась незапертой, в спешке она забыла ее закрыть. В комнате, сидя на постели, Ранка снова развернула письмо, принялась его перечитывать.
Над ее столом висел календарь. Девушка взяла авторучку и зачеркнула первый день. Потом она вменила себе в обязанность каждый вечер перечеркивать прожитое число. Почта работала еще отвратительно, и письма от Марко приходили с большим опозданием. Иногда они поступали на четвертый, а то и на пятый день. Когда их долго не было, Ранка сама справлялась на почте.
Уже пошел второй месяц со дня получения первого письма, а Марко все не приезжал. Потом вести от него совсем перестали приходить. Уже третий раз Ранка заходила на почту и возвращалась оттуда с глазами, полными слез.
Ночью поднялась буря, сверкали молнии, дождь хлестал по стеклам окна. Проснувшись, Ранка испуганно сжалась в постели. Гроза не прекращалась. Когда сверкали молнии, в комнате становилось светло, точно зажигалась лампа, потом наступала кромешная тьма. Так длилось долго. Наконец, когда все успокоилось, Ранка, измученная и перепуганная, словно и не бывавшая в переделках посложнее, уснула глубоким сном. Разбудил ее осторожный стук в дверь. Очнувшись, она не сразу сообразила, где находится. Стук снова повторился. На этот раз он был более настойчивым.
— Кто там? — спросила она, накидывая на плечи легкий халатик.
За дверью с минуту было тихо.
— Это я! Открой, не бойся!
Она подумала, что ослышалась. Выждала немного, потом осторожно приоткрыла дверь. Марко стоял боком, и она не сразу узнала его. На нем был костюм цвета морской волны, золотые погоны и фуражка с высокой тульей и черным козырьком.
— Это… это ты? — У нее сдавило горло.
Марко улыбнулся и шагнул к ней.
— Здравствуй!
Они обнялись прямо в проеме, двери. Марко прижал ее к себе, оторвал от пола и поцеловал. Ранка заплакала.
— Ну вот, мы снова вместе, — сказал он.
Ранка улыбнулась сквозь слезы. Волосы у нее заметно отросли, лицо загорело, и в домашнем халате она показалась ему совсем еще девочкой, почти ребенком.
— Какая я глупая! — Она всхлипнула, потом вытерла глаза и улыбнулась. — Я не буду больше плакать. Это все нервы, все потому, что я так долго тебя ждала… Как ты меня отыскал в такую рань?
Марко снова прижал ее к себе.
— Очень просто! На вокзале нанял такси и сообщил шоферу твой адрес.
— Господи, какое счастье! Скажи, как ты себя чувствуешь?
— Отлично! Я всю ночь в поезде спал.
— Ты, наверное, проголодался?
Он отрицательно покачал головой.
— Офицерская столовая открывается только в семь. Сейчас у нас совсем другая жизнь, не походная, хотя и живем по законам регулярной армии. И в батальоне много новых товарищей. Я тебе писала, на твое место временно назначили Лазаревича. Теперь мы занимаемся с бойцами по семь часов в день, а потом для командиров и комиссаров в штабе бригады организуются лекции. У нас столько всего нового, что не сразу все припомнишь.
— Почему же ты мне самую важную новость не сообщаешь? — спросил Марко, улыбаясь. — Ты даже не писала, что стала подпоручиком.
Ранка покраснела как школьница.
— Откуда ты узнал? — У нее на лице мелькнула улыбка.
— Мне написали друзья.
В комнате стало совсем светло. На полу под окном блестела лужа, и редкие капли все еще стекали с подоконника. Валетанчича шатало от избытка счастья. Маленькая комнатка Ранки показалась ему тем уголком рая, о котором простой человек может только мечтать. Голос у него сделался хриплым от волнения.
— Ты не написал, когда приедешь, — с укором сказала Ранка, — и я даже не привела себя в порядок.
— И такой я тебя люблю. Ты даже не знаешь, как я тебя люблю! В госпитале ты мне снилась почти каждую ночь.
— И ты решил поэтому, что мне можно и не писать, — с упреком сказала она. — От тебя я уже шесть дней ничего не получала…
— Не сердись, пожалуйста, я хотел нагрянуть неожиданно.
— Если бы ты написал, когда приедешь, я бы тебя встретила на вокзале. Я ужасно люблю встречать поезда. Ты не доставил мне даже такого маленького удовольствия.
— Зато я что-то решил. Это будет для тебя сюрпризом…
Ранка вопросительно посмотрела на него.
— Я решил, что мы поженимся. Мы это можем сделать в ближайшее воскресенье.
— Не знаю, сможем ли. — Лицо у комиссара сделалось пунцовым, как спелая вишня, а глаза заблестели. — Чтобы пожениться, надо подать рапорт комиссару бригады и получить от него разрешение. Сейчас такой закон. Без разрешения комиссара бригады нас нигде не зарегистрируют.
— Мы все равно поженимся, и мне очень хочется, чтобы у нас была великолепная свадьба — мы пригласим всех наших друзей!
— У нас так мало осталось старых друзей, — с грустью сказала Ранка.
Минуту они молчали. Марко обнял Ранку, прижал ее голову к своей груди. У нее было красивое лицо, и она все время улыбалась. Марко поцеловал ее, и она так покраснела, будто это был их первый поцелуй. Потом Ранка попросила его отвернуться, пока она переоденется.
— Если тебе неудобно, я могу выйти.
— Нет, не надо выходить. Ты просто смотри в окно, только не подглядывай.
— Можешь считать, что ты, моя жена, и если я буду подглядывать — это не преступление.
— Все равно ты не должен подглядывать. Это нехорошо!
— Ранка, ты будешь чудесной женой.
— Не знаю! Я ничего не умею делать. Смотри в окно…
— Научишься. Кто умел хорошо воевать, тот всему научится.
— Ты так думаешь?.. Сейчас можешь повернуться, я уже оделась.
Она успела переодеться и перед небольшим круглым зеркалом в позолоченной рамке приводила в порядок волосы. Одета она была в белую летнюю куртку и серые брюки из трофейного сукна. На рукавах поблескивали звездочки подпоручика и золоченые нашивки.
— Теперь мы спустимся вниз и позавтракаем, а потом пойдем в роту, — сказала Ранка. — Свои вещи можешь оставить здесь.
— Мне тоже, наверное, дадут комнату?
— Конечно! Всем дали, и тебе дадут. А когда поженимся, нам выделят двойной номер. У нас несколько пар уже обвенчалось, и им дали сразу же двойные номера.
— Мы сегодня отдадим рапорта комиссару бригады, — сказал Марко. — Нечего тянуть.
Владелец гостиницы сбежал, и она стала собственностью местной народной власти. Ресторан при ней превратили в офицерскую столовую.
